«Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки

Чувствуя холодность Олениной, поэт ищет утешения в карточной игре. Светские слухи об этом сообщает в письме П.А. Вяземскому от 28 июня 1828 года всезнающая С.Н. Карамзина: «Говорят, что Пушкин, чтобы утешиться в превратностях любви, играет и проигрывает все свои деньги»¹⁶. На этом фоне поэт заводит роман со «светской львицей» А.Ф. Закревской, которой посвящает несколько стихотворений. Однако связь с этой экстравагантной замужней женщиной, которую он в стихах назвал «беззаконной кометой», не может затмить в его сердце любовь к «ангелу безмятежному» Олениной, с самого начала связанную со стремлением вступить в брак.

Накануне дня рождения Анны он пишет ей мадригал «Вы избалованы природой…». Как видно, Пушкин опасался в очередной раз спугнуть девушку пылкими выражениями, и стихотворение получилось сдержанное, суховатое в сравнении с подаренными ей ранее стихами, проникнутыми искренними чувствами. В альбомах избалованной вниманием поэтов Олениной подобного рода мадригалов было много. Видимо, оттого Пушкин и не вручил стихи Анне, когда приехал 11 августа на праздник в Приютино. Общение с поэтом в этот день девушка описала так: «Он влюблён в Закревскую, всё об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности»¹⁷. Такое поведение лишь укрепляло у Олениной мнение о поэте как о «вертопрахе».

В начале августа в отношении Пушкина начинается ещё одно дело: об авторстве кощунственной поэмы «Гавриилиада», написанной в 1821 году в Кишинёве. Религиозные воззрения Пушкина в корне изменились, он пытается откреститься от авторства, но дело приобретает серьёзный оборот. «Ты зовёшь меня в Пензу, – пишет он Вяземскому, – а того и гляди, что я поеду далее, Прямо, прямо на восток»¹⁸.

«В этих обстоятельствах¹⁹ попытка сватовства обернулась бы фарсом», – пишет В.М. Файбисович в предисловии к изданию «Дневника» А.А. Олениной. Это мнение разделяет и первый директор музея – усадьбы «Приютино» Л.В. Тимофеев²⁰. Если смотреть на события со стороны, то ясно, что сватовство Пушкина было обречено на провал. Однако, на наш взгляд, это не является безусловным аргументом в пользу точки зрения, что Пушкин к Олениной вовсе не сватался. Поэт не знал о записях Анны в дневнике на свой счёт, ему неведомы были разговоры в её семье о возможном браке с Киселёвым, который впоследствии так и не состоялся. Наряду с тоской поэта по поводу предстоящей разлуки с Анной, если он вновь окажется в ссылке, в обращённом к ней стихотворении «Предчувствие», написанном в тот период, звучит надежда:

Может быть, ещё спасённый, Снова пристань я найду…²¹.

Вряд ли Пушкин «похоронил» бы свою мечту о браке с Анной Алексеевной, хотя бы не «прощупав почву» в разговоре с отцом девушки. Косвенно в пользу этого говорит свидетельство академического гувернёра Н.Д. Быкова, квартировавшего в здании Академии художеств и помнившего слухи о семье её президента А.Н. Оленина, ходившие в среде художественной интеллигенции: «Пушкин посватался к Олениной и не был отвергнут. Старик Оленин созвал к себе на обед своих родных и приятелей, чтобы за шампанским объявить им о помолвке своей дочери за Пушкина. Гости явились на зов, но жених не явился. Оленин долго ждал Пушкина и, наконец, предложил гостям сесть за стол без него. Александр Сергеевич приехал после обеда, довольно поздно. Оленин взял его под руку и отправился с ним в кабинет для объяснений, закончившихся тем, что Анна Алексеевна осталась без жениха»²².

Исследователь Б.П. Козьмин²³ трактует это свидетельство так: поэт сам передумал жениться на Олениной и оттого опоздал на собственную помолвку. Дневниковые записи Анны, приведённые выше, показывают невозможность согласия А.Н. Оленина на брак дочери с Пушкиным. Набожная Елизавета Марковна Оленина, мать девушки, как гласит семейное предание, тоже была против этого брака, особенно после того, как стало известно о богохульной поэме «Гавриилиада». Своего отношения к поэту, как следует из дневниковых записей её дочери, она не скрывала. По этому поводу П.И. Бартенев писал: «А.А. Оленина, на которой Пушкин думал жениться, отказала ему по приказанию своих родителей»²⁴. Анна Алексеевна сама не хотела этого брака, поэтому в подобном приказании не было нужды.

Свидетельство Н.Д. Быкова об удачном сватовстве Пушкина к Олениной, записанное Железновым, не внушает доверия также из – за отсутствия данных о том, что академический гувернёр посещал дом Олениных и был в курсе их семейных дел. Однако вряд ли это свидетельство основано лишь на пустых слухах. Объяснение А.С. Пушкина и А.Н. Оленина по поводу Анны Алексеевны после опоздания поэта на какой – нибудь званый обед вполне могло состояться. Это не противоречит этикету пушкинской эпохи. Пример объяснений такого рода в случае неуверенности жениха в успехе сватовства есть в воспоминаниях Елизаветы Петровны Яньковой, один из двоюродных братьев которой, граф Пётр Степанович Толстой, прежде чем делать формальное предложение её дочери Аграфене Дмитриевне, решил благоразумно выяснить мнение семьи: «Однажды он говорит мне: «Ma cousine, что бы вы мне сказали, если бы я посватался за одну из ваших дочерей, за Agrippine?». Я спрашиваю его: «Да что ты это в шутку мне говоришь?»

– Нет, ma cousine, очень серьёзно, – отвечал он.

– Ну, и я скажу тебе серьёзно, что мы слишком близкие родные, чтобы я согласилась отдать за тебя которую – нибудь из моих дочерей. Твоя мать мне родная тётка, и вдруг Грушенька будет ей снохой: да этого брака и архиерей не разрешит…»²⁵.

Разговор состоялся в конце 1810–х или начале 1820–х годов. Е.П. Янькова относилась к этому разговору как к неформальному сватовству и говорила, что её дочь могла быть замужем за П.С. Толстым.

Другим косвенным аргументом в пользу неформального сватовства к Олениной можно считать рисунки Пушкина в рукописи неоконченной поэмы «Тазит»²⁶. Опоэтизированный портрет Анны Алексеевны и профиль её отца начертаны на листе с описанием сцены неудачного сватовства главного героя:

…И он, не властный превозмочьВолнений сердца, раз приходитК её отцу, его отводитИ говорит: «Твоя мне дочьДавно мила. По ней тоскуя,Один и сир, давно живу я.Благослови любовь мою…»<…>Но с неприязненною думойЕму внимал старик угрюмый,Главою белой покачал,Махнул рукой и отвечал:<…>«…Какой безумец, сам ты знаешь,Отдаст любимое дитя!Ты мой рассудок искушаешь,Иль празднословя, иль шутя.Ступай, оставь меня в покое»²⁷.

В письме Вяземскому, начатом 19–20 августа и законченном 1 сентября 1828 года, Пушкин пишет: «Я пустился в свет, потому что бесприютен. Если б не твоя Медная Венера²⁸, то я бы с тоски умер»²⁹. Объяснение поэта с Олениным, полностью развеявшее его иллюзии в отношении брака с Анной, могло состояться именно в те дни. Вяземский ответил другу вопросом – каламбуром: «Разве тебя более в Приютино не пускают…?»

А.Н. и А.А. Оленины.

Рисунок Пушкина в рукописи поэмы «Тазит»

В Приютино Пушкина, конечно, приглашали. 5 сентября он приехал на праздник в честь именин Елизаветы Марковны Олениной и, наверное, с грустью смотрел, как очаровательная Анна блистает во всех трёх действиях театрализованной шарады «Меломания». «Прощаясь, Пушкин сказал мне, что должен ехать в свои имения, если только ему достанет решимости – добавил он с чувством»³⁰, – записала Анна. Это был последний визит поэта в имение Олениных. Двери их дома по – прежнему оставались для него открытыми, но бывать там, где он пережил глубокое разочарование и обиду, видимо, поэт уже не хотел.

После его отъезда состоялся важный разговор Анны Олениной с Сергеем Григорьевичем Голицыным («Фирсом»), который был её другом и своего рода сердечным поверенным. Анна записала в дневнике: «…Я напомнила Сержу Гол<ицыну> его обещание рассказать мне о некоторых вещах. Поломавшись, он сказал мне, что это касается поэта. Он умолял меня не менять своего поведения, укорял маменьку за суровость, с которой она обращалась с ним, сказав, что таким средством его не образумить. Когда я рассказала ему о дерзости, с которой Штерич разговаривал со мной у графини Кутайсовой о любви Пушкина, он объявил, что тоже отчитал его, сказав, что это не его дело, и что я очень хорошо ему ответила. А когда я выразила ему своё возмущение высказываниями Пушкина на мой счёт, он мне возразил: «По – вашему, он говорил: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой уж я слажу», – не так ли. Но ведь это при мне было, и не так сказано, но ведь я знаю, кто вам сказал и зачем. Вам сказала Вар<вара> Д<митриевна>. И тут я подумала, что у него такие же веские доводы, как и у меня, и умолкла»³¹.