Принуждение к любви
Шрифт:
– Может быть, еще пара человек. Да что толку понимать, если ничего нельзя сделать.
– Ты думаешь, все было предопределено?
– С распадом Союза безусловно. Бывают совпадения столь поразительные, что невозможно говорить о случайностях. Видимо, тут речь может идти только о каких-то символах и тайных знаках неизвестного нам происхождения.
– Например?
– Ты не представляешь себе, как я был поражен, когда украинские дела стали называть апельсиновой революцией, а апельсин стал ее символом. Ты «теорию апельсина» помнишь?
– В общих чертах…
– А там больше и не нужно. Еще в 1908 году, до начала Первой мировой войны,
Отец посмотрел на парящий за окном золотой купол, еще полыхавшее огненным закатом московское небо и продолжил:
– В этой апельсиновой идее есть еще один очень точный образ. Апельсин перед разделением на дольки надо освободить от кожуры, которая объединяет дольки в единое целое. Чистить его не самое приятное занятие, но если не пугаться этой предварительной «организационной работы», то выигрыш огромен… И работа эта была сделана, апельсин очень тщательно очистили. Сначала ошкурили Российскую империю от веры, традиций, обычаев, соборности, от вековых устоев, уничтожили армию и казачество. Потом не спеша взялись за Союз наш нерушимый. Да так постарались, что дольки эти апельсиновые сами вываливаться начали. Поэтому, когда я вижу, как они скачут по Майдану с апельсинами в руках, ассоциации у меня возникают сам понимаешь какие… После очистки там уже разыгрались подспудные страсти. Это абсолютно закономерно. Ведь поперли наружу комплексы и страхи, многовековые мании и гонор, уже ничем не сдерживаемые. А это все вещи неуправляемые и непредсказуемые.
– Да как раз предсказуемые!
– возразил я.
– Все просто. Там теперь у них на Майдане новая мода - всегда и во всем винить Россию.
– Я потому и сказал - непредсказуемые, что не знаешь, где и когда вылезут.
– Мне в Киеве одна неглупая дама сказала, что из Украины сделают новый центр на постсоветском пространстве в противовес России…
– Ну, это мысль известная.
Отец вдруг внимательно посмотрел на меня.
– У тебя что-то случилось?
– Черт его знает!
– вполне серьезно ответил я.
– Может, случилось, а может, и нет…
Отец чуть повозился в своем кресле, устраиваясь поудобнее, что означало - он готов слушать.
– Помнишь, материал в «Эхе», о котором мы с тобой говорили? Так вот его автором оказался мой друг Женька Веригин. Меня попросили с ним поговорить, выяснить, что за этим…
Отец чуть удивленно опустил уголки рта. Для него это был сюрприз. И не очень приятный. Выходило, я втянул его в какое-то сомнительное дело.
– И кто же попросил?
– Меня - Бегемот. Кто его - не знаю. В общем, я и в Киев-то поехал, чтобы увидеться с Веригиным. Разговор не вышел. Женька стал убеждать меня, что это обычный коммерческий текст - кто-то принес, кто-то пришел, кто-то заплатил… А потом вдруг сорвался и умчался в Москву - якобы его редакция отзывает. Вот и все дела. А вчера вечером он исчез, и теперь его жена с любовницей требуют,
чтобы я его нашел. Причем любовница убеждена, что я имею к его исчезновению какое-то отношение!– И что ты думаешь делать?
– Очень надеюсь на его скорейшее возвращение из запоя или от другой любовницы.
– А если он не вернется?
– Тогда родственники могут объявить его в розыск. Затевать самодеятельные поиски я пока не собираюсь. Думаю, даже если что-то и случилось, то какая-нибудь бытовуха!
Чем яростнее отрицал я всякую возможность того, что с Веригиным произошло что-то серьезное, тем отвратительнее себя чувствовал. Видимо, в глазах отца я выгляжу как оправдывающийся мелкий аферист.
– Всегда был против этой твоей работы, - сказал отец.
Его признание не стало для меня открытием. Я знал, что он будет против, когда Бегемот еще даже не открыл рот, дабы выложить свои посулы.
– Но сейчас об этом говорить поздно. Давай попробуем представить, что с твоим другом все-таки что-то случилось. И оценить ситуацию.
Честно говоря, за этим-то я и пришел к нему.
– Тут вот что непонятно, - начал я, - почему все закрутилось именно сейчас, а не сразу после выхода статьи?
– Ну, мало ли что могло быть, - не согласился отец.
– Возможно, конкретные последствия появились только теперь. Это раз. Другой вариант - готовится новая операция, и надо заранее обеспечить ее безопасность и закрытость. А пока люди, стоящие за спиной твоего друга, не выявлены, такой гарантии быть не может. Третье - просто желание отомстить… Варианты могут быть разными. А в поведении твоего друга тебя ничего не насторожило? По-твоему, его использовали втемную или он все-таки кое-что знает?
– Боюсь, что знает. Мне показалось, он кого-то скрывал. Человека, который для него очень важен. Или человека, которого он очень боится.
– Именно этот человек и был нужен твоим заказчикам?
– Не обязательно. Их интересовало все, что связано с появлением этой публикации. Схема могла быть сложнее. И человек этот - не первое и не единственное лицо в этой схеме. За ним другие.
– Кстати, а какой была реакция на неудачное расследование у твоего нынешнего руководства?
Бегемот - мое нынешнее руководство! Звучит. А впрочем, так оно и есть. Надо смотреть правде в глаза.
– Никакой реакции. Предложено было забыть.
– То есть нужда в твоих услугах отпала. Вопрос: отпала именно в твоих услугах или отпала вообще?
– Мне это безразлично, - проворчал я.
– Какая разница?
– Если что-то случилось, большая…
Тут и зазвонил мой мобильник.
– Валя, - сказала Лара, - он умер.
Как странно это прозвучало - умер. Что значит - умер?
– Его нашли на улице и сразу опознали, потому что все документы были при нем. И деньги. Они говорят - инфаркт.
– Кто - они?
– Милиция. Ты не мог бы заехать? Мне надо с кем-нибудь посоветоваться, что делать.
– Хорошо, я скоро буду.
Отец внимательно смотрел на меня.
– Бред какой-то - он умер на улице от инфаркта. Никаких следов ограбления.
– У него было больное сердце?
– спросил отец.
– Не знаю. Никаких патологий, во всяком случае, не было. А так - курение, выпивки, стрессы на работе, нервы… Да, молодая любовница… И что теперь делать?
– По-моему, ты сам знаешь, что делают в таких ситуациях, - пожал плечами отец.
– Прежде всего выясняют обстоятельства смерти, нет ли следов насилия… Все, как обычно.