Приключения вертихвостки

— Ладно. Ты не реви, все образуется. Так всегда бывает — сначала неприятности, а потом все хорошо. Это же прописная истина. — В его голосе была такая убежденность, что я почему-то ему сразу поверила. Да и вправду, сижу себе во дворце и реву в три ручья. Надо срочно поменять настроение и перестать распускать нюни. Сама наворотила дел, значит, надо теперь из этого всего и выбираться.

Вот так, с улучшившимся настроением, мы с Дэвиком решили срочно перекусить парой-тройкой бутербродов. Венских. Здесь, в Вене, бутерброды были какими-то необыкновенно вкусными, и их можно было заказать на дом. Всякие там колбаски и мяско местного производства, возложенное розоватыми, слезящимися соком, горками на хрустящие хлебные батоны, разрезанные пополам, были едой богов. Только здесь я выяснила, что мясоподобные продукты, именуемые в Москве «венскими колбасками», на поверку оказались сплошным суррогатом!

Через полчаса, уплетая за обе щеки шедевры венской кухни, я вспомнила о том, что мне утром звонил Ника.

— Палыч должен приехать. Ника сказал, — с невозмутимым видом сообщила я, прожевывая очередной бутерброд. Дэвик чуть не подавился:

— Куда приехать?

— Сюда, в Вену. Куда же еще! — Глаза у Дэвика полезли на лоб. — Я знала, что ты не будешь возражать, — проворковала я, с материнской заботливостью вытирая салфеткой жирные следы от венских колбасок, оставшиеся на подбородке у Дэвика.

Через четыре дня Палыч, слегка похудевший за эти годы и отрастивший окладистую бороду, уже стоял на пороге нашего с Дэвиком дворца. Дэвик, после проведенной мною профилактической беседы, полностью осознал всю важность этой встречи, и теперь был рад моему гостю.

Палыч плотно поужинал, принял для храбрости поллитра местного алкоголя и потом приступил к делу.

— Понимаешь, Зин, тут такая закавыка. Приперлась ко мне в школу эдакая московская фря и стала на меня давить. Расскажи, мол, что да как. Да все про тебя выспрашивает. Ей кто-то из наших болтанул, что мы с тобой водились, когда ты там жила.

— Слушай, а как она вообще про все это узнала? — удивилась я. — Про тебя, про школу, про мое Зауральское детство, наконец.

Но тут в разговор вмешался трезвомыслящий Дэвик.

— Зина, ты как ребенок, ей-богу. Ты же фамилию не меняла, в Москве квартиру купила на свое имя. Все легально. И никому не составит труда дать маленькую денежку любой захудалой паспортисточке. Они тебе кого хочешь, из могилы откопают, а не то, что живого и легально прописанного человека.

Дэвик был прав. Как я сразу не сообразила! Ведь у нас в стране любая тайна — это совсем не тайна. Хоть прописка, хоть фамилия. Хоть вся твоя прошлая биография. Если, конечно, не прикладывать никаких усилий, чтобы все это хорошенько запутать. А я и не прикладывала. Зачем мне это, спрашивается. У меня все с биографией нормально, так что я, действительно, никогда и ни от кого ничего не скрывала. Ну, разве только от Эмика. Да и то потому, что он толком ничего и не спрашивал. А уж тем более, не интересовался, как там у меня с босоногим детством.

— Но тут вот еще что… — Палыч пожевал губами, словно бы медля со следующей порцией новостей.

— Палыч, не тяни кота, давай, вываливай все как есть, — подбодрила я его строгим голосом. Палыч выдохнул и решился:

— Ты, Зин, не волнуйся и не расстраивайся, но тут такая вещь. Я же в курсе твоего неприкаянного детства и твой мамаши непутевой. Так вот, мне людишки донесли, что эта московская фря с твоей мамашей чего-то там шушукалась. Не знаю, о чем, но, по всему видать, обе бабы вредные, так что ничего хорошего ждать от них не приходится. Вот что я тебе хотел сказать, — Палыч выдавливал из себя слова, и видно было, что эта часть его миссии ему не по сердцу, но необходимость ее была очевидна. Поэтому он продолжил: — Но и это еще не все. Мамашка твоя дурная после общения с мадамой слегка самогонки тяпнула и язык-то у нее и развязался. Говорит, Зинку мою мадама эта московская на чистую воду вывести хочет. Вроде как, правды добиться. О чем это она — я не в курсе. А еще фря эта сказала кое-кому, что если она тебя найдет, то со свету сживет. Лазила по всему городу, все вынюхивала, высматривала, расспрашивала всех о тебе. И ничего не боится! Даже не скрывает, что ты ей поперек горла, — Палыч крякнул и налил себе еще полстакана коньяка. Зажав стакан в руке, он снова выдохнул и, перед тем как выпить, сказал тихо и обреченно: — Знает она, Зина, что ты от нее прячешься, но не знает где. Поэтому и ищет. Думала она, что ты к нам подалась. Так сказать, на историческую родину. Это все твоя маменька одному моему знакомому фраерку выложила, а он, не будь дураком, мне все за бутылку водки и «слил». Еще она у него интересовалась, где у нас в городе всякие криминальные элементы обитают. Он, знакомец-то мой, быстренько все смекнул, и ко мне. Так что, вот такие новости у нас, — Палыч выпил коньяк, крякнул и занюхал алкоголь соленым огурцом. Привычка — вторая натура — стол ломился от еды. — Ну и бабье нынче пошло! Хуже мужиков! Жадное и злобное. — Палыч сказал это в сердцах, так, словно давно накипело и очень просилось наружу, и теперь прятал от меня глаза, словно бы стыдился того, что принес мне такие плохие вести. Я встала, обошла вокруг стола и обняла моего старого учителя.

— Спасибо тебе. За все спасибо. Ты ведь всегда мне помогал, вот и теперь не забываешь. — Палыч похлопал меня по плечу и снова налил себе полстакана коньяка.

— Это тебе спасибо! Я же отродясь ни в какой загранице не был. А тут вот, обломилось. Прям, курорт. Я Нике говорю, — Палыч наклонился к Дэвику и рассказывал ему все это прямо в лицо, не обращая внимания на густой коньячный перегар. — Ты, Ника, сдурел, что ли? Куда мне лететь? В какую Вену? А он себе бубнит — так Зина велела, и точка. Ну, я, не будь дурак, больничный взял. Так, на всякий случай. Вообще-то у нас там никто никому не интересен. Мало ли, человек в запой ушел и на работу не выходит. Бывает же так? — Палыч спросил об этом чисто формально, не ожидая от Дэвика ответа. Дэвик же, закрывая ладошкой нос, активно закивал головой. — Ну вот, и я говорю, что бывает. Но тут эта фря… Я подумал, надо бы на всякий случай «зашифроваться».

Палыч рассказывал все это неторопливо и обстоятельно, словно про вчерашнюю удачную рыбалку, а я сидела рядом и мысли мои были отнюдь не спокойными.

«Вот, гадина! — с досадой думала я, грызя ноготь. Я не грызла ногти уже лет десять. И это было плохим знаком. — Ну, да ладно. Выкрутимся». Как там говорили наши предки: «Предупрежден, значит вооружен!» Правильно говорили!

— Ты представляешь, она мне еще денег совала, думала, что я тебя продам!

Я восхитилась его стойкостью.

— Да, Палыч, ты, конечно, настоящий молодец. И друг настоящий. А денег я тебе и сама дать могу. — Палыч обиженно засопел, но я успокоила его: — Нет, ты не понял. Не в смысле, тебя купить. А в смысле просто помочь. Я же знаю, как там, у нас.

Это простое «у нас» вырвалось у меня случайно. Но неожиданно всколыхнуло во мне целую бурю воспоминаний и чувств. Я думала, что все это прочно приклеилось на самом донышке моей души и покрылось столетней пылью забвения. Но, оказывается, я все помнила. Все. До мельчайших подробностей. И детство, и школу, и мою безумную мамашу, бросившую меня прямо посреди моей детско-отроческой жизни.

Но сильно погрузиться в воспоминания мне не дал тот же Палыч.

— Так что теперь делать будем? — деловито спросил он, делая акцент на слове «будем». И икнул.

— А ничего, — просто сказала я.

— Это как? — Палыч снова слегка обиженно взглянул на меня.

— Палыч, нам ничего делать и не надо, — я подсела к нему и погладила по руке. — Нам сейчас надо время выиграть. До моего вступления в наследство осталось меньше двух месяцев.

При моих словах о наследстве глаза у Палыча полезли куда-то строго вверх.

— Ах, да, ты же не в курсе, — я совсем забыла, что мой учитель ничего про мои перипетии и не слыхал. А верный Ника никогда и никому даже под пыткой бы о моих делах не рассказал.

Я коротко поведала Палычу свою историю, и он заметно повеселел:

— Так ты теперь скоро королевой будешь!?

Я отмахнулась от его слов — подумаешь, королевой. Это все ерунда. На свете есть вещи более ценные.