Присягнувшие Тьме

— Когда она пришла в себя, помнила ли она, что с ней произошло? Говорила ли она что-нибудь о том, кто напал на нее?

Он жестом отмел эту мысль:

— Вопросов об этом я ей не задавал. Это дело полиции.

— Они ее допрашивали?

— Да. Но она не помнила, что случилось на очистной станции. Это довольно частое явление после выхода из комы. Амнезия может даже быть сознательной. В некотором роде мозг пользуется травмой, чтобы скрыть неприятный эпизод.

Манон стерла из памяти эту ужасную сцену. Но ее мать, должно быть, все еще находилась в состоянии шока. Она должна была увидеть в этой амнезии второй шанс для себя. И их совместное будущее. Если бы Манон не вспомнила ни о чем, все могло начаться сначала. На все воля Божья…

Белтрейн, словно угадав мои мысли, подхватил:

— Когда я сказал о воскрешении Манон ее матери, она приняла странное решение. Не объявлять об этом. Может быть, она боялась убийцы. Или шумихи в прессе, не знаю. Во всяком случае, мы договорились с судебным следователем, прокуратурой, отделом расследований, чтобы они не распространялись о произошедшем.

— Я проводил расследование в Сартуи и не нашел ни малейшего следа ее тайного существования.

— И не случайно. Манон осталась здесь, в Швейцарии. Ее бабушка и дедушка обосновались в Лозанне.

— Вы имеете в виду родителей Фредерика, отца Манон?

— Да. По-моему, Сильви, ее мать, была сиротой.

Банковские переводы в Швейцарию. Дед с бабкой, богатые промышленники, не нуждались в этих деньгах, но Сильви хотела сама содержать дочь. Клубок тайн начал потихоньку разматываться.

— Вы продолжали наблюдать Манон?

— Я никогда не терял ее из виду.

— Что она делает? Я хочу сказать: какая у нее была жизнь?

— Нормальная. Радостная, как у всей швейцарской молодежи. Манон — девушка веселая.

— Она где-нибудь училась?

— Она изучала биологию. В Лозанне. Теперь учится в аспирантуре.

Я почувствовал укол в груди. Белтрейн говорил о Манон Симонис в настоящем времени. Девушка где-то жила, дышала, смеялась. Но у меня появилось какое-то непонятное дурное предчувствие.

— А где она теперь?

Врач молча поднялся и встал у окна. Я повторил прерывающимся голосом:

— Где она? Я могу с ней встретиться?

— В этом-то и проблема. Манон исчезла.

Я вскочил на ноги:

— Когда?

— После смерти своей матери. В июне прошлого года. Манон допрашивали французские жандармы, а потом она испарилась.

Не успев появиться, призрак улетучился. Я в отчаянии плюхнулся в кресло:

— Вы что-нибудь знаете о ней?

— Нет. Убийство ее матери пробудило в ней страхи детства, и она убежала.

— Мне надо ее найти. Обязательно. Есть ли у вас какие-нибудь соображения на этот счет? Может, какой-нибудь след?

— Ничего. Все, что я могу сделать, — это назвать вам ее фамилию, под которой она живет в Швейцарии, и адрес в Лозанне.

— Она сменила фамилию?

— Конечно. После своего воскрешения. Ее мать пожелала, чтобы она все начала с нуля. — Он чиркнул пером по рецептурному бланку. — Уже четырнадцать лет Манон Симонис зовется Манон Виатт. Но эти сведения вам ничем не помогут. Я это хорошо знаю. Она достаточно умна, чтобы не дать застигнуть себя врасплох.

Я положил в карман ее координаты. Образ Манон не сочетался с портретами других «лишенных света».

— У вас есть ее фото? Более или менее новое?

— Нет. И никогда не было. Я вам сказал, что Манон вела нормальную жизнь. Это не совсем верно. В ней жил страх перед убийцей ее детства. Здесь, в Лозанне, ей пришлось пройти несколько курсов психотерапии. Она ранима, очень ранима. Мать и бабушка с дедушкой ее опекали. Даже повзрослев, Манон продолжала от них зависеть. При малейшем передвижении она принимала преувеличенные меры предосторожности. Ее квартира была настоящим сейфом. А от фотоаппаратов она бежала как от чумы. Она не хотела, чтобы ее фотография была где-то напечатана, не хотела оставлять никаких следов. А жаль! — Он сделал паузу. — Мне ее сейчас ужасно не хватает. Ну вот и приехали.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — произнес я удивленно. — Я вам даже не показал свое служебное удостоверение.

— Доверяю.

— С чего бы это?

— Скажите спасибо вашему другу.

— Какому другу?

— Французскому полицейскому. Он предупредил меня, что вы приедете.

Значит, Люк меня и здесь обскакал. И он был уверен, что я пойду по его следам. Неужели он уже тогда готовился к самоубийству? Я ощупал карманы. У меня была с собой его фотография, правда несколько помявшаяся в кармане.

— Вы имеете в виду этого человека?

— Да, Люка Субейра.

— Вы ему все это рассказали?

— У меня не было необходимости. Он и сам знал немало.

— Он знал, что Манон жива?

— Да. Он шел по ее следам.

Не иначе как его направлял Сарразен. Жандарм выложил ему все, что знал. Почему ему, а не мне? Мог ли Люк дать ему что-то взамен? Или у него был способ нажать на жандарма?

— Что еще он вам говорил?

— Какой-то бред. Он был… в экзальтации.

— В каком смысле?

— Вы сами, не в обиду будь сказано, несколько взвинченны, но состояние вашего друга граничило с патологическим. Он утверждал, что исцеление Манон — чудо. Причем совершенное дьяволом! Как и исцеление другой девушки. На Сицилии.

— Что вы об этом думаете?

У Белтрейна вырвался сухой смешок:

— Я и слышать об этом не хочу! Я посвятил свою жизнь уникальному методу реанимации. Я вложил весь свой талант, все свои знания в эти исследования не для того, чтобы мои достижения приписали сверхъестественному вмешательству!

— Люк вам говорил о путешествии в небытие?

— Конечно. По его словам, дьявол общался с Манон, пока та находилась в коме.

— Что вы думаете об этой гипотезе как ученый?

— Абсурд. Нельзя отрицать опыт людей, перенесших клиническую смерть. Но в нем нет ничего сверхъестественного или таинственного. Банальный биохимический феномен. Что-то вроде помрачения рассудка.

— Объясните.

— Клиническая смерть приводит к прогрессирующей асфиксии мозга. На пороге смерти мозг не снабжается кровью. И тогда происходит массивное высвобождение нейромедиатора глютамата. Предполагается, что мозг, реагируя на эту перенасыщенность, высвобождает другое вещество, которое и вызывает «вспышку».

— Что за вещество?

— Мы об этом ничего не знаем. Но исследования в этой области ведутся. Когда-нибудь мы получим ответ. Однако все эти случаи никогда не рассматриваются как сверхъестественные. Потусторонние силы тут абсолютно ни при чем!

Версия Белтрейна меня ободрила. Но я еще не мог полностью под ней подписаться.

Врач заключил:

— Люк Субейра меня предупредил, что если вы приедете, значит, произошло кое-что серьезное. Что произошло?

Еще одно подтверждение того, что Люк все готовил заранее. Когда он посетил Белтрейна, он уже знал, что покончит с собой. Или же он опасался, что его устранят те, кто хотел убить меня?