Приручить Сатану

— Ева? Ева!

Ева открыла глаза. В комнате было темно, только маленький рыжий ночник горел справа на прикроватной тумбочке, и в какой-то момент Ева даже подумала, что находится у себя дома.

— Ева, ты как?

На стуле рядом с её кроватью сидел Бесовцев. В полумраке комнаты его лицо практически не было видно, только блестели мутные, болотного цвета глаза и иногда сверкали в свете лампы неровные белые зубы.

— Что… Что ты здесь делаешь?

— Волнуюсь за тебя, конечно, — Бесовцев потянулся рукой к её лицу и потрогал лоб тыльной стороной ладони. — Ты вся горишь… У тебя жар.

— Сколько времени? — спросила Ева хриплым, словно после глубокого сна, голосом.

— Половина двенадцатого.

— Чего? Ночи?

— Само собой разумеется. Скоро полночь.

— Где я? — Ева с трудом приподнялась на локтях, чтобы осмотреть комнату, но Бесовцев уложил её обратно.

— Ты не помнишь?.. — он старался говорить спокойно, но она слышала, как что-то в его голосе будто оборвалось.

— Помню, просто… Всё так похоже на мой дом там… В…

— Где, Ева?

— Ну… Там… Помнишь, ты жил напротив моего дома, там ещё был парк с озером, часовенка, набережная, манеж?

Глаза Бесовцева заблестели, но в полумраке комнаты она не увидела, что это было из-за стоящих в них слёз. Впрочем, ни одна из них так и не скатилась по его худой впалой щеке.

— Я-то помню, Ева. Другой вопрос, помнишь ли ты.

— Бесовцев? — тихо всхлипнув, позвала она. Тот обеспокоенно придвинулся. — Мне страшно… А вдруг я никогда и не выходила из палаты, и вы все мне только снитесь? А вдруг я сошла с ума?..

Бесовцев помолчал.

— Конечно, — наконец сказал он с тяжёлым вздохом. — Ну конечно, ты сошла с ума. Только безумец может дружить и с ангелами, и с демонами одновременно.

— А ты?

— А что я?

— Ты здесь? Ты существуешь?

Бесовцев тихо усмехнулся себе под нос.

— Пока ты этого хочешь. А захочешь отмыться от грехов Ада, словно от грязи — я растворюсь, как дым. Но, знаешь, лучше было бы наконец убраться в комнате, чем игнорировать её существование.

— Да. Несомненно, — Бесовцев наклонился, и лба Евы коснулось что-то мокрое и холодное. — Как там Ранель? Я давно его не видела.

— Всё хорошо, Ева. Он с Марией сейчас в Гурзуфе, завтра должны вернуться в Ялту.

— Гурзуф? Это здорово… Никогда не была в Гурзуфе: наверное, там очень красиво…

— Не меньше, чем здесь. Этот мир вообще очень красив. Ты не замечала?

— Замечала, Бесовцев. И как хорошо море в ночные часы, я тоже знаю. Вода такая размеренная и спокойная… А на рассвете? Это же рай! Во всей вселенной так тихо, что шелест волн оглушает. Можно услышать даже скрип сосен, полёт птицы или шуршание камней на дне… Бесовцев? Бесовцев, ты где?

В комнате никого не было. Ева устало стянула с головы повязку и не глядя положила её куда-то на тумбочку; что-то глухо звякнуло и с тихим шуршанием упало в мягкий ворс ковра. Ева наощупь нашла предмет, поднесла к свету и с удивлением обнаружила, что это были маленькие часы в слегка поцарапанном корпусе на длинной бронзовой цепочке: длинная стрелка в опасной близости от чёрного черепа как бы показывала «без четырёх минут двенадцать».

Ева ни о чём не думала. Она лежала на кровати, сцепив на животе ладони в замок, и отсутствующим взглядом скользила по комнате, словно хотела запечатлеть у себя в памяти эту скромную, аскетичную обстановку если не навсегда, то хотя бы на какое-то время: она скосила глаза на свой маленький побитый чемоданчик, стоящий в правом углу комнаты, затем перевела взгляд на пустой рабочий стол, за которым она никогда ничего не писала, наконец, остановилась глазами на кусте белой розы, когда-то подаренной Бесовцевым, и какая-то мысль вдруг зашевелилась у неё где-то в глубине, пробиваясь на поверхность. «Я должна Саваофу Теодоровичу желание, — вдруг вспомнила Ева, глядя на куст, который в полумраке комнаты казался совсем чёрным. — Я уж и забыла совсем».

За дверью послышалось какое-то странное шуршание, словно кто-то рисовал на стене аэрозольным баллончиком. Сначала Ева не обратила внимание на этот звук, но, когда к нему прибавилось весёлое мурчание какой-то незамысловатой песни себе под нос, она неохотно встала с кровати и выглянула за дверь.

— Бесовцев? Это ты?

В коридоре было пусто, зато рядом с её палатой во всю стену был нарисован большой китайский дракон. Ева отошла к противоположной стене, чтобы осмотреть граффити целиком: это был огромный змей цвета мокрого асфальта, немного отливающий в синеву, с ветвистыми оленьими рогами на голове и широкими крыльями с длинными сероватыми перьями на спине. Дракон, несколько раз свернувшись в кольца, положил голову на лапы и немного прикрыл глаза, как будто он очень устал; из его ноздрей и пасти тонкими струйками шёл дым.

— Всегда так интересно смотреть на переплетение культур. Кому, как не тебе, Ева, это знать? Особенно со стороны…

Ева испуганно обернулась, но в коридоре по-прежнему никого не было.

— Бесовцев? Где ты?

— Когда я бес, конечно, я Бесовцев. Когда я падший ангел, я Даат. Но когда я дракон… В Китае меня зовут Шень-Лун и, как бы иронично это ни было, считают богом.

— Что?

— Удивлён не меньше тебя, принцесса, — вдруг дракон прямо перед Евой зашевелился, соскочил со стены и, промелькнув мимо девушки полупрозрачной тенью, залез на потолок. — Я же говорю, это так интересно: наблюдать, как один и тот же образ кочует по культурам и принимает новые облики.

— Я не знакома с китайской мифологией.

Дракон на потолке лениво закрутился вокруг себя ещё в несколько колец и довольно замурчал.

— Ну так я расскажу тебе вкратце, — он медленно потянулся, расправив все свои тёмно-серые чешуйки, и выдохнул большое облако белёсого дыма, которое сразу затянуло собой часть потолка. Ева закашлялась. — Когда-то давно, когда мои крылья только-только посерели, я пролетал над далёкой страной. Там было жарко, я очень устал и спустился на землю в образе дракона, где вызвал дождь и прервал многолетнюю засуху, затем утолил жажду и отправился дальше. Но там, в этой далёкой стране, я остался под именем Шень-Лун.

— Удивительно.

— Не то слово, — усмехнулся дракон, сверкая своими зелёно-серыми глазами из-за пелены дыма. Он вдруг подпрыгнул и, стукнув хвостом о пол, переместился на соседнюю стену, чтобы Еве было удобнее на него смотреть и ей не приходилось задирать голову. — Практически во всех культурах есть дракон, но кто бы мог подумать, что иногда это один и тот же герой — обрати внимание, пожалуйста, я говорю «иногда». Не хочу быть понят неправильно.

— Знаешь, если бы я сказала кому-нибудь об этом в обычной жизни, меня бы, как обычно, окрестили выдумщицей.

Дракон глухо засмеялся на стене, выпуская из ноздрей рваные струйки дыма.

— Хочешь, я напущу туман? — вдруг предложил он, расправив крылья. — Обожаю эту густую белую пелену, в которой можно спрятаться.

— Благодарю, не стоит, — Ева подошла ближе и, медленно протянув руку к дракону, погладила его большие и жёсткие на вид чешуйки — пальцы коснулись гладкой поверхности бетона. — Туман — место иллюзий и обманов, а у меня в них недостатка нет. Лучше скажи, мой витиеватый друг, можешь ли ты сойти со стены и предстать передо мной во всём своём величии? Или ты лишь граффити?