Принцип домино

Он остановил машину метрах в десяти от вертолета средних размеров уже с включенным двигателем. Пилот сидел в кабине. Ризер вскарабкался в вертолет, я последовал за ним.

Ризер устроился в глубоком кресле и показал мне на соседнее. Пилоту, довольно плотному человеку, было лет сорок. Когда мы садились в вертолет, он даже не повернул головы. Как только мы сели, двери закрылись, и вертолет взлетел.

— С этим оружием вы знакомы, — говорил Ризер. — Вес такой же. Оно так же сбалансировано. Но почти все остальные детали сделаны по заказу. Винтовка практически бесшумна, прицел, как у охотничьего ружья, ствол почти безупречен — насколько позволяют нынешние инструменты. Боеприпас кумулятивный, взрывается при контакте. Вещь просто великолепная.

Когда вертолет опустился до тридцати метров, Ризер приказал пилоту:

— Откройте двери. — Сразу же боковая дверь рядом с моим сиденьем открылась, и морской воздух ударил в лицо. — Ваше кресло вращается, — сказал Ризер. — Устройтесь удобнее, и мы его застопорим.

Я нащупал под креслом защелку, отпустил ее и повернулся лицом к двери; ничто не сковывало свободу рук и не мешало обзору. Я прицелился в воду.

— А вот и цель, — сказал Ризер. Он подтолкнул вперед большой картонный ящик, наполненный банками краски весом килограмма по четыре, и начал бросать их в окно. Вертолет неподвижно застыл в воздухе, несмотря на легкий ветерок с запада.

— Начинайте, — прокричал Ризер. — Банок всего десять. Если вам на них хватит двадцати выстрелов, будет здорово.

Я прострелил все банки двенадцатью пулями. Красная краска так и брызнула по воде.

— Десять из двенадцати за шестнадцать секунд, — крикнул Ризер. — Вы выиграли коробку конфет. — Он обратился к пилоту. — Возвращаемся.

50

Вертолет поднялся вверх, описал широкий круг и направился к берегу. Я протянул винтовку Ризеру, который вложил ее в футляр. Я по-прежнему ощущал подбородком приклад, тяжесть ствола в руке и твердый ребристый курок.

Во мне проснулся старый инстинкт, старые ощущения. В пять лет я уже стрелял из духового ружья, в шесть — из ружья двадцать второго калибра, а позже проводил с отцом в лесу целые дни, охотясь на белок, и целые ночи, когда при свете фонаря охотились на опоссума.

В те времена, в той жизни, ружье служило не только для стрельбы. Оно составляло часть жизни, часть дома и семьи. Оно кормило и отпугивало чужаков, служило правом и силой, если надо — законом. Ощущение ружья что-то означало. Его вес, отдача в плечо, запах горелого пороха вызывали к жизни воспоминания и ощущения старше, чем собственное тело. Оно было как бы частью существа, очень ощутимым, и я невольно испытал его, летя над океаном рядом с берегом Калифорнии.

— Вам знакомо здешнее побережье? — спросил Ризер.

— Нет.

— Раньше тут было очень хорошо, но сейчас оно никуда не годится. Говорят, через несколько лет от Сан-Диего до самого Сан-Франциско будет один город. И дело к этому идет. — Он вновь наклонился к пилоту, потом, повернувшись ко мне, продолжал: — Сейчас мы летим на север, пересекая восточный район Лос-Анджелеса. Наша цель в национальном парке, к юго-западу от Медвежьего каньона. Мы идем точно по времени.

Когда мы приблизились к побережью, я выглянул в правое окно. Вдоль берега вода была бледно-зеленого цвета. Я видел квадратные белые домики, окруженные заборами, красные черепичные крыши, вдоль дорожек росли пальмы, и повсюду — ярко-голубые прямоугольники бассейнов и трава.

— Отсюда выглядит совсем неплохо. — заявил Ризер. — С близкого расстояния все меняется. Видишь только усталых людей с усталыми идеями, которые жрут авокадо и нюхают выхлопные газы чужих машин.

Он внимательно смотрел вниз, пока мы летели на север над сплетением улиц, затянутых дымкой. — Пасадена, — наконец заявил он. — А вот и национальный парк. — Прямо под нами появились суровые, покрытые деревьями горы. Минут через десять Ризер сказал пилоту: — Порядок, Ленни, мы приближаемся.

— Вижу, — ответил пилот. Теперь скорость упала, и вертолет изменил курс. Дверь вновь открылась.

— Закрепите кресло, — распорядился Ризер. Я выполнил приказ и повернулся лицом к окну под прямым углом к траектории полета.

— Вот так и должно быть, — сказал Ризер. — Мы снизимся до шестидесяти метров, зависнем на двадцать секунд, потом будем сматываться. На такое время и рассчитывайте.

На вершине горы был расчищен обнесенный стеной участок, поросший деревьями, между ними извилистые дорожки, выложенные камнем, вели к дому с черепичной крышей, на зеленых газонах цвели красные розы, позади дома виднелся бассейн и крытый теннисный корт.

— Это самое место, Ленни. Стоп, — приказал Ризер.

— Ясно.

Шум мотора ослабел, и мы повисли высоко над домом, наполовину скрытым деревьями на холме.

— Здесь и будет ваша позиция, точно над дорожкой к бассейну. Мы узнаем, когда он выйдет, и будем ждать. Как я уже говорил, у вас будет двадцать секунд. Судя по тому, как вы стреляете, этого времени более чем достаточно.

Я сидел, как зритель в кино: надежно и удобно, перед глазами никаких препятствий.

— Полный порядок? — спросил Ризер. Я кивнул, и он прокричал пилоту: — Возвращаемся.

Вертолет круто взмыл вверх метров на триста пятьдесят и полетел на юго-запад. Ревел мотор, вокруг нас стремительно возникали и исчезали облака. Ризер закурил сигару и откинулся в кресле.

— Жена всегда хотела после моего ухода в отставку поселиться в районе Ла-Джолла. Пока я служил в Корее, она провела здесь несколько лет и считала, что это самое лучшее место, потому что… Ну, вы понимаете. Она не могла дождаться, когда вытащит меня сюда и мы начнем искать дом. И действительно вытащила, но дом искать мы не стали. Три дня мы прожили в мотеле, который наполовину служил домом отдыха, а наполовину — публичным домом, в пятидесяти метрах позади здания, на холме, без конца гремела дискотека. Поэтому я и сказал себе: «Дружок, если нужно выбирать — жить здесь или пять лет служить заштатным рядовым на Филиппинах, даже не буду колебаться. Не успеют прогреть моторы, как смоюсь в Манилу».

Пока мы летели назад, он курил и говорил без остановки. Я смотрел в окно, а перед глазами проносились картины, как в книжке, которую ты листаешь, и кажется, что смотришь фильм. В памяти возникают разные картины, места, время, без какой-либо логики или последовательности проходят различные сцены. Я видел Западную Виргинию, Вьетнам. Камеры нескольких тюрем. Японию, Оук-Парк и Чикаго. Гостиницу «Дорсет» и зоопарк в парке Линкольна. Парусные лодки на воде, пляж, пальмы, внушительные тяжелые дома, похожие на куски белого пирога. Крупным планом возник домик в горах, над которым на двадцать бесконечных секунд завис вертолет. Эти образы сами лезли в голову, наводя на какую-то мысль, мягко, ненавязчиво дразнили, возникали очень четко, медленно исчезали, потом вновь возвращались, как бы желая, чтобы я их вспомнил, узнал и назвал, потому что у таинственного богатого дома в незнакомом лесу должно быть имя.