Притворство с привилегиями

Я знал Джоша почти всю свою жизнь, но именно тогда впервые по-настоящему понял, почему он такой, какой есть. Такой сдержанный, замкнутый и одинокий.

Джош пристально наблюдает за мной.

— Ты все еще любишь ее, — тихо говорит он.

— Я даже толком не помню ее, — признаю я срывающимся голосом. — Не могу даже представить ее лицо. Не могу вспомнить голос. Я не… — Мои глаза внезапно затуманиваются. — Когда я умру, моя страница в Википедии все еще будет доступна. Люди смогут посмотреть повторы моих матчей. Послушать подкаст. У Эмили ничего этого нет. Если я забуду ее, то с таким же успехом ее, черт возьми, могло и не существовать. Но она важна. Она была намного лучше меня, и я…

Мои легкие сжимаются от нехватки воздуха. Я обхватываю голову руками и пытаюсь глубоко дышать, пока волны эмоций захлестывают меня, но ничего не получается. Джош ничего не говорит, терпеливо ожидая. Я запускаю руки в волосы и сильно дергаю.

— Не знаю, что со мной происходит, — наконец выдавливаю я. — Не знаю, почему так себя чувствую.

— Ты скорбишь, — говорит Джош, как будто я немного туповат.

Я пинаю каменную ступеньку. Мое больное колено протестует, боль распространяется по всему суставу, но мне плевать. Мне хочется стукнуть ногой по бетону. Я хочу услышать, как хрустят кости.

— Я не скорблю. Она умерла двенадцать лет назад.

— Ты чувствуешь, что прошло двенадцать лет?

— Такое чувство, что это было вчера, — бормочу я. — И в то же самое время, прошло будто миллион лет. — Боль взрывается в моей груди, но я подавляю ее. — Я не скорблю, — повторяю я. — У меня нет чертового права на это.

Джош хмурится.

— Конечно, есть.

— Нет, — говорю я. — Действительно нет.

— Но…

— Ты не знаешь, что я сделал, — перебиваю я. — После того, как уехал в сборную. Ты не знаешь, что я натворил.

Глава 71

Джош

Я молчу. Не знаю, что сказать.

Мы никогда не говорили об этом. Почти тридцать лет дружбы, но мы никогда не говорили о семи годах полного молчания после того, как он присоединился к национальной команде регбистов. Мы никогда не говорили о том, почему он внезапно бросил меня или почему я нашел его спустя столько лет напивающимся до полусмерти в гостиничном номере.

— Прости, что игнорировал все твои звонки, — бормочет Зак, опустив голову. — В этом не было ничего личного. Я хотел поговорить с тобой. Господи, ты был единственным человеком, с которым я мог поговорить. Но…

— Эмили, — предполагаю я.

Он кивает, вытирая лицо.

— Мне нужно было уехать из этого города. Сбежать из нашей школы. Когда я играл в регби, я мог быть другим человеком. У меня появились новые друзья. Я стал знаменитостью. Я просто… с головой окунулся в это, попытался оставить все дерьмо позади.

— Что ты натворил? — спрашиваю я. — Что такого плохого ты сделал?

— Я изменил ей, — рычит Зак, снова пиная ступеньку.

Я пытаюсь скрыть свое удивление.

— Ты изменил Эмили? До того, как она умерла?

Зак — последний человек, которого я могу себе представить неверным.

— Нет, — хрипло говорит он. — После.

Я прищуриваю глаза. Не уверен, что Зак правильно употребляет слово «изменил», но не думаю, что сейчас лучшее время упоминать об этом.

— Ладно.

— Я занялся сексом через два месяца после ее смерти, — говорит Зак срывающимся голосом. — Два месяца. Я больше не вынес. Я не мог спать один, не мог не… мне больше некого было обнять, я не справлялся. — Он судорожно сглатывает. — И разве это не самое дерьмовое, что я мог сделать? Кто, черт возьми, заводит интрижку через шестьдесят дней после смерти своей невесты? Даже мои товарищи по команде сочли это жестоким. Взрослые парни-спортсмены, которые проводили каждую ночь, напиваясь и трахая женщин, были шокированы тем, что я так скоро начал спать с кем попало.

Я ничего не говорю.

Он опускает взгляд на кольцо в своей руке.

— И она была не одна. Каждую ночь появлялась новая девушка. И так в течение многих лет. Как будто я ничего не мог с собой поделать. — Зак сглатывает. — Но единственное, что я мог бы сказать в свое оправдание, так это то, что я никогда не влюблялся ни в одну из этих девушек. Ни одну. Так что, нет. Я не люблю Лейлу. — Он качает головой, его голос повышается. — Я не могу. Не могу. Это было бы…

— Оскорблением памяти Эмили? — сухо спрашиваю я.

Он опускает голову.

— Да.

— Ты думаешь, это было бы более оскорбительно, чем то, что ты делаешь сейчас? — спокойно спрашиваю я. — Ты действительно думаешь, что Эмили хотела, чтобы ты разрушил из-за нее остаток своей жизни? Ты думаешь, она хотела, чтобы ты обращался с девушкой, которая любила тебя, как с полным дерьмом, в память о ней? — Я качаю головой. — Зак, если бы Эм услышала, что ты сказал Лейле в том саду, она бы, наверное, сама расплакалась.

— Я не знаю, что еще делать, — стонет он, вытирая рукой лицо. — Я не могу просто забыть ее.

— Не обязательно забывать кого-то, чтобы двигаться дальше, — говорю я, глядя на кирпичную стену напротив нас. — Когда умерла мама, моя жизнь превратилась в ад. Но сейчас уже все прошло. Иногда я вообще о ней не думаю. Это не значит, что она исчезла из моей жизни.

Зак начинает протестовать, но я обрываю его:

— Ты не изменял Эмили, Зак. Она была мертва. А ты был одиноким восемнадцатилетним парнем с разбитым сердцем, неумеющим справляться с болью. Вот и все. — Я протягиваю руку и кладу ее ему на плечо. — Ты должен отпустить эту ситуацию. Ты не отдаешь дань уважения Эмили, ты просто зациклен на ее смерти. Ты должен отпустить ее.

Зак морщится, но прежде чем успевает ответить, дверь позади нас снова распахивается.

Люк чуть не спотыкается о нас, когда вываливается из дверного проема. Его плечи опускаются, когда он видит нас двоих.

— Господи. Что вы двое делаете? — Его голос повышается от гнева. — Почему, черт возьми, не отвечаете на звонки? Я искал вас повсюду! Зак, о чем, черт возьми, ты думал, избивая Донни на глазах у всех? Ради всего святого, видео уже по всем социальным сетям. Как будто мы и без того не были в достаточном дерьме, теперь ты нападаешь на людей!? Я…

— Я думаю, что влюблен в Лейлу, — решительно говорит ему Зак, обрывая тираду.

Это выбивает Люка из колеи. На мгновение он замолкает, открыв рот.

— О. — Он прислоняется к кирпичной стене, очевидно, переваривая услышанное. — Ох. — Я вижу, как он сглатывает. — Я тоже.

Мои брови приподнимаются.

— Когда ты пришел к такому выводу?

— На свадьбе, — тихо говорит он.

— Ты знал об этом на свадьбе и все равно порвал с ней? — спрашивает Зак, кашляя, чтобы прочистить горло. — Приятель, да ты еще хуже меня. По крайней мере, я все отрицал.