Приобщение

1963

ГРУСТНАЯ САМОПАРОДИЯ

Нелепая песня Заброшенных лет. Он любит ее, А она его — нет. Ты что до сих пор Дуришь голову мне, Чувствительный вздор, Устаревший вполне? Сейчас распевают С девчоночьих лет: — Она его любит, А он ее — нет. Да, он ее Знамя. Она — его мёд. Ей хочется замуж. А он — не берёт. Она бы сумела Парить и пленять, Да он не охотник Глаза поднимать. И дать ему счастье Не хватит ей сил. Сам призрачной власти Ее он лишил… Всё правда. Вот песня Сегодняшних дней. Я сам отдаю Предпочтение ей. Но только забудусь, И слышу в ответ: «Он любит ее, А она его — нет». И сам повторяю, Хоть это не так. Хоть с этим не раз Попадал я впросак. Ах, песня! Молчи, Не обманывай всех. Представь, что нашелся Такой человек. И вот он, поверя В твой святочный бред, Всё любит ее, А она его — нет. Подумай, как трудно Пришлось бы ему… Ведь эти пассажи Ей все — ни к чему. Совсем не по чину Сия благодать. Ей тот и мужчина, Кому наплевать. Она посмеется Со злостью слепой Над тем, кто ее Вознесёт над собой И встанет с ним рядом, Мечтая о том, Как битой собакой Ей быть при другом. А этот — для страсти Он, видимо, слаб. Ведь нет у ней власти, А он — ее раб. Вот песня. Ты слышишь? Так шла бы ты прочь. Потом ты ему Не сумеешь помочь. А, впрочем, — что песня? Ее ли вина, Что в ней не на месте Ни он, ни она. Что всё это спорит С подспудной мечтой. И в тайном разладе С земной красотой. Но если любовь Вдруг прорвется на свет, Вновь: он ее любит. Она его — нет. Хоть прошлых веков Свет не вспыхнет опять. Хоть нет дураков Так ходить и страдать. Он тоже сумел бы Уйти от неё. Но он в ней нашел Озаренье своё. Но манит, как омут, Ее глубина, Чего за собой И не знает она. Не знает, не видит, Пускай! Ничего. Узнает! Увидит! Глазами его. Есть песня одна И один только свет: Он любит ее, А она его — нет.

1962

НА ПОЛЕТ ГАГАРИНА

Шалеем от радостных слёз мы. А я не шалею — каюсь. Земля — это тоже космос. И жизнь на ней — тоже хаос. Тот хаос — он был и будет. Всегда — на земле и в небе. Ведь он не вовне — он в людях. Хоть он им всегда враждебен. Хоть он им всегда мешает, Любить и дышать мешает… Они его защищают, Когда себя защищают. И сами следят пристрастно, Чтоб был он во всем на свете… …Идти сквозь него опасней, Чем в космос взлетать в ракете. Пускай там тарелки, блюдца, Но здесь — пострашней несчастья: Из космоса — можно вернуться, А здесь — куда возвращаться. …Но всё же с ним не смыкаясь И ясным чувством согреты, Идут через этот хаос Художники и поэты. Печально идут и бодро. Прямо идут — и блуждают. Они человеческий образ Над ним в себе утверждают. А жизнь их встречает круто, А хаос их давит — массой. …И нет на земле институтов Чтоб им вычерчивать трассы. Кустарность!.. Обидно даже: Такие открытья… вехи… А быть человеком так же Кустарно — как в пятом веке. Их часто встречают недобро, Но после всегда благодарны За свой сохраненный образ, За тот героизм — кустарный. Средь шума гремящих буден, Где нет минуты покоя, Он всё-таки нужен людям, Как нужно им быть собою. Как важно им быть собою, А не пожимать плечами… …Москва встречает героя, А я его — не встречаю. Хоть вновь для меня невольно Остановилось время, Хоть вновь мне горько и больно Чувствовать не со всеми. Но так я чувствую всё же, Скучаю в праздники эти… Хоть, в общем, не каждый может Над миром взлететь в ракете. Нелёгкая это работа, И нервы нужны тут стальные… Всё правда… Но я полёты, Признаться, люблю другие. Где всё уж не так фабрично: Расчёты, трассы, задачи… Где люди летят от личной Любви — и нельзя иначе. Где попросту дышат ею, Где даже не нужен отдых… Мне эта любовь важнее, Чем ею внушённый подвиг. Мне жаль вас, майор Гагарин, Исполнивший долг майора. Мне жаль… Вы хороший парень, Но вы испортитесь скоро. От этого лишнего шума, От этой сыгранной встречи, Вы сами начнете думать, Что вы совершили нечто, — Такое, что люди просят У неба давно и страстно. Такое, что всем приносит На унцию больше счастья. А людям не нужно шума. И всё на земле иначе. И каждому вредно думать, Что больше он есть, чем он значит. Всё в радости: — сон ли, явь ли, — Такие взяты высоты. Мне ж ясно — опять поставлен Рекорд высоты полёта. Рекорд! …Их эпоха нижет На нитку, хоть судит строго: Летали намного ниже, А будут и выше намного… А впрочем, глядите: дружно Бурлит человечья плазма. Как будто всем космос нужен, Когда у планеты — астма. Гремите ж вовсю, орудья! Радость сия — велика есть: В Космос выносят люди Их победивший Хаос.

1961

* * *

Это чувство, как проказа. Не любовь. Любви тут мало. Всё в ней было: сердце, разум… Всё в ней было, всё пропало. Свет затмился. Правит ею Человек иной породы. Ей теперь всего нужнее Всё забыть — ему в угоду. Стать бедней, бледней, бесстрастней… Впрочем — «счастье многолико»… Что ж не светит взор, а гаснет? Не парит душа, а никнет? Ты в момент ее запомнишь Правдой боли, силой страсти. Ты в глазах прочтешь: «На помощь»! Жажду взлета. Тягу к счастью. И рванешься к ней… И сразу В ней воскреснет всё, что было. Не надолго. Здесь — проказа: Руки виснут: «Полюбила». Не взлететь ей. Чуждый кто-то Стал навек ее душою. Всё, что в ней зовёт к полёту, Ей самой давно чужое. И поплатишься сурово Ты потом, коль почему-то В ней воскреснет это снова, Станет близким на минуту. . . . . . . . Этот бред любовью назван. Что ж вы, люди! Кто так судит? Как о счастье — о проказе, О болезни — как о чуде? Не любовь — любви тут мало. Тут слепая, злая сила. — Кровь прожгла и жизнью стала, Страсть от счастья — отделила.

1963

ЧЕРЕЗ МНОГО ЛЕТ

Сдаёшься. Только молишь взглядом: И задушить, и не душить. И задавать вопрос не надо — А как ты дальше будешь жить? Наверно, так, как и доселе. И так же в следующий раз В глазах бледнее будет зелень И глубже впадины у глаз. И я — всё сдержанней и злее — Не признавать ни слов, ни слез… Но будет каждый раз милее Всё это. — Всё, что не сбылось.

1960

МАСШТАБЫ

Мы всюду, бредя взглядом женским, Ища строку иль строя дом, Живём над пламенем вселенским, На тонкой корочке живём. Гордимся прочностью железной, А между тем в любой из дней, Как детский мячик, в черной бездне Летит земля. И мы на ней. Но все масштабы эти помня, Своих забыть — нам не дано. И берег — тверд. Земля — огромна. А жизнь — серьезна. Всё равно.

1963

НА КОНЦЕРТЕ ВАГНЕРА

Сидишь ты, внимая, не споря… А Вагнер еще не раскрыт. Он звуков стеклянное море Над нами сомкнул — и гремит. Гремит! И весь мир заколдован, Весь тянется к блеску слюды… И вовсе не надо другого, Солёного моря воды! Тепла его, ласки, лазури, И неба, и даже земли… Есть только стеклянная буря И берег стеклянный — вдали… Там высь — в этом призрачном гуле, Там можно кружить — но не быть. Там духи стоят в карауле, Чтоб нам на стекло не ступить. Нас Вагнер к себе не пускает, Ему веселей одному… Царит чистота нелюдская Над жизнью — что вся ни к чему. Позор и любви, и науке! О, буйство холодных страстей… Гремят беспристрастные звуки, — Как танки идут на людей. Он власть захватил — и карает. Гудит беспощадная медь. Он — демон! Он всё презирает, Чем люди должны овладеть. Он рыщет. Он хочет поспешно Наш дух затопить, как водой, Нездешней (а, может, нигдешней?) Стеклянной своей красотой… Так будьте покорней и тише, Мы все — наважденье и зло… Мы дышим… А каждый, кто дышит, Мутит, оскверняет стекло… Тебе ж этот Вагнер не страшен. И правда — ну чем он богат? Гирлянды звучащих стекляшек Придумал, навешал — и рад. Он верит, что ходит по краю — Мужчина! Властитель! герой!.. Слепец! Ничего он не знает, Что женщине нужно земной. Не знает ни страсти, ни Бога, Ни боли, ни даже обид… С того и шумит он так много, Пугает и кровь леденит.

1963

* * *

Заслуг не бывает. Не верьте. Жизнь глупо вперёд заслужить. А, впрочем, — дослужим до смерти, И можно заслугами жить. А нынче бы — лучше иначе. Обманчиво право на лень. Ведь, может, и жить — это значит Заслуживать каждый свой день.

1964

* * *

Ты летишь, и мне летится. Правлю прямо, курс держа. Только ты летишь, как птица, Я — как толстый дирижабль. Не угнаться за тобою, Не избыть своих границ. Вот ты движешься с толпою Легких птиц, бездомных птиц. Мне б сейчас к тебе спуститься: Вот вам сердце, вот и дом. Только я — увы! — не птица, Тут не сесть мне нипочем. И гудят моторы резко. Я скрываюсь в облаках… А внизу, свернув на Невский, Ты летишь на каблуках.

1964

ТЫ ИДЁШЬ

Взгляд счастливый и смущённый. В нем испуг и радость в нём: Ты — мой ангел с обожжённым От неловкости крылом. Тихий ангел… Людный город Смотрит нагло вслед тебе. Вслед неловкости, с которой Ты скользишь в густой толпе. Он в асфальт тебя вминает, — Нет в нём жалости ничуть, Он как будто понимает Впрямь, — куда ты держишь путь. Он лишь тем и озабочен — Убедиться в том вполне. Ты идёшь и очень хочешь, Чтоб казалось — не ко мне. А навстречу — взгляды, взгляды, Каждый взгляд — скажи, скажи. Трудно, ангел… Лгать нам надо Для спасения души. Чтоб хоть час побыть нам вместе (Равен жизни каждый час), Ладно, ангел… Нет бесчестья В этой лжи. Пусть судят нас. Ты идёшь — вся жизнь на грани, Всё закрыто: радость, боль. Но опять придёшь и станешь Здесь, при мне, сама собой. Расцветёшь, как эта осень, Золотая благодать. И покажется, что вовсе Нам с тобой не надо лгать. Что скрывать, от всех спасаясь? Радость? Счастье? Боль в груди? Тихий ангел, храбрый заяц. Жду тебя. Иди. Иди.

1964

* * *

Слепая осень. Город грязь топтал. Давило небо низкое, и даже Подчас казалось: воздух черным стал, И все вдыхают смесь воды и сажи. Давило так, как будто, взяв разбег К бессмысленной, жестокой, стыдной цели, Всё это нам наслал наш хитрый век, Чтоб мы о жизни слишком не жалели. А вечером мороз сковал легко Густую грязь… И вдруг просторно стало. И небо снова где-то высоко В своей дали прозрачно заблистало. И отделился мир от мутных вод, Пришел в себя. Отбросил грязь и скверну. И я иду. Давлю ногами лёд. А лёд трещит. Как в детстве. Достоверно.

1964

* * *

Освободите женщину от мук. И от забот, что сушат, — их немало. И от страстей, что превращают вдруг В рабыню ту, что всех сама пленяла. А потому — от выбора судьбы: Не вышло так — что ж!.. Можно жить иначе. От тяжести бессмысленной борьбы И щедрости хмельной самоотдачи. От обаянья смелости — с какой Она себя, рискуя счастьем, тратит. Какая смелость может быть у той, Что всё равно за смелость не заплатит? Откуда трепет в ней возьмётся вдруг? Какою силой в бездну нас потянет? Освободите женщину от мук. И от судьбы. И женщины — не станет.