Приземления
Шрифт:
Очнулась, услышала собственный надрывный кашель.
Инстинкт жизни подсказал: избегать его кофе. Незаметно выплеснула поданный напиток.
Видела: наступает вечер (или утро?). При негаснущем электрическом свете повсюду – беспокойно мечется по комнате безумный тип в распахнутом халате, сверкая огромным несгибаемым красным членом; нервно перебирает книги, вещи; присаживается у телевизора – тоже, как и свет, не выключающегося; секунду смотрит в расписные лица итальянских киногероев и снова вскакивает; падает на край кровати и быстро онанирует с помощью своих рук, выплескивая теплую вонючую сперму на пол – прямо мне в лицо, в глаза, на волосы…
Мои вещи разбросаны по всей комнате. Вижу залитые кофе альманахи. Звонит телефон, он снимает трубку. Слышу его нежно- каркающее итальянское «ма-а-ма», и английское «bitch», что значит «сука».
– …Да-а, ма-а-ма, она сука, bitch, но мне это нравится. (Наверняка речь идет обо мне. Ну не мило ли с их стороны…)
– …Ма-а-ма!! Я же сказал: мне нужны деньги, кеш*(*наличные, cash). Все, чао, ма-а-ма.
… Пинок в ухо. Закрываю глаза, терплю. Кашель выдает. Я в сознании.Читаю про себя медитации. Тоскливо, робко подумалось: продержаться бы… До…? Сквозь смеженные веки увидела: мимо отеля проплывает в небе геометрически и спектрально божественной красоты НЛО. Зависает над окном спальни номер сто пятьдесят семь; посылает мне в утешение свое нежное желто-розово-голубое свечение…
Удар по голове. Из последних сил сдерживая кашель, не раскрывая глаз, вижу: опустела комната. Лишь у одной из стен, освещенной из окна слева, стоит стол. На нем – огромная стеклянная ваза полная цветов. Лилии, много белых лилий. Возвышаясь над ними, приветливо кивают мне кудрявыми кремовыми головками сибирская скабиоза и сныть полевая… Кашка… Маки… Тюльпаны – голубые, лиловые… В их тени притаился, желтеет угрюмо вех ядовитый… Входят три женщино-тени.
***
Этот навязчивый тройственный образ Совершенства с вечно меняющимися лицами уже много лет, многократно, являлся мне во сне и наяву: одинокие вечно втроем они переходили дорогу с полными коромыслами и спешили мимо с портфелями; охраняя, следовали в городских сумерках и летним днем выводили на тропинку из темного леса; подхватив, втаскивали в вагон уходящего поезда и с платформы махали вслед застиранными, заплаканными платочками…
… Бабушка, давно и тихо ушедшая из жизни земной, теперь с порога посылает мне крестные знамения.
… Красавица мать (умерла вскоре вслед за бабушкой, завещая мне перовую подушку, одну горсть сибирской земли и взгляд в небо; первое я отдала соседям, второе отняли таможенники, третье храню) склонилась надо мной так низко, что ее длинные черные косы щекочут мне лицо… Понимая, чувствуя, каких усилий стоило ей прийти ко мне, – ни о чем не спрашиваю… Она сама произносит Слово, ветром легким шелестит по комнате:
– Галлы…
Потом еще, растворяясь светлым облаком:
– Десятый век…
От этих странных слов, очевидно, дающих какую-то важную информацию о моем происхождении, или, может быть, о месте во времени наших с ней будущих встреч, утихает, уходит боль в затылке и за ухом; теперь я могу повернуть голову, чтобы увидеть тебя, третьим видением стоящую около вазы с цветами. О, моя дорогая подруга, старшая по разуму сестра, не оставляй меня… С ужасом и обреченностью думаю о… собственно, я забыла и никак не вспомню его имени – помню страх
и только страх перед ним.А вот и он, появляется из кухни в своем диком неглиже.
Ты выхватываешь из букета веточку веха и замахиваешься на него. Обернувшись черным гадом, трусливо и недовольно шипя, уползает он из комнаты.
– …Ничего… Еще встретится в жизни твоей настоящий Франческо.
Ты, вероятно, оговорилась, имея ввиду: «настоящий друг?» Но так ли это, не успеваю выяснить: теперь и ты исчезаешь, а прекрасный корабль НЛО за окном улетает, растворяется в небе. Нет цветов на столе… Настоящий, то есть реальный Франческо помогает подняться с пола, говорит:
– Приведи себя в порядок, я выведу тебя в аптеку.
Едва ступая разбитыми ногами, приближаюсь к зеркалу в ванной: лицо черно-синее, губы в ссадинах, за ухом – липкая горящая рана…
– Одень это! – он подает мне темные очки, и мы выходим из номера.
Иду, пошатываясь, и нужно ли говорить – вид мой страшен. Голова гудит.
Дежурный администратор сидит в холле, уткнувшись носом в чтиво.
Проходя мимо, незаметно для Франческо оставляю на барьерчике свой травелл-паспорт.
Перед входом в аптеку Франческо приказывает:
– Кашляй!
Задание легкое, я и так кашляю. Слышу, как он обращается к старенькому аптекарю:
– Кодеин.
Потом мы переходим в другую аптеку, и там я тоже кашляю, а он покупает кодеин – для себя.
По пути в гостиницу – лавочка, где под звук моего кашля он покупает (или крадет) бутылку водки. Перехватив мой быстрый умоляющий жест в сторону кассирши, скручивает мне руки за спиной, и в таком виде мы возвращаемся в гостиницу… А на улице, по причине крепких морозов, в цементных цветочных посудинах расцвел жемчужными брошками иней… Если останусь жива, напишу потом в дневнике: «нет цветения прекрасней цветущего инея…»
… Администратор сидит в прежней позе, мой травелл-документ уже лежит рядом с ключом от номера сто пятьдесят семь. Теперь я знаю: мимо него можно проносить расчлененные трупы.
… В номере – прохладно, беспокойно, тоскливо; горит свет, работает телевизор. Франческо заглатывает таблетки водкой. В позе бедной родственницы я сижу на краешке стула, украдкой смотрю в окно, думаю о красоте снежных, филигранных цветов; о том букете на столе…
Вспомнилось со стыдом, что дарила я тебе цветы два-три раза; покупая, думала больше о стоимости, чем о красоте.
Я даже не знаю, например, какие цветы – твои любимые…
Вдруг легкий ветер поднялся за окном, алмазно сверкнули на солнце, взлетев, снежинки.
Через времена, километры и ветер
Твой ласковый голос стихами ответил…
– Я вот поеду в Нью-Йорк и вы…твою дочку, – тем временем, прихлебывая свой кофе, ухмыляется Франческо.
Молчу. Оскорбление и угроза воспринимаются особенно зловеще оттого, что он – в чем я, как говорится, убедилась, – неспособен к обычному половому акту, ни с женщиной, ни с мужчиной.
Иногда ведь, наверное, хочется о чем-то поговорить, хотя бы и с жертвой.
***
… Увидела раз голубые тюльпаны –
диковинка, сказка, заморские страны!
Как неба глубины, ладьи голубые,
как вести из детства, где дива – любые.
Купить их, по правде сказать, не посмела,
но, кажется, знаю, чьих рук это дело.
Цветущие клумбы, высокие травы –
ах, сказочник грустный с улыбкой лукавой!
Наивный и мудрый – такой он один…
Поведал он нам, как живет мандарин,