Присягнувшие Тьме

— Он выпил что-то свое. Какое-то местное зелье.

— Наркотик?

Клод улыбнулся, прикрыв глаза. Бедолагу, вытянувшегося как бревно, уже уносили.

Я заметил:

— Похоже, что-то сногсшибательное.

Клод засмеялся, откинув голову:

— Вышибать дух — это мы, черные, умеем!

19

Улица Мирра, 5 часов утра

Дорожные рабочие усердно мыли тротуар, мимо медленно проезжал полицейский фургон. В арках прятались в тени проститутки, дожидаясь, когда, наконец, рассветет, чтобы уйти домой.

Здесь я снова столкнулся с попыткой облагородить африканские кварталы Парижа. Напрасно на улице Гут-д'Ор разместили комиссариат полиции, а на бульваре Барбес — магазин «Верджин», только зря потратились на ремонт — улица Мирра по-прежнему выглядела подозрительно и даже угрожающе.

Остановившись у дома 56, я, как почтальоны, воспользовался универсальным ключом, чтобы открыть дверь. Сорванные почтовые ящики, облупленные, исписанные вдоль и поперек стены. Не то чтобы трущоба, но сильно запущенное жилье, готовое к сносу при ближайшем скачке цен на недвижимость. Отыскав литеру А, я вошел внутрь.

На каждом этаже передо мной открывался проем с горой строительного мусора или забитый досками проход. Добравшись до четвертого, я проскользнул под свисавшими с потолка электрическими проводами. Казалось, все здесь дремало, даже запахи.

Огромного роста негр клевал носом, сидя на стуле. Вместо «сезам, откройся» я вновь извлек свое удостоверение. Он поднял брови, как будто этого было недостаточно. Я прошептал: «Фокси». Он разогнулся, отодвинул грязное замызганное одеяло, заменявшее дверь, и впереди меня вошел в следующую пещеру.

По обе стороны коридора открывались двери, ведущие в комнаты. Справа и слева были дортуары, где на циновках, завернувшись в одеяла, спали амазонки и повсюду сушилось белье. Здесь просыпался запах, словно растертый в руке листок: смесь пряностей, пота и пыли с характерным привкусом тропиков: жареное просо, древесный уголь, подгнившие фрукты…

И снова дверной проем, завешанный одеялом. Охранник хотел было постучать, но я удержал его:

— It's O.K. [9]

9

Все в порядке (англ.).

И пока он думал, что предпринять, я уже проскользнул за покрывало. Похоже, ночные видения продолжались. Стены обтянуты темной тканью с серебряными блестками; прямо на паркете стояли зажженные свечи, плошки с маслом, палочки благовоний; на расписанных вручную сундуках, выставленных вдоль стен, разложены традиционные предметы: мухобойки из конского волоса, веера из перьев, культовые статуэтки, маски… И повсюду выстроились пузырьки, банки, бутылки из-под колы, заткнутые пробками из коры или заклеенные клейкой лентой. Ширмы и свисающие с потолка ковры делили комнату на части, множа зыбкие тени, которые усиливали ощущение базарной сутолоки.

— Hi, Match, good to see you again. [10]

Низкий, неподражаемый голос. Я был удивлен и польщен тем, что Фокси меня не забыла. Я обошел ширму, которая скрывала ее от взглядов. По бокам у Фокси сидели еще две колдуньи. Слева — худая дылда со светлой кожей, волосы заплетены в светлые косички, делавшие ее похожей на сфинкса, справа — толстушка с очень черной кожей. Широкая улыбка обнажала ее редкие зубы, по африканским поверьям приносящие удачу. Все три женщины сидели, поджав ноги.

10

Привет, Мат, рада снова тебя видеть (англ.).

Я подошел поближе. Фокси была закутана в пунцовый балахон, напоминающий занавес в оперном театре. Голова обвязана шарфом того же цвета, лицо покрыто ритуальными насечками. Глядя на нее, я вспомнил, что, по мнению некоторых фармакологов, в организме колдунов происходят изменения. Поглощая снадобья, колдуны и колдуньи через дыхание или поры сами начинают выделять яды и галлюциногенные вещества. Я заговорил по-английски:

— Я не вовремя, красавица? Ты не одна?

— Honey, [11] это зависит от того, что тебя ко мне привело.

11

Милый (англ.).

Она говорила по-английски тягучим, ленивым голосом. Прикрыв глаза, она толкла в деревянной миске какие-то порошки удивительно худыми для ее тела руками. Плоть ее словно обгорела и иссохла, обтянув кости. Она зажгла серую веточку:

— Это для моих девочек. Я очищаю ночь. Ночь порока, ночь греха…

— Кто же в этом виноват?

— Хм… Они должны выплачивать свои долги, Мат, ты же знаешь. Огромные долги…

Она воткнула тлеющую ветку в щель между половицами.

— Ты по-прежнему христианин?

У меня пересохло в горле, обожженном выпивкой, сигаретами, а теперь еще воздухом этой дыры. Я ослабил галстук:

— По-прежнему.

— Значит, мы с тобой способны понять друг друга.

— Ну нет, мы на разных берегах.

Фокси вздохнула, следом за ней вздохнули две другие женщины.

— Вечные твои противопоставления…

Редкозубая не без иронии сказала по-английски:

— Христианин возносит молитвы, колдун насылает порчу…

Та, что с косичками, добавила на том же языке:

— Христианин поклоняется добру, колдун — злу…

Фокси схватила красный тазик, в котором плавала какая-то дрянь: то ли обезьяна, то ли зародыш.

— Honey, добро, зло, молитва, чары — все это не так важно.

— А что важно?

— Власть. Только власть имеет значение. Энергия.

Теперь она держала в руках нечто вроде скальпеля с лезвием из обсидиана. Резким движением колдунья рассекла им череп существа в тазу.

— Как ею потом распорядиться, это личное дело каждого.

— Единственная ценность для христианина — спасение души.

Фокси расхохоталась:

— Я тебя обожаю. Чего ты хочешь? Ищешь девушку?

— Я расследую убийство Массина Ларфауи.

Три колдуньи повторили хором:

— Он расследует убийство…

Фокси положила обломок черепа в деревянную миску и снова принялась толочь.

— Скажи сначала, почему тебя интересует это убийство. Твой отдел такими делами не занимается…

Фокси не была ясновидящей, а лишь простым информатором со связями в Управлении судебной полиции на улице Луи-Блан, в Отделе по борьбе с проституцией и даже в Наркотделе.