Привенчанная цесаревна. Анна Петровна
Шрифт:
И никакие силы не могли помешать туркам намерение своё мирное осуществить. Ни крымский хан, ни Понятовский, ни сам Каролус, примчавшиеся в турецкий лагерь. Визирь до того озаботился уходом русской армии, что по её пути расставил отряды янычар, чтобы никто на солдат не нападал. Так 12 июля и начался обратный марш на Москву.
— Что ж, Алексей, последняя у тебя возможность стать наследником отеческого престола.
— Государь батюшка, я подчинился любому бы вашему выбору. Меня столько лет наставляли, что монархи не имеют права на личные чувства и ничем не поступаются ради интересов своей державы.
— Из сей витиеватой преамбулы следует, что невесту ты выбрал бы себе иную.
— Как вы, государь батюшка, выбрали себе супругу.
— Опять за старое, пащенок! Не тебе меня учить, и престол твой от меня зависит. От меня одного, слышишь!
— Я так и высказал свои мысли, государь батюшка. Шарлотта София красивая и, полагаю, достойная девушка, но я бы предпочёл невесту нашего вероисповедания.
— Выходит, три года жизни европейской не помогли.
— Это моё внутреннее убеждение, государь батюшка, а так я целиком повинуюсь вашей воле.
— Пусть так, лишь бы вёл ты себя достойным образом. Не срамил свою державу перед европейскими государствами.
— Мои учебные успехи должны вас удовлетворить, государь батюшка.
— Хорош новобрачный: об уроках родителю рассказывает.
— Но три года — немалый срок.
— Ещё бы! За это время мы победили шведов — кто о них теперь всерьёз в Европе говорить станет! Справились с турками. Бог даст, на долгие годы. Петербург отстроили. А ты уроки!
— Вы же знаете, государь батюшка, как я хотел разделять с вами тревоги и трудности военного времени. Они стали бы для меня превосходной школой.
— Ненадёжен ты, Алексей, больно ненадёжен. Ни смелости, ни решительности в тебе нет. Может, за эти годы чего и поднабрался. Да ты не бойся, случаев повоевать да покомандовать у нас впереди ещё хватит. Доволен, что в Торгау свадьба состоится? Город нравится?
— Это вместилище людей иных духовных чаяний, государь.
— Это ты про что? Что Лютер здесь в 1530 году со своими сподвижниками составил Торгауские статьи?
— Они и стали основой Аугсбургского вероисповедания.
— Всё верно. Да только ты хоть вчитался в них? Смысл их уразумел? Любопытно ведь с попами нашими о них потолковать.
— Не читал и читать не стану, как того требует наша православная церковь. Никакие ереси не Должны смущать умов истинно верующих.
— Вот те на! Вот и договорились! А ведь трудно мне с тобой придётся, Алексей Петрович. Только теперь снисхождения с моей стороны не жди. Сам ищи, как с государем ладить да в ладу жить. Я тебе шага навстречу не сделаю, так и знай.
— Но, государь, вы же не стали настаивать, чтобы принцесса Брауншвейг-Вольфенбюттельская вероисповедание сменила. Вы же с уважением отнеслись к её вере.
— Не вера это — престиж государственный, дело политическое. Зато все ваши дети останутся в православной вере, как прилежащие России и российскому престолу.
— Я хочу надеяться, это будут сыновья.
— Хорошо бы, да как их загадаешь.
— Разрешите
осведомиться, государь, о вашем здоровье. Я знаю, после всех тягот Прутского похода вы направились на воды.— Был в Карлсбаде, был в Теплице. Каменная болезнь — она у нас в роду, кого только не скручивала.
— Я не знаю никого из Лопухиных, кто бы болел ею.
— Значит, Лопухин ты, Алексей, прежде всего Лопухин. Ради рода своего материнского любые мои запреты нарушить готов.
— Я, кажется, государь батюшка...
— Вот именно, кажется. А кто в году 1707-м к инокине Елене в Суздаль тайком ездил? Не ты ли?
— Государь, сын не вправе отрекаться от своих родителей, тем более в беде.
— Это ты бедой монастырскую жизнь называешь? Ангельский чин так для себя определяешь? Хорош, нечего сказать.
— Но ведь чин этот ангельский, когда принят человеком сведомым его трудностей, иначе сказать добровольно.
— Ещё и это! Из последних сил держусь, Господь свидетель, только и ангельскому терпению с тобой, Алексей Петрович, конец быстро наступить может. Ладно, после свадьбы поедете в Россию.
— А вы, государь? Разве это не будет нашей совместной поездкой? Помнится, вы из Петербурга в середине января нынешнего года выехали и до сей поры там не бывали?
— Не бывал и ранее Нового года быть не собираюсь. Здесь в Европе дел невпроворот, и никто их за меня не сделает. Так что сами попутешествуете.
— День для венчания, слышал, сами выбирали, государь батюшка?
— Что тут выбирать. По обычаю, на Покров Пресвятой Богородицы.
Часть III
ПРИВЕНЧАННАЯ ЦЕСАРЕВНА
Хто скрываетца от службы, объявить в народе,
кто такого сыщет или возвестит, тому отдать
все деревни того, кто ухоранивался.
Едва успела царица Прасковья Фёдоровна на постелю сесть, к подушкам пуховым привалиться — после обеда всегда ко сну клонило, а тут ещё приугорела маленько ввечеру. Голова что пивной котёл. Покрывальце на соболях натягивать стала — грохот на крыльце.
Так и есть, Катюшка. Где только с утра пораньше носило. Погода стылая. С Ладоги ветром промозглым тянет. А ей всё нипочём.
— Государыня матушка, слыхала? Слыхала или нет? О свадьбе царской? Долгожданной!
— Какой свадьбе, Катюшка? Кажись, уж некому в нашем семействе ни жениться, ни мужем обзаводиться.
— На мужей-то, положим, спрос великий. А свадьба государя Всея Руси, царя и великого князя Петра Алексеевича! Что ж тебя-то, государыня, невестушка любимая, среди гостей да свидетелей не было? Аль с нарядами замешкалась? Ко времени не попала?
— Уймись, Катюшка, уймись! Толком скажи, речь о чём.