Призовая охота

– Это был я. Но моя вина недоказуема в принципе. Однако наши спецслужбы проводят сейчас операцию, и меня, грубо говоря, «подставят», чтобы выманить из норы настоящих убийц с Кавказа, профессиональных. Которые расправляются с офицерами спецназа.

– Зачем?

– Так надо, мама. Ты не переживай. Через несколько дней я выйду. Сегодня в Интернете будет выставлен материал с видеозаписью происшествия. Меня найдут и задержат, потом, видимо, арестуют. А потом отпустят за недоказанностью вины. Я не могу вводить тебя в подробный план операции. Ты, главное, не расстраивайся.

– Хорошо, – мама приняла сообщение удивительно спокойно. – Я ко всему готова. Ты только скажи мне, там, на МКАДе, был в действительности ты?

– Я...

Уже вечером я включил Интернет и на новостном сайте, где раньше видел сообщение о происшествии, увидел выставленную видеозапись происшествия. Ее я просмотрел четыре раза, пытаясь заметить следы видеомонтажа, но мой уровень профессионального киношника сильно, видимо, отличался от желаемого, и что-то определить я не сумел при всем желании. А в остальном работа только радовала. Я ни разу не посмотрел в камеру. Тот момент, где я поворачивался к оператору лицом, был в конце оригинальной записи, и его вырезали без всякого сожаления и без ущерба для основной цели. Будь я обычным тщеславным актером, я бы расстроился. Но на актерские лавры я никогда не претендовал, дешевого тщеславия чурался и потому воспринял скрытый монтаж как должное. Еще мое внимание привлек номер моего «Тигуана». Его рассмотреть было возможно, но вот номер региона – нет. Было ясно только одно – номер региона состоит из двух цифр. Следовательно, круг поиска сузился. Имея номер без региона и марку машины, менты вскоре выйдут на меня. После этого отыскать меня в деревне будет делом техники. В том же госпитале знают мой адрес.

Оставалось ждать, когда менты и следаки приготовят наручники, чтобы защелкнуть их на моих запястьях. Честно скажу, запястья у меня крепкие, и наручники их всегда сильно стягивают. Поэтому я никогда не рвусь подставлять руки. Но тот характерный щелчок, с которым срабатывает замок на наручниках, я хорошо помню по предыдущим случаям, и потому любопытства он у меня не вызывает. Радости тоже. Но я привык мириться с неизбежностью.

Мама стояла за моей спиной и заглядывала через плечо в монитор.

– Разве ты совершил в этом случае какое-то преступление? – спросила она с легким удивлением. Женщине не дано понять, что такое статьи Уголовного кодекса. Это не понимают обычно даже женщины, носящие прокурорские погоны.

– Тот, что выскочил из-за руля, умер от удара в грудь, – сказал я.

– Но ты даже не стрелял, – возразила она.

– У меня и пистолета с собой не было. Он в твоем старом сундуке лежал. Это, конечно, шутка... Я же люблю шутить.

– А если бы на твоем месте кто-то оказался другой? Даже какая-нибудь женщина, которая не может за себя постоять?

– Женщине пришлось бы плохо. Эти парни совсем не джентльмены.

– По моему женскому пониманию, тебе за это происшествие следует медаль дать, – высказала мама свое веское мнение.

– Я согласен. Как человек военный, я медали уважаю, если они заслужены. Но ты не переживай. Только несколько дней, и все. Адвокаты уже подготовили кучу оправдательных аргументов.

– Смешно оправдываться за то, что большинство соотечественников воспринимает как геройство. В такие, видимо, мы времена живем, когда все с ног на голову перевернуто. Но, что бы ни произошло, будь уверен, я полностью на твоей стороне. И не только я. Мы будем за тебя молиться.

– Спасибо. Мне было важно это услышать, – сказал я так же серьезно, как и мама.

* * *

Генерал Лукьянов позвонил поздно, когда мама уже легла спать. Николай Владимирович, видимо, постоянно жил в состоянии повышенной боевой опасности, как у меня бывает во время командировок на Северный Кавказ, и потому привык не считаться со временем – ни со своим, ни с чужим. Он хотел поговорить с моей мамой, но будить ее я не собирался, и Лукьянову пришлось обойтись беседой со мной и обещанием, что я оставлю вторую трубку, полученную от генерала, в пределах доступности для звонка в любое время.

Он сообщил мне то, что я уже знал – то есть, что видеосюжет выставлен в Интернете, – и высказался по поводу откликов пользователей, которые поголовно одобряют мое поведение и даже приветствуют. Не знал я другого. Утром, согласно планам генерала Лукьянова, будет выставлено предположение некоего неизвестного посетителя сайта, который, кажется, знает, кто это сделал. Он выскажет обо мне несколько нелестных слов с тем, чтобы его предательство выглядело местью мне за какие-то невыясненные отношения. Или же, наоборот, выясненные, но результат явно пришелся ему не по душе. Короче говоря, он меня сдаст. А мы потом не без любопытства посмотрим, что скажут пользователи при дальнейшем обсуждении темы.

На этом мы с генералом и распрощались. Встречаться лично пока не планировали, считая, что сможем проговорить детали дальнейших действий и последующего сотрудничества после моего выхода из СИЗО. Но сам момент освобождения мы успели просчитать в мелочах. Я сам в подобной ситуации, окажись на месте оперов и следаков, что охотятся за моей головой, момента упустить не пожелал бы. Следствие наверняка основным, если не единственным, мотивом рассматривало месть со стороны родственников тех, кто был убит мной на Северном Кавказе. Эта версия просто сама просилась в головы следователей. А о том, что существует какой-то список людей, или о том, чтобы ликвидировать откровенную террористическую угрозу в каком-то из российских городов, и речи не возникало. Не возникло в первую очередь потому, что список этот составлен не бандитами и террористами, а теми, кто должен, по идее, с ними бороться. Дело в том, что большинство современных борцов с преступностью на Северном Кавказе сами вышли из бандитов, потерпев поражение в противостоянии с российскими силовиками. И теперь мстят именно за это. Пытаются, по крайней мере, мстить. Кроме того, в рядах бандитов до сих пор находятся их друзья и родственники. А клановость и родственные связи на Кавказе ценятся выше присяги.

Все это стало возможным после подмены естественного жесткого и безжалостного подавления терроризма и бандитизма либеральными методами. Начали жестко, по-государственному. Так бы и продолжать, но в силу ряда причин мы имеем сейчас то, что имеем. И это принуждает нас, представителей силовых структур, принимать свои меры. И действовать так же негласно, как действуют наши противники. А мы готовы так действовать, и мы умеем так действовать, и мы будем так действовать...

* * *

Утром мама смотрела на меня напряженно. Я показал ей предназначенную для связи с генералом Лукьяновым трубку и положил ее на полку в кухонный шкаф. Если меня будут задерживать, обыск гарантирован. Мамину трубку взять не должны. Это вообще не мой дом, а ее. Отдавать ей трубку с собой в школу тоже пока было нельзя, потому что генерал мог позвонить и мне. Но я, честно говоря, не завтра готовился к аресту. Генерал обещал мне еще день, а он лучше меня знал, как разворачиваются события в ментовке.

По моим расчетам тоже получалось, что раньше ночи следаки ничего не успеют. Им нужно собрать группу захвата и отправить ее к нам в гарнизонный городок. Это семь часов на автомобиле, поскольку поездом они могут выехать только в ночь, а вертолет группе захвата ради меня никто не выделит. Семь часов вместе с затягивающимся выездом из города, а быстрым он не бывает. Потом неминуемая задержка на месте. На территорию бригады группу захвата никто, разумеется, не пустит. Бригада спецназа ГРУ вовсе не стройбат, и следаки должны это понимать. К нам даже группу захвата ФСБ не пустят без особого приказа с Хорошевки. Пока будут разбираться, что нужно чужакам, кого они разыскивают и по какому поводу, тоже время пройдет. А без этого им никакой информации никто не даст. Потом Москву запросят. Если там разрешат сразу, тогда информацию дадут. Пока группа вернется, пока свяжутся с госпиталем – будет уже глубокая ночь. А в госпитале что-то узнать обо мне получится только в рабочее время. По крайней мере, адрес мамы и мой номер телефона можно взять только у лечащего врача. Опять же в рабочее время, если только, случаем, он не дежурит в отделении. Но, я думаю, генерал Лукьянов должен этот вариант предусмотреть и позаботиться, чтобы его не только на дежурстве, но и дома не оказалось. На рыбалку, предположим, уехал. Значит, все благополучно откладывается до завтра.