Принцессы оазиса

Вскоре город остался позади. Солнце спускалось все ниже и ниже; на землю ложились длинные, казавшиеся холодными тени. Когда наступили сумерки, Анджум почудилось, будто пустыня сомкнулась с небом.

Немного пришедшая в себя Халима заговорила с дочерью:

— Было бы неплохо, если б ты попросила Идриса об одолжении. Раз уж он так привязан к тебе, пусть похлопочет, чтобы найти для тебя работу в гареме своего отца.

Анджум вскинула испуганный взор.

— Зачем?

— Ради твоего будущего. Едва ли мы с твоим отцом сможем обеспечить тебя достойным приданым. Ты уже большая и способна трудиться. А еще ты сумеешь попасть в нужное окружение. И неважно, если придется начать с самой грязной и тяжелой работы.

Анджум знала, что через несколько лет сделается невестой. Жительница пустыни быстро расцветает, хотя столь же скоро блекнет. В тринадцать девочка уже может стать женой, а к шестнадцати сделаться матерью двоих детей.

— Почему у вас родились только мы с Байсан? — спросила она у матери.

При упоминании имени второй дочери Халима содрогнулась.

— До вашего появления на свет у нас умерло несколько детей, а больше Аллах не давал, — взяв себя в руки, просто сказала она.

И тут же подумала о том, что это к лучшему: едва ли они с Гамалем сумели бы прокормить столько ртов!

Больше мать и дочь не разговаривали. К утру вдали показались раскачивающиеся на ветру зеленые султаны пальм, чьи вершины отягощались большими желтыми гроздьями созревших фиников, и рассыпанные там и сям лачуги и шатры. Бедуины радостно зашумели, забили копьями о щиты, славя Аллаха, чья милость сопровождала их в пути.

Спешившись возле своего шатра, женщина и девочка думали о разном. Анджум была очень довольна поездкой и мечтала когда-нибудь ее повторить, а Халима, для которой это путешествие, вопреки молитвам Аллаху, обернулось странным, на грани кошмара видением, желала обо всем позабыть. Наверное, это было неправильно и дурно, но ей просто не оставалось ничего другого.

Глава шестая

Поездка в город несказанно укрепила дружбу Анджум и Идриса, хотя воспоминания о толпах народа и уличной круговерти очень скоро стали казаться девочке сном.

Сыну шейха нравилось рассказывать своей названной сестре о том, что знал он сам и чего не знала она. Он видел, что ей всегда интересно услышать что-то новое. Анджум буквально впитывала в себя все, что он говорил, и не стеснялась задавать вопросы.

Обычно они уходили на край оазиса, где впервые встретились и где беспрестанно дул ветер, приносящий великое множество колющих лицо песчинок, а кругом простиралась желтая равнина, на которой росли лишь пожираемые солнцем сухие, белые, словно покрытые рыбьей чешуей, кусты саксаула.

Однажды, когда Анджум, вновь охваченная приступом горечи, рисовала на песке какие-то бессмысленные знаки, Идрис взял у нее веточку и вывел что-то причудливой вязью.

— Что это?

— Изречение из Корана: «Достояние ближней жизни по сравнению с будущей — ничтожно» 5 .

— Что это означает? — полюбопытствовала Анджум.

— Истинная жизнь начинается в ином мире. Если твоя сестра сейчас там, то ей хорошо.

— Ты умеешь писать?

— Да.

Мальчик рассказал, как отец с раннего детства заставлял его выводить буквы острой палочкой на покрытой глиной дощечке.

Простые бедуины не знали грамоты, но Идрис был сыном шейха, о чем Анджум иногда забывала.

— Хочешь, я покажу тебе буквы?

Девочка вздохнула.

— Не надо. Я должна думать о другом.

— О чем?

Анджум было стыдно заговаривать с Идрисом о просьбе матери, но она была вынуждена себя заставить, потому что после того, как ее семья поселилась в Айн ал-Фрас, Халима забеременела. Девочка была и рада, и не рада этому. С одной стороны, у нее появится брат или сестра, но с другой — вскоре ее матери будет не до нее.

— Ты бы не мог найти для меня работу в гареме?

— Зачем тебе? — удивился мальчик.

Она не поднимала глаз.

— Потому что мы бедны, а это как-то помогло бы нам…

— Я не подумал об этом, — извиняющим тоном произнес Идрис и заметил: — Ведь я мог бы приносить тебе еду! Ты наверняка питаешься лепешками да молоком, а у нас бывает вдоволь мяса.

Анджум смутилась.

— Не надо.

Потом спросила:

— Когда ты отправляешься в школу?

Идрис нахмурился.

— Боюсь, что скоро.

— А когда вернешься?

— Когда мне исполнится шестнадцать лет.

Анджум вздрогнула. То был рубеж, отделяющий мальчика от мужчины. В этом возрасте сыновья шейхов получали право присутствовать на совете племени и… жениться.

Ни один бедуин никогда не вступит в брак с женщиной ниже своего сословия, так как заботится о чистоте происхождения будущего потомства. Кого возьмет в жены Идрис? Конечно, девушку из своего окружения — настоящую принцессу оазиса, а не ту, что ничем не отличается от других бедуинок.

— Хорошо, покажи мне буквы! — неожиданно для самой себя промолвила девочка, и Идрис улыбнулся.

С тех пор они превратились в двух заговорщиков. Мальчик чертил на песке буквы, а Анджум запоминала. Она оказалась очень толковой, чему сын шейха, воспитанный с понятием того, что у женщин ущербный ум, не переставал удивляться.

Попутно она запоминала стихи из Корана и училась понимать их смысл. А еще узнала о рае, блаженной обители, где текут «реки из воды непортящейся и реки из молока, вкус которого не меняется, и и реки из меду очищенного 6 ».

А что если, думала Анджум, Байсан удалось приоткрыть невидимую дверь, и она угодила прямо туда?

Идрис выполнил обещание поговорить с родными, и девочке было велено явиться в гарем шейха Сулеймана. Халима была вне себя от радости. Она выстирала рубашку дочери, вымыла ей волосы — хотя это и было огромным расточительством — и заново заплела косички. А еще Анджум нацепила на шею подаренное Идрисом украшение.

Она не желала подчеркивать свои особые отношения с сыном шейха. Просто Анджум не хотелось выглядеть совсем нищей.

И все же ей было далеко до женщин, сновавших по двору гарема: те носили на груди множество красиво вышитых чехольчиков для амулетов и разных мелких предметов, а руки иных даже были украшены серебряными браслетами и шеи — бусами из слоновой кости, янтаря, голубого и черного стекла.

Одноэтажный глинобитный дом шейха с плоской кровлей был обставлен куда беднее, чем городские дома, хотя здесь и было то, чего не увидишь в шатрах простых бедуинов: пестрые ковры и красивая утварь. Поскольку шейх Сулейман являлся главным воином племени, стены его покоев были увешаны оружием. Впрочем, на мужскую половину женщинам было запрещено заходить.