Принадлежать им
Шрифт:
И все это время Черный целует. Губы, щеки, скулы, шею. Урчит, как кот, и целует, не позволяя сосредоточиться совершенно!
Мне одновременно приятно до невозможности и… Неудобно. Потому что проникновение неожиданное. И не туда, куда я планировала!
Это не больно, мне уже давным давно знаком и приятен этот вид секса, но…
Возмущенно упираюсь руками в грудь Черного, открываю рот, чтоб высказаться матерно, потому что другие слова тут как-то не подходят, и в этот момент Серый, сильнее сжав меня, чуть приподнимает и опускает на себе.
Ох-х-х…
Не сдерживаюсь, выстанываю свое возмущение в плечо склонившегося ко мне Черного. И выгибаюсь в пояснице, потому что хочется, чтоб сильнее. И жестче.
Но сказать — нет уж!
Очень хорошо, что моим мужчинам не нужны мои подсказки в сексе.
Серый понятливо ускоряется, ритмично выдыхая мне в шею, а Черный, заставив меня облизать пальцы, мягко водит ими внизу, внимательно изучая мою реакцию.
Глаза его — с огромными расширенными зрачками, безумны.
— Хочу тебя тоже, конфетка… — шепчет он, — ложись.
Серый тянет меня на себя, не прекращая двигаться, придерживает, чтоб удобно было, а его брат одним длинным движением мягко входит… И меня трясет от тугой сладкой наполненности, от взгляда его, дикого, от тяжелого дыхания и каменных рук на бедрах. Все ускоряющихся движений, перемешанных наших запахов…
И острого, ни с чем не сравнимого наслаждения, которое мне способны только они дать.
Эти безумные, горячие, опасные мужчины.
Когда все заканчивается, меня укладывают на бок, обнимают с двух сторон, целуют, ласкают, гладят. И просят прощения. На разные лады, каждый — по-своему. Но очень искренне.
И я прощаю.
Боже, ну конечно я их прощаю…
Как иначе?
Моя жизнь — вереница странных событий, приведших в тому, что
я сейчас имею.К семье.
А семья — это, прежде всего — люди, разные, каждый со своими недостатками. Но эти недостатки никогда не перекроют одного основного качества: любви.
Если есть любовь, то все остальное — тоже будет.
Потому — верю.
Потому — прощаю.
Потому — принимаю.
Люблю.
— Папа! Папа! Мама! — голоса детей, звонкие такие, проникают даже через хваленые звуконепроницаемые стекла окна, выходящего на бассейн.
— Поели уже, что ли? — удивляется Черный, кряхтя и поднимаясь, смотрит на улицу, улыбается, — ага, нифига себе, жратвометатели… Не, хорошо, что у нас парни… Девчонки бы колупались, капризничали… И внимания требовали постоянного… Вот так, спрятаться и потрахаться, точно не дали бы…
Серый согласно дышит мне в затылок, я чувствую, как его губы скользят по нежной коже, заставляя ее покрываться мурашками…
Улыбаюсь, слушая смешные рассуждения Черного о преимуществах сыновей перед дочками.
И глажу живот.
Ведь девочка будет.
Сказать, что ли?
И на лица их посмотреть при этом…
О-о-о…
Это будет отличное наказание…
Изысканное, главное.
— Конфетка, — поворачивается ко мне Черный, — ты чего так улыбаешься? А?
Ладонь Серого замирает прямо на моем животе. Плоском совсем.
За окном визжат наши мальчики, им что-то строго выговаривает нянька.
А я молчу и смотрю на Черного.
С удовольствием наблюдаю, как глаза у него наполняются волнением.
— Конфетка…
Лапа Серого нагревает живот, делаясь все тяжелее.
И сам он замирает за спиной, даже дыхание сдерживает, явно что-то чувствуя.
О-о-о…
Это — отличный реванш. Телефон с камерой не взяла.
Жаль.