Пришелец

— Убери своих дармоедов! — Чужак презрительно скривил губы и извлек из лохмотьев желтый человеческий череп. — Под ним земля горит, а он и не чует — хи-хи-хи!..

— Кто ты? — сухо и сдержанно спросил Катун-Ду, стараясь не обращать внимания на оцепеневших нэвов.

— Я тот, кто тебе нужен, — загадочно ответил чужак, все еще кривя в холодной усмешке тонкие пепельные губы, — но скажи, куда исчез Он?

— Его принесли в жертву, — сказал Катун-Ду, почему-то сразу поняв, кем интересуется этот жутковатый визитер, — он первым поднялся к Подножию, и Толкователь Снов…

— Идиот… Кретин… — сокрушенно пробормотал черноглазый. — Вечно он лезет туда, куда его не просят!..

— Лез, — поправил Катун-Ду, глядя, как рилла, громыхая обрывками цепей, загоняет в ниши оставшихся хищников. Игроки метались между ними и, уворачиваясь от ударов, оттаскивали к стенам раненых и убитых. Дильс и Свегг, получив из рук судей по маленькой золотой статуэтке Иц-Дзамна, по рядам передали свои награды падре и, спрыгнув на арену, стали отвлекать свирепеющую риллу, неожиданно подскакивая к двуногому зверю со спины и осыпая песком его бурую крапчатую плешь.

— И Он так просто дал убить себя? — спросил чужак. — И никто из своих за Него не вступился?

— Все случилось так быстро, что никто не успел даже пальцем пошевелить, — сказал Катун-Ду.

— Подумать только! — воскликнул чужак. — А с виду такие лихие отчаянные парни!..

Тем временем рилла успела сообразить, кто посыпает песком ее острую макушку. Она рыкнула, развернулась и, упершись в песок черными мохнатыми столбами рук, уставилась на двух воинов маленькими треугольными глазками. Ржавые обрывки цепей вились вокруг нее и терялись в песке наподобие тусклых шершавых змеек. Над трибунами повисла знойная тишина, но когда один из судей попытался выразить протест против ожидаемого состязания, пестрые ряды зрителей взорвались таким бешеным ревом и грохотом трещоток, что даже Катун-Ду пришлось слегка приоткрыть рот, чтобы избежать мгновенного оглушающего удара по ушным перепонкам. Протест судьи был отчасти понятен: в главах Закона, относящихся к Большим Играм, никак не оговаривались условия поединка между человеком и риллой, что можно было воспринимать и как прямой запрет на подобное состязание, и как возможность добавить недостающий пункт при определенном стечении обстоятельств. А из того факта, что в судейских рядах раздался лишь один протестующий голос, вытекало то, что мнение большинства судей склоняется к тому, чтобы несколько расширить стеснительные рамки Закона независимо от того, чем закончится ожидаемая схватка. Но ремесленников, приставленных к решеткам, за которыми скрывались подготовленные к схватке с могучим зверем буйволы, не успели посвятить во все эти тонкости, и потому они неукоснительно исполнили то, что им было приказано еще до начала Игр: навалились на рычаги и со скрежетом подняли ржавые решетки над каменным барьером арены. Трибуны запестрели яркими вызывающими пятнами, и над ареной взметнулись и зашелестели широкие пестрые ленты, прикрепленные к пустым ворсистым орехам, грохочущим как хвосты гигантских гремучников. Вначале, чтобы раздразнить буйволов и выманить их из прохладных каменных ниш под трибунами, зрители старались бросать орехи как можно ближе к низким железным барьерчикам. Плоды их вдохновенных усилий не заставили себя долго ждать: вскоре из прозрачной тени южной трибуны выставилась рогатая низколобая голова, следом за ней показалась другая, а один черный бычок сразу выскочил на середину арены и встал между Дильсом и Свеггом, крепко упершись в песок всеми четырьмя копытами.

— А куда вы дели то, что осталось после жертвоприношения? — негромко спросил чужак, в упор уставившись на Катун-Ду из-под наморщенного лба.

— Бренные останки по обычаю приняла Огнедышащая Гора, — сказал Верховный, глядя поверх неподвижных черных зрачков.

— Что ж, хорошо, если это так, — пробормотал незнакомец, — но если ты лжешь…

— Как ты сказал? — нахмурился Катун-Ду, незаметно подвигая ладонь к рукоятке кинжала, — по-твоему, я — лжец?!.

— Не только, — спокойно продолжил чужак, искоса поглядывая на движение локтя Верховного, — ты еще и глупец, ослепленный мишурным блеском своего мнимого величия и могущества… Тебе даже лень вспомнить единственную разумную статью вашего ветхого, но весьма напыщенного Закона, гласящую: не руби сук, на котором сидишь! Вспомнил?..

— Да, но…

— Никаких «но»! — строго оборвал незнакомец. — И не вздумай хвататься за клинок — это не тот случай!..

— Понял…

— Вот и умница, а теперь повернись и смотри на арену, а то публика подумает, что Большие Игры уже не волнуют хладеющую душу Верховного Правителя… А тебе ли не знать, чем это кончается!..

Катун-Ду перевел взгляд на арену. Быки, раззадоренные переливчатым блеском лент, уже покинули свои прохладные убежища и, поддевая рогами грохочущие орехи, носились вдоль стен, смешно закручивая хвосты и лягая пыльный воздух раздвоенными копытами. Но когда один из них приблизился к замершей в ожидании рилле и, словно играя, ткнул ее рогом в бок, могучая глыба лишь слегка вздрогнула и небрежно взмахнула мохнатой рукой. От удара бык рухнул, ткнулся мордой в колени и захрипел, окрашивая песок темной кровью, мгновенно хлынувшей из его ноздрей, ушей и остекленевших глаз. Трибуны восторженно взвыли и стали забрасывать риллу перезревшими фруктами, которые с треском лопались при ударе о тушу зверя и заливали его свалявшуюся шерсть светлыми потеками сочной мякоти. Рилла трясла плешивой остроконечной головой в такт толчкам и, блаженно урча, облизывала липкие лапы, громыхая обрывками цепей. Воздух над риллой гудел от множества шершней и методично обстреливал ее крутые плечи стремительными полосатыми пульками.

— Какого лешего они там путаются! — сквозь зубы выругался Норман, глядя, как Дильс и Свегг подбираются к оковам риллы, походя уворачиваясь от острых бычьих рогов.

— Не вздумайте составить им компанию, — сказал падре, заметив, что быки не просто кружат по арене, но постепенно смыкают вокруг риллы грозное колючее кольцо. Но в тот миг, когда они согласно опустили головы и со всех сторон ринулись на мохнатого двуногого гиганта, воины с силой дернули за обе ножные цепи, и рилла распласталась на песке. В воздухе раздался страшный треск рогов, и над центром арены взметнулся густой клубящийся смерч мелкого песка.

— Вот дьяволы! — восхищенно присвистнул Норман. — Простите, святой отец!..

— Прощаю, сын мой, — облегченно вздохнул падре, когда головы и плечи воинов поднялись над оседающей пылью, — потому как дьяволы и есть!

Трибуны пришли в совершеннейшее неистовство. Нищие, калеки, разубранные шлюхи и их разжиревшие покровители, жилистые каменотесы и истощенные развратники, безликие неприметные осведомители и покрытые шрамами ветераны — вся эта пестрая толпа повскакивала на скамьи, приветствуя героев хриплым разноголосым воем и дробным клекотом трещоток. Шечтли так осатанело лупили костяными колотушками по своим барабанам, что порой их тугие животы не выдерживали, и тогда над трибунами раздавались оглушительные хлопки лопающейся кожи. Казалось, что весь воздух над ареной обратился в сплошной золотой дождь, щедро обливающий волосы и плечи обоих воинов.

Стражники, уже наложившие смертоносные стрелы на тетивы своих луков, также поддались общему веселью и, вместо того чтобы расстреливать риллу, покатывались со смеху, указывая пальцами на свалку посреди арены. Даже судейские скамьи взрывались хохотом, когда в палевых клубах пыли мелькали могучие лапы риллы, хрустели рога и порой запрокидывалась в небо вспененная бычья морда.

— И ты все еще мнишь себя повелителем этой толпы? — Смуглый черноглазый бродяга опять обернулся к Верховному и бесцеремонно положил ему на колено сухую длиннопалую ладонь.

— Вот их кумиры! — продолжал он, указывая на Дильса и Свегга, обходивших арену под восторженные вопли трибун. — А ты говоришь: права, Закон! Вот их закон!

Чужак презрительно вскинул подбородок и резко выбросил перед собой твердый жилистый кулак.

— Они ликуют оттого, что человек вновь оказался сильнее дикого зверя! — сухо возразил Катун-Ду, как бы невзначай роняя на руку незнакомца шишковатый набалдашник тяжелого жезла.

— Толпа — вот самый страшный, дикий и неукротимый зверь!

Бродяга плюнул на ушибленное место и пальцами втер в кожу пенистые капли слюны.

— Может быть, ты и прав, — рассеянно согласился Катун-Ду, — но что мне в твоей правоте!..

Пыль вокруг риллы постепенно оседала, тонким белесым слоем покрывая разбросанные по песку бычьи туши. Некоторые из них еще слабо перебирали в воздухе плоскими раздвоенными копытами, но постепенно и эти последние движения замерли, и над трибунами вновь воцарился ровный монотонный гул. Кто-то уже вскинул над головой бурдюк, заливая пенистой винной струей пожар в пересохшей от воплей глотке, кто-то жевал, кто-то под шумок обирал ближнего, запустив извилистые пальцы в подвешенный к его поясу денежный мешочек. Монет на арену уже никто не бросал, потому что Дильс и Свегг не обращали на них ни малейшего внимания. Это было отчасти понятно: кроме них и риллы на арене уже никого не оставалось, и оба воина не видели смысла в том, чтобы устраивать состязание по сбору монет между собой. К тому же ремесленники уже освобождали от меховых чехлов каменные кольца, укрепленные на двух каменных столбах, торчащих друг против друга точно посередине арены.