Принцесса Иляна

Джулиано, поняв, что беседа грозит перейти в неловкое молчание, тут же перевёл её на прежнюю тему и вкрадчиво спросил:

– Так значит, госпожа полагает, что богатое одеяние на портрете не вполне уместно?

– Возможно, следовало изобразить на портрете ту одежду, которая была на самом деле, - ответила Илона, старательно избегая встречаться взглядом с мужем.

– Вот!
– воскликнул Ладислав Дракула, и снова это прозвучало весело.
– Джулиано, я тебе то же самое говорил в Вышеграде, когда ты показывал мне портрет. Зачем такое одеяние?

А гость всё выпытывал у хозяйки:

– Может быть, госпожу смущает что-то ещё?

– Нет, портрет вполне удачен, - ответила она и всё же призналась: - Но он мрачный. Поэтому я не решаюсь повесить его в доме. Он хранится у меня, завёрнутый в сукно, а вот повесить его на стену...

– А что если мой учитель нарисует ещё один портрет?
– спросил Джулиано.
– Новый мрачным не будет. Или можно сделать портрет господина Ладислава вместе с супругой.
– Немного помолчав, итальянец улыбнулся немного виновато.
– По правде говоря, придя сюда, я надеялся получить не денег в долг, а получить заказ. Просто не решался сразу переходить к делу.

Теперь он говорил откровенно, и получалось, что Ладислав Дракула и этот юноша-итальянец - впрямь приятели, которые весьма хорошо друг друга знают, и потому им не имеет смысла друг другу лгать: обман быстро раскроется.

Однако для Илоны было бы легче дать денег просто так, а не за работу:

– Нет-нет, - произнесла она прежде, чем муж что-нибудь ответит на предложение гостя, - у меня совсем нет времени позировать. Мне надо заниматься домашним хозяйством.

Тратить время на общий портрет не хотелось и по другой причине. Илона не считала себя красавицей и боялась обнаружить, что на взгляд живописца всё ещё хуже. Живописец, которого Джулиано называл "мой учитель", явно имел склонность к тому, чтобы изображать свою очередную модель без прикрас. По крайней мере, лицо.

Илона не хотела увидеть себя беспристрастными глазами этого художника. Когда смотришься в зеркало, и отражение тебе не нравится, всегда можно чуть повернуть голову, улыбнуться, поправить волосы, и лицо как будто меняется, но это всё равно ты. А на портрете так не выйдет. Глядя на "отражение", которое остаётся неподвижным, как ни крутись, ты со всей обречённостью сознаёшь: "Именно такой тебя создал Бог. Что есть, то есть, и ничего не изменишь". А когда художник рисует тебя лучше, чем ты есть, ты говоришь себе: "Это не я".

– Как жаль!
– воскликнул Джулиано.
– Вдвойне жаль, поскольку я вижу, что госпожа разбирается в живописи, понимает тонкости. Делать портреты тех, кто понимает и сможет оценить работу, мастеру всегда приятно.

– Нет, я позировать не смогу, - повторила Илона.

– А господин Ладислав?
– спросил гость без особой надежды.

Ладислав Дракула засмеялся:

– Нет уж, прости. Мне и в прошлый раз еле хватило терпения, чтобы потакать всем причудам твоего учителя. Вот вместе с супругой я бы согласился, но снова оказаться на картине одному... не хочу.

Джулиано просительно посмотрел на Илону, будто говорил: "Сжальтесь. От вашего решения зависит мой с учителем заработок", - но хозяйка жилища лишь покачала головой.

Молодой итальянец, наверное, был достаточно опытным, чтобы понять главную причину отказа Илоны, но не пытался убедить её в том, что на портрете получится весьма миловидная особа. Говорить о достоинствах её внешности, когда муж сидит рядом, за тем же столом, конечно, не следовало.

В то же время гость хотел завоевать расположение не только хозяина дома, но и хозяйки, поэтому принялся нахваливать обед. Когда принесли гуляш, юноша сказал, что во Флоренции, откуда он родом, это готовят иначе, но за годы, прожитые в Венгрии, он успел полюбить и венгерское блюдо:

– То, что вы называете "гуляш", мы называем "спеццатино". Во Флоренции это готовят из цыплёнка, но из говядины - тоже очень вкусно. Я успел заметить, что у каждой хозяйки рецепт свой.

Сходу назвав основные ингредиенты, Джулиано сказал, что в гуляше, который ему подали сейчас, "есть что-то ещё, особая специя". Гость принялся угадывать, и Илоне вдруг почему-то сделалось очень весело, когда она мотала головой и говорила "нет", "снова нет".

На пятый или шестой раз он угадал, но тут же заметив, что Ладислав Дракула, а также Ласло, всё это время молча следивший за ходом беседы, заскучали, сменил тему. Теперь гость обратился к Ласло, которому был представлен перед началом обеда.

Узнав в ходе недолгих расспросов, что "молодой господин", когда воспитывался при дворе епископа Надьварадского, постоянно имел дело с книгами и полюбил их, итальянец заговорил о типографии Андрея Хесса:

– Она находится почти рядом с моим домом и выходит окнами на площадь Девы Марии, рядом с рыбным рынком. Неужели молодой господин там не был? Удивительно! Этот немец, Хесс, вот уже два года как наладил своё дело. Многие ходят туда посмотреть на производство печатных книг и говорят, что это просто чудо. Я понимаю, почему. Ведь на всё королевство типография единственная!

Илона снова подумала о том, что пришло ей в голову ещё в первые минуты знакомства с Джулиано - что по возрасту он больше подходит в приятели для девятнадцатилетнего Ласло, а не для Ладислава Дракулы.

Меж тем выяснилось, что Ласло охотно пошёл бы посмотреть. Он видел печатные книги в королевской библиотеке, поэтому теперь хотел узнать, как же они делаются.

Джулиано любезно вызвался проводить, ведь "всё равно по дороге", а заодно предложил показать юноше всю Буду:

– Я могу показать молодому господину всё, что ни есть интересного во всей округе!

Молодые люди сразу поняли друг друга, да и Илона сразу поняла, что книги, по мнению итальянца, - далеко не самое интересное, что есть в Буде. А самое интересное - женщины.

– Я не могу похвастаться тем, что прожил в Буде всю жизнь, - продолжал Джулиано, - но я прожил там достаточно, чтобы с полным правом утверждать: я знаю, как найти в этом городе отличные развлечения за весьма умеренную цену.

Он выразился тонко, чтобы оставить себе путь к отступлению, если хозяйка начнёт возмущаться наглостью гостя. Увы, трудно угодить всем сразу. Говоришь с хозяйкой дома о гуляше - скучают хозяин и его сын. Говоришь о весёлых красотках - хозяйка может рассердиться.

Понимая всё это, Илона не рассердилась. Может, следовало бы, но она вспомнила, что Ласло слишком скромен даже по её меркам, и это надо исправить, потому что юноше такая скромность ни к чему. Тот, кто в девятнадцать лет не совершает глупостей из-за любви, начнёт совершать их в почтенном возрасте, ведь природа рано или поздно возьмёт своё. Но глупить, когда тебе тридцать пять или пятьдесят лет - это совсем никуда не годится. Лучше уж в девятнадцать. Вот почему Илона сказала: