Привычка выживать
Шрифт:
Растрепанная после сна, разнеженная хорошей ночью Джоанна больше не лезет к своему соседу с кулаками или острыми предметами. Нежности от нее, конечно, тоже не приходится ждать, да Пит и не собирается. Рядом с ней не хочется быть нежным, и утренний поцелуй их превращается в очередное горизонтальное безумие, и завтрак остывает на плите невостребованным.
– Больше не ставь на стол варенье, - просит Мейсон со смехом.
Теперь ее волосы липкие и пахнут земляникой.
– Надеюсь, проблем с душем больше не возникнет?
Проблем с душем не возникает.
…
На улицу они
– Ты с самого начала хотел меня, - подначивает Мейсон, когда они выбираются на смотровую площадку, одну из немногих уцелевших, и смотрят на город, только начинающий свое тяжелое восстановление, но уже по-прежнему прекрасный.
Пит даже спорить не собирается, зная, насколько это бесполезное занятие.
– О, ты впечатлила меня еще в лифте, - отвечает он, и они опять смеются, и будто не было ни пыток, ни Квартальной бойни, ни смертей, полностью перечеркнувших для них двоих любое понятие нормальной жизни.
Они выпивают в баре и гуляют до самого рассвета, что бы прийти домой, но не лечь спасть. И усталость приятная, расслабляющая, и жизнь будто перестает казаться такой серой, напичканной таблетками и уколами, и темные воспоминания как-то незаметно уходят в сторону. Они танцуют, дышат, бесятся, как малые дети, и их не волнует совершенно ничего из того, что происходит вокруг, хотя происходящее активно вторгается в их жизнь, слишком далекую от совершенства.
Пит рисует. Карандашами, красками, иногда маслом. Джоанна каждый вечер висит на телефоне, созваниваясь с доктором Аврелием, как он и просил. Конечно, им установили самый неудобный, самый старый телефонный аппарат, с кнопками и длинным телефонным проводом. Конечно, Джоанна, разговаривая, не может сидеть на одном месте, и бродит между тысячей дверей этой квартиры. А после от злости едва не разрезает запутавшийся между дверьми провод и с возмущением отдает трубку Питу, умудрившись залезть в масло и пальцами, и телефонной трубкой.
Аврелий на том конце провода поразительно спокоен.
– Ты расскажешь мне, как она себя на самом деле чувствует? – интересуется довольно строго.
Пит смотрит на Джоанну, которая бьется в истерике на полу. Буквально только что были испачканы маслом только ее пальцы, но прошло слишком много времени – и в масле вся она сама, все стены, к которым она успела прикоснуться, и даже пол.
– Лучше, чем я ожидал, - признается Пит. – А почему вы спрашиваете это у меня?
Доктора, похоже, веселит этот вопрос.
– У нее я спросил, как себя чувствуешь ты. Джоанна ответила, что тебя не следовало выпускать из больницы, потому что ты – психически нестабильный тип, и, если я пришлю сейчас же отряд военных со шприцами в руках, она даже откроет им дверь. И напоит их чаем. И даже помашет тебе рукой, трогательно стоя у
подъезда, - Пит качает головой. Джоанна уже просто лежит на спине, и смотрит на свои руки. У нее не очень хороший взгляд; будто пальцы ее выпачканы не маслом, а кровью, и Пит на секунду прикрывает глаза, вспоминая, что все они слишком больны, чтобы просто так выздороветь. – В тот раз я ей отказал, - продолжает между тем доктор. – Или следует поступить так, как она советует?– Нет, не думаю. Хотя вы можете зайти к нам на чай. Сегодня будут сырные булочки, - слова как-то сами собой срываются и летят в пустоту.
– Сырные булочки, - размеренно повторяет Аврелий на том конце провода. – Те самые, которые так любила Китнисс Эвердин? – кажется, он вовсе не собирался в сегодняшней беседе упомнить имя этой общей знакомой, в настоящий момент мертвой, но упоминание ее может являться очередной проверкой.
– Я тоже люблю сырные булочки, - обиженно восклицает Джоанна в трубку и пытается подняться.
Пит протягивает руку, и теперь он тоже испачкан маслом. А еще начатая картина безвозвратно залита водой. Мейсон, хоть и не пьяна, имеет определенные трудности со своей координацией. Услышал ее вопль, доктор предпочитает согласиться и тему не развивает, бормочет что-то о своей занятости на работе и отключается.
– Ты что, правда, пригласил этого мозгоправа на чай? – Пит получает несильный толчок под ребра.
– Он не согласился, - отвечает Пит задумчиво. – Эй, а кто будет распутывать провод?
– Все-таки умный мужик, этот доктор, - с уважением отвечает Джоанна и показывает своему сожителю язык. – Прости, я занята, мне нужно принять душ, - и виляющей походкой удаляется из комнаты.
По крайней мере, услышав слова «душ» и «вода» она не забивается в угол и не скулит от страха.
На следующий день к ним заявляется Эффи. Она все так же напоминает пестрого попугая. Но Пит не пытается поймать ее безразличный взгляд, и вполуха слушает, как бывшая сопроводительница рада была им помочь с квартирой, в которой они уже успели обжиться.
– А подружку тоже все устраивает? – спрашивает она с каким-то напряжением.
Джоанна, появляясь на кухне в неглиже, нежданной гостьи не смущается. Игриво щиплет Пита за пятую точку и стаскивает с подноса кусочек жареного мяса.
– Все устраивает. Более чем, - отвечает на вопрос, так и повисший в воздухе. Пит чувствует себя не очень уютно, но жизнь с Джоанной Мейсон учит его стоически выдерживать подобные выходки и реагировать на них нейтральным выражением лица.
В конце концов, здесь никто никому ничего не должен.
Эффи, изящно поставив чашку с чаем на стол (чашка гораздо больше тех, к которым она привыкла в своей прошлой жизни, поэтому жест выходит скорее карикатурным). Чуть прищуривает свои будто заново нарисованные глаза с огромными ресницами, и говорит очень сдержанно:
– Рада, что ты сухая. Плутарх говорил, что у тебя порой возникают какие-то проблемы с водой.
Имя Плутарха не впервые звучит в этой квартире из уст Эффи, но в этот раз наступает какая-то оглушительно вязкая тишина.
– Не такие проблемы, которые мешают мыть посуду, - отшучивается Пит, - и я очень рад этому обстоятельству.