Присягнувшие Тьме

Мне вдруг представился священник из Лурда в его потрепанной сутане. «У них нет книги. Понимаете?» Он говорил о «Невольниках».

Я спросил:

— Где находится это слово? Где оно зафиксировано?

Его глаза на мгновение затуманились:

— Вы меня спрашиваете? — Он развел руками. — В этом же и состоит суть вашего расследования.

Я должен был бы об этом подумать. «Лишенные света». Единственные существа в мире, имевшие контакт с демоном.

— «Невольники» разыскивают «лишенных света»?

— Именно. Для них эти чудесно исцеленные являются хранителями уникального слова. Слова, которое они должны вписать в свою книгу. Именно за это их иногда называют Писцами. Они пишут под диктовку дьявола.

— Я думаю, они прежде всего пытаются расшифровать слова клятвы, которую «лишенные света» дают дьяволу?

Замошский кивнул:

— Их цель именно такова: узнать слова клятвы, которые позволяют вступить в контакт со Злом и заключить с ним договор.

— Казвьель и Мораз принадлежали к этой секте?

— С давних пор.

— Вы хотите сказать: они вступили в нее до того, как утонула Манон?

— Разумеется. Это они развратили девочку. Они на нее воздействовали, внушали ей всякие мерзости. Мы лишь приблизительно знаем, чего они хотели достичь. Наверное, воспитать безнравственное существо, которое привлечет к себе внимание самого Сатаны.

— Когда они узнали, что Манон жива?

— Когда умерла Сильви Симонис.

— Вам известно, от кого они это узнали?

— От Стефана Сарразена.

Имя жандарма заставило меня вздрогнуть:

— Почему он? Зачем он их оповестил?

Нунций постарался сдержать улыбку:

— Потому что он был их сообщником. Когда его еще звали Тома Лонгини, Стефан Сарразен тоже состоял в секте «Невольников». Вместе с теми двумя он участвовал в растлении девочки.

Еще одна ускользнувшая от меня правда. Я всегда чувствовал, что между этими тремя есть какая-то связь, но не мог этого доказать. Пресловутое правило одной трети… Мораз, Казвьель и Лонгини спровоцировали смерть Манон. Но у меня все еще осталось некоторое недоумение:

— В восемьдесят восьмом году, — произнес я, — Тома Лонгини было всего тринадцать лет. Он был школьником. Мораз был часовщиком. Казвьель — взломщиком. Как могли они познакомиться?

— Вы недостаточно копались в их прошлом. Ришар Мораз был не только часовщиком. Он был коллекционером и даже скупщиком краденого. Так он познакомился с Казвьелем, который приносил ему ворованное.

— А Тома?

— Тома был извращенцем. Ему доставляло удовольствие проникать ночью к чужим людям. Наблюдать за ними. Или таскать у них безделушки. Именно на этом пути он встретил Мораза. Он продавал ему украденные вещицы.

Мораз, Казвьель, Лонгини — три ночные птицы, сведенные вместе воровством. Затем они нашли Другой общий интерес: культ Сатаны.

Я вообразил, что было дальше: Тома Лонгини со временем, должно быть, привязался к Манон и захотел помешать ее окончательному растлению. Он испугался. Он разговаривал со своими родителями, затем с психиатром, Али Азуном, но не мог открыть им всю истину. Он делал намеки, но главное было в том, что он хотел прекратить то, что делали с Манон. То, что началось как порочная игра, становилось опасным. Манон вела себя как одержимая. Ее мать теряла всякое самообладание и была готова ее уничтожить.

— Если я правильно понимаю, — продолжил я, — трое сообщников только этим летом обнаружили, что Манон жива. Тогда они подумали, что она может быть «лишенной света».

— Совершенно верно. Но в это время Манон внезапно исчезла. Либо она почувствовала угрозу со стороны этих фанатиков, либо боялась убийц своей матери.

Я отметил про себя, что Замошский не допускал мысли о виновности Манон. Это необъяснимым и загадочным образом принесло мне облегчение. Я не желал, чтобы Манон оказалась виновной…

А в остальном мои собственные данные согласовывались с только что сообщенными мне подробностями. Так же как и я, эти трое искали Манон. Мораз и Казвьель решили меня устранить, чтобы я не нашел Манон раньше них. Лонгини, он же Сарразен, напротив, решил объединиться со мной. Почему? Думал ли он потом убить меня? Или рассчитывал с моей помощью находить других «лишенных света»?

Я снова вернулся к самому главному. Знал ли Замошский, где прячется Манон? Вопрос крутился у меня на языке, но вначале я хотел испытать этого возможного партнера.

— Почему вы мне все это рассказываете?

— Я вам уже ответил: меня интересует информация, которую вы собрали.

— Мне кажется, что вы знаете больше меня.

— О деле Симонис — да. Но есть и другие аспекты.

— Агостина Джедда?

— Например. Мы знаем, что вы ее допрашивали в «Маласпине». Мы хотели бы иметь запись этого разговора.

— Значит, ван Дитерлинг не сотрудничает с вами?

— Повторяю, у нас разные взгляды на эту проблему. Он принимал вас в Римской курии. Он хранит в библиотеке Ватикана чрезвычайно важные архивы. Документы, которые вы просматривали.

Кардинал не позволил мне ничего скопировать, но я решил блефовать:

— У меня действительно есть тексты, которые могли бы пополнить ваши досье. Но вы? Что можете предложить мне вы? «Невольников» недостаточно. Рано или поздно я бы на них вышел.

— Это был аванс. Я хотел вас убедить, что не толку воду в ступе.

— Вы можете предложить еще что-то?

— Да, и весьма ценное.

— Что?

— Манон Симонис.

— Вы знаете, где она находится?

— По правде говоря, она у нас, под нашей защитой.

У меня перехватило дыхание, но мне удалось произнести:

— Где?

Замошский подхватил мой плащ и кинул его мне:

— Вы не боитесь летать на самолете?

83

В разгар ночи аэропорт Бурже напоминал то, чем он был прежде: музей под открытым небом. Лувр аэронавтики, где место скульптур занимали «миражи», «боинги», ракеты «Ариана». В дождливой тьме угадывались очертания самолетов под брезентом, ангаров, блестящие фюзеляжи и крылья с узорами опознавательных знаков…