Принцесса Иляна

Ей показалось, что в изголовье кровати она видит знакомый профиль, но дневной свет за окнами стремительно угасал, поэтому профиль выглядел совершенно чёрным - лица не разглядеть.

Чтобы не разрушить это странное видение, Илона очень осторожно зашла в комнату, но не приблизилась к кровати, а уселась на пол возле двери.

Чёрный профиль оставался всё таким же знакомым и никуда не исчезал, поэтому Илона подумала, что он не пропадёт и тогда, когда она заговорит с ним:

– Повернись, посмотри на меня.

Но в ответ как будто бы прозвучало: "Не могу. Я ведь мёртв".

– А если это неправда? Что если все ошиблись? Ведь так бывает, что все считают человека погибшим, а он возвращается. Возвращайся ко мне.

"Не могу. Прости".

– Ты просто не хочешь! Или не хотел. Если бы ты попросил Бога, чтобы Он помог тебе вернуться домой, Он бы помог.

"А если Валахия и есть мой настоящий дом, то как быть?"

– Как ты мог!
– сквозь слёзы воскликнула Илона.
– Тогда теперь я скажу тебе правду, которую не говорила никогда. А правда в том, что я боялась выходить за тебя замуж. Я боялась, что ты сделаешь мне больно, и получается, я не зря боялась. Ты сделал мне так больно, что больнее и придумать нельзя. Ты добился, чтобы я тебя полюбила, а затем умер!!! Как ты мог так поступить!? Как!!?

"Прости меня".

– Зачем тебе вообще это было нужно? Зачем ты хотел, чтобы я непременно стояла на твоей стороне? Разве из этого вышел толк?

"Да, вышел. Зная, что ты на моей стороне, я гораздо легче смог примириться с происходящим, со своей судьбой. Есть то, что мы не можем изменить".

– И ради этого ты заставил меня страдать!?

"А кроме страданий ты разве ничего не получила? Подумай".

* * *

На следующее утро Илона попросила Ласло, чтобы он отправился в Буду, разыскал там своего знакомца Джулиано и привёл к ней.

Когда итальянец явился, она, сидя в кресле, спокойно и почти безразлично, чтобы внезапно не расплакаться, произнесла:

– Я передумала. Я хочу заказать тот портрет, о котором ты говорил. Портрет, где буду я и... мой муж.

– До меня дошли слухи, что ваш супруг погиб. Я соболезную, - итальянец поклонился.

– Но ведь твой учитель сможет нарисовать моего мужа по памяти?
– спросила Илона.
– Он нарисовал его однажды. Значит, нарисует и снова.

– Увы, нет, госпожа, - тихо произнёс Джулиано.

– Почему?
– немного удивилась Илона.
– Я знаю, что он стар, и, может быть, у него уже не очень хорошая память на лица? Но я покажу ему прежний портрет, и он вспомнит.

– Увы, нет, госпожа, - повторил Джулиано.

– Почему?

– Потому что мой учитель недавно скончался. Мир праху его, - итальянец перекрестился.

– Я соболезную, - ошарашенно произнесла Илона.

– Кончина его была мирной, - продолжал собеседник.
– Он умер во сне. Лёг спать и не проснулся.

– А ты?
– вдруг спросила Илона.
– Ты не возьмёшься нарисовать этот портрет? Работа будет хорошо оплачена.

– Благодарю за доверие, госпожа, но я не возьмусь, - ответил Джулиано.

– Почему?

– Во-первых, я пишу совсем в иной манере и боюсь вас разочаровать, а во-вторых, я очень скоро уезжаю. Отправляюсь домой, во Флоренцию. Мне повезло, что в связи с королевской свадьбой в Буду приехало много моих земляков. Некоторые из них теперь едут обратно, поскольку торжества закончились. Я договорился с одним из них, что он возьмёт меня в попутчики, и в результате всё путешествие обойдётся мне гораздо дешевле, чем могло бы. Я не могу упустить такой шанс. Да, знаю, госпожа, что вы можете покрыть все эти расходы, если пожелаете, но, по правде говоря, мне не хочется быть вам настолько обязанным. Вы и так потратили на меня слишком много денег, когда выбрали в приятели вашему пасынку. Если я снова введу вас в необоснованные расходы, то просто сгорю со стыда, поэтому предпочту откланяться.

Видя, что Илона погрустнела, он добавил:

– Не огорчайтесь, госпожа. В Буде осталось ещё много хороших флорентийских живописцев и, если хотите, я порекомендую вам кого-нибудь.

– Нет, не нужно. Благодарю. Иди, - из последних сил ответила Илона, чувствуя как к горлу подступают слёзы.

Просто портрет ей был не нужен. Она хотела портрет, выполненный рукой того, кто был как-то связан с Владом, хорошо знал его. И вот последняя возможность исчезла. Казалось, что память о Ладиславе Дракуле тает на глазах, а через год никто и не вспомнит об этом человеке.

"Что мне осталось от него?
– думала Илона, сидя в комнате одна, так как посетитель уже ушёл.
– Что осталось? Несколько писем? Шкатулка с драгоценностями? Или этот дом, где Влад, судя по всему, далеко не всегда ощущал себя дома?" Неужели она снова вернулась в те тоскливые дни, когда влачишь тяжёлую ношу своего вдовства и думаешь о смерти, как об избавлении?

И вдруг она услышала детский плач. Это плакал Михня. Плакал громко и горько, как будто остался совсем один на свете.

Илона вскочила: "Но ведь есть я. Он лишился отца, но не лишился матери". Она поспешила в комнату к малышу.

Нет, прежние дни не вернулись. Жизнь пошла по другому пути. Пускай на этом пути тоже было горе, но уже не было безнадёжности. "У меня есть сын, - повторяла себе Илона, торопясь к Михне.
– И даже двое. Ведь Ласло тоже мой сын". И это означало, что те усилия, которые она прилагала, чтобы устроить свою жизнь, не напрасны.

Часть из построенного развалилась, превратилась в руины, которые уже не восстановить, но часть осталась. "От Влада мне остались дети, - повторяла себе Илона.
– И значит, я могу быть счастливой".

Вместо эпилога

В том саду росли причудливые деревья, которых не встретишь ни в Венгерском королевстве, ни в Румынии, ни даже в турецких землях. Трава была всегда зелёная и, кажется, там царило вечное лето, но Влад ещё не убедился в этом окончательно, потому что прошло не слишком много времени. Да и, по правде сказать, его гораздо больше занимала не местная погода, а высокая белая стена, которая тянулась через сад, отгораживая одну часть от другой.