Притчи. Стихи. Рассказы 1-15

— Меня бы в травм пункт… Мне по голове ударили…

— Кто Вам ударил по голове?

— А я по чём знаю?

— Где вы взяли взрывное устройство?

Гордость нашего милиционера была им сами действительно несколько подавлена и поэтому сил теперь заорать: «какое к чёрту взрывное устройство!» — у него не было.

— Меня по голове ударил кто-то… — опять тихо промолвил он, как бы из последних «вежливых сил».

Он стал показывать рукой место, куда его ударили, но к собственному сожалению не нашёл на этом месте не то что рассечения, а даже шишки, ощупывая череп и теребя волосы. Так что если бы суровый следователь даже решил понянчиться с подозреваемым и отправил бы его на мед-освидетельствование, дабы зафиксировать побой, то медики всё равно бы ничего не обнаружили на его черепушке и, более того, зафиксировали бы, что он шарлатан и водит следствие за нос.

— Ладно. Не хотите говорить. Андрюха! — крикнул следователь кому-то за закрытую дверь.

Андрюха вошёл.

— Андрюх, отведи его в камеру к блатным. Пусть подумает.

Следователь надеялся, что подозреваемый начнёт пугаться. Подозреваемый действительно начал пугаться, только виду не подавал, проявив действительную смелость. Положение было тупиковое. Милиционер понял, что нужно вытерпеть первую бурю этого свалившегося на него кошмара, ничего не говорить по возможности и ждать адвоката… Следователь же, в свою очередь, намеревался навести справки о подозреваемом во время пребывания того в заточении. К слову, личность подозреваемого была всем известна, а целью наведения справок было установление хоть каких-нибудь связей тех убитых возле машины милиционеров и нашего подозреваемого, для того что бы ещё раз огорошить при следующем допросе.

* * *

Прошло с этого момента уже год и «подозреваемый», который теперь «обвиняемый», ждёт суда в СИЗО. На него сшили дело белыми нитками, которое, вполне вероятно, не выдержит рассмотрения судьёй; но кто знает, кто знает…

А вот интересно, переименуют когда-нибудь обратно нашу «полицию» в милицию? Или будут, как вымышленные следователь, дознаватель и прокурор (о коих двух, последних, не было сказано слова, но по логике они участвовали) этой притчи «стоять до последнего»?

Слабый/сильный

Слабых трудности ломают -

Сильных трудность закаляет.

Слабый углубится в слабость

И умножит в себе гадость -

Сильный вытерпит страданье -

В окончанье испытанья

Обладать он будет знаньем.

Трус, бегущий от проблемы,

Плохо знает силу время.

Он накопит за года

Снежный ком — его беда.

Сильный — труженик, как пчёлка,

Но не в деньгах ищет толка.

Его толк весь в перерывах

Между горем и надрывом.

Дядю надо убить.

1

Стас вот уже много лет не работает. Нет, он калымит, но трудодни его составляют — максимум неделю в месяц, средним числом. Живёт он с братьями и сестрой в доставшемся от родителей доме. Братья и сестра по сути содержат его, ну или по крайней мере кормят.

Сами они тоже не бог весть какие труженики и не бог весть какие самостоятельные, но Стас из них самый лентяй и пропащий. Надо отдать им должное, что они до сих пор не выгнали Стаса из дома, — ведь дом был их всех четырёх и они могли бы продать его и выдать Стасу пусть и немаленькую сумму — по его меркам, — которую он бы потратил наверно в первый год на съём жилья и на пропой.

Сестра давно жила в гражданском браке, но дом отчий посещает нередко, а причина тому: слишком она любит пьяное веселье, ведь в доме еженедельно (средним числом) собирается компания и хмельные гости забывают обо всём, в том числе и о нахлебнике Стасе. Компанию впрочем составляют все свои, то есть братья со своими подругами, ну и кой-какие общие друзья.

Недавно намечалась очередная вечеринка, а Стас неожиданно обнаружил, что единственные приличные его штаны давно пошли стрелочками и угрожали порваться в каком-нибудь месте; он уже зашивал их до этого, приделал почти по фабричному заплату, так что смотрелось «даже лучше, чем прежде». А сегодня у Стаса не было никакого настроения, да и времени было в обрез, чтобы сделать нечто похожее. Возился он возился с куском болоневой ткани и всё смущало его — если он сейчас в спешке и без настроения начнёт шить, то скорей всего получится коряво. И вдруг облегчающая идея посетила его: а что если сделать как у рокеров, — то есть пришить заплату не снаружи, а снутри? Моды рокеров он не разделял и даже считал её отвратительной и глупой, но что-то легкомысленное двигало им и он поддался этому влечению. Таким образом, хоть по его меркам вышло и глупо, но по меркам рокерским вышли штаны его вполне модными и фабричными. «Пусть их, этих девчонок, подруг братьев, — пусть их они смеются!» — думал он.

Ошибся он немного на счёт смеха девушек, ибо, когда началась вечеринка, то ни одна из — надо сказать, легкомысленных — девушек не смотрела на него, ибо давно все, — не только они, — а вообще все как-то брезговали его и стремились отворачиваться, а не разглядывать. И опять удача — Стас, отчасти понимающий обиду в свой адрес, расценил всё же это в свою пользу, что ни одна де над ним не посмеялась.

Гости уже давно не разговаривают с ним и эта вечеринка не стала исключением. Наливать ему конечно наливали — хоть и скупо, но наливали. Сигарет ему старались не давать, потому что цена сигарет слишком превышала достоинства такого друга, — но когда Стас совсем уж не отставал, то его угощали. Всё было как обычно на этой вечеринке: все напились, со Стасом никто не разговаривал, всем было весело, а Стас, вместо того чтобы унывать, принялся мечтать: как он однажды разбогатеет и будет служить всем своим друзьям укором, как он будет курить самые дорогие сигареты и может быть купит себе машину, чёрную, как у рэперов в клипах, и на больших колёсах с низкопрофильной резиной.

Стрелки, просвечивающие заплату под ними, на его штанах, почему-то воодушевляли его, а не огорчали и не вгоняли в отчаяние. Характер Стаса был таков, что он давно привык ждать чего-то, какой-то недосягаемой мечты, — «к чему его друзья-реалисты не способны». Вот только мечты его были такие неопределённые — ну не считая того, что заключались они в деньгах, — но всё-так верил он в эти мечты, хоть и не имел малейшего представления о достижении заветных; работать как все он не хотел, наверно понимая, что горбом на рэп-мобиль не заработать, а мечтать он мог и в нищете… К слову, обстановка их дома была не то чтобы совсем уж безобразной, но с момента гибели родителей ремонтом в доме никто не занимался, да и уборкой в доме этом не частили.

Стас, как ребёнок, ушёл в себя, наблюдая смеющихся пьяных родственников, сидя на привычном своём кресле в уголке. Неизвестно откуда на ум его слетела мысль о своём украинском дяде. Дядя этот был брат покойной его матери и проживал уже лет двадцать в Украине. Стас и не помнил его — вернее помнил, но как из сна, ибо видел его только в раннем детстве. Была одна светлая картинка: у бабули был целый ящик с игрушками, в нём были и солдатики и машинки и бог знает — чего там только не было, — и это не считая прекрасной игрушечной железной дороги, которая была предметом восторга маленького Стаса и как бы главной достопримечательностью в доме бабушки — матери его мамы. И вот, помнит Стас, в комнату, в которой он сидит перед «чудесным» ящиком с игрушками, возле которого ещё стоит железная дорога, — в эту комнату, освещённую дневным ярким светом, входит дядя Вадим. Стас ещё не умеет толком говорить, но знает, что юноша с стрижкой «ёжиком» — это его дядя, ну или по крайней мере какой-то хороший дядя, его родственник. Дядя Вадим что-то промолвил с улыбкой, чего Стас не понял в силу своей неразвитости, и покинул комнату, оставив счастливое дитя наслаждаться игрой с ящиком и его содержимым. Стас знал, что всё это сокровище когда-то принадлежало дяде Вадиму, — или «Вадику», как все его тогда называли, — это Стас помнил.

Этот случай хранился в душе Стаса как нечто привычное, хоть и светлое, но которое давно потеряло свет свой и считалось светлым только формально, — никаких восторгов или умиления Стас конечно в своём нынешнем возрасте не чувствовал.

Было и ещё одно очень светлое пятно в памяти Стаса, причиною которому был тоже дядя Вадим. Было Стасу двенадцать лет, был он уже сорви-голова, денег *не хватало* ему уже и тогда, и вот числа тридцатого или тридцать первого декабря он навестил свою бабушку с дедом, с тем чтобы получить от неё подарок, к которым он так привык за годы своего детства. Бабушка вручила ему пакетик с сладостями, — коему он был не так уже рад, как в детстве, — а вместе с пакетиком неожиданно передала ему ещё и плеер — новый, в фирменной упаковке, импортный, о котором Стас и мечтать не мог, — у Стаса не было даже подделки фирменного плеера, а был лишь домашний магнитофон, динамики которого он надрывал круглодневно своими любимыми песнями. Это был настоящий удар по сердцу Стаса, это даже нельзя было назвать восторгом, ибо он не сразу поверил в реальность события.

— Вот, на, держи. — сказала бабушка самыми будничным тоном, — Это тебе Вадик с Украины прислал.

Плеер не был завёрнут в подарочную упаковку, а был просто в фирменном новом запаяном пакетике, в котором лежали ещё наушники (такой формы, которой и не продавали в его городке, и которых Стас и не видел ни разу) и лежала прищепка, чтобы носить плеер на брюках. Неизвестно, сколько бы стоил этот плеер в местном излюбленном Стасом магазине, в котором продавались плееры и которые он любил поразглядывать, приходя в магазин, как в музей, но явно он стоил бы там в разы дороже, чем те что продавались, — без преувеличения.