Призрачный отель

— Не говори, Мстислава. Думать тошно.

— А кому-то придётся сказать. Война это. И лучше бы ты своим тоже говорить начал. Чтоб потом — не гром среди ясного неба.

— Послушай…

— И слушать не желаю. — Мстислава поднялась. — Этот выродок тут охотничьи угодья обустраивает, а мы сидеть будем? Смотреть? Ждать, пока милиция его поймает?

— Полиция сейчас, опять…

— Да у них то милиция, то полиция, завтра жандармерию придумают — голова треснет запоминать. Стара я уже за модами следить, ты меня понял. Так вот, поймать убивца, может, и поймают — но Маэстро себе другого найдёт, нашепчет ему и всё повторится. А такой службы, чтоб ему лично руки обрубить, у нас нет. Значит, придётся самим воевать, некому больше.

Кондратий вздохнул и вновь посмотрел на меня. На этот раз — с сочувствием.

— Не в добрый час ты к нам присоединился, Тимур.

— Это смотря как посмотреть. — Я старался выглядеть и говорить так, будто у меня все кишки от страха в узел не завязались. — Если мы войну проиграть собрались — тогда да, не в добрый. А если побеждать хотим, то как раз наоборот.

— Вот это — по-нашему! — провозгласила Мстислава и сухонькой с виду ручонкой так шибанула меня по плечу, что рука онемела до самой кисти.

* * *

Когда Кондратий ушёл, мы с Мстиславой остались одни. Она немедленно раскочегарила свою трубочку. Я ничего против не имел. Во-первых, в призрачном мире трубка вообще не пахла, а во-вторых, даже в человеческом давала вполне приятный аромат.

— Ну что, поселил свою клиентку? — спросила Мстислава.

— Да. И хотел спросить… Хм. Ну, примерно обо всём.

Мстислава усмехнулась. Вообще, вела она себя абсолютно спокойно, и это успокивало и меня. Если и будет война с пожирателями, то не вот прям щас. А то я пока морально не очень готов. Как вспомню этих страхолюдин — аж передёргивает.

— Значит, всё-таки соображаешь, что знаний у тебя — нуль, да?

— Ну так… я ж не мальчик.

Мстислава фыркнула. Видимо, у неё имелись свои соображения по этому поводу, но она пока предпочла их держать при себе.

— Ну, слушай. Первое, что тебе нужно сделать — выяснить, почему душа не уходит. Что её держит.

— О… ке-е-ей. И как это сделать?

— Говорить. Спрашивать. Но не прямо в лоб, конечно. Потому что… — Тут Мстислава подалась вперёд и сделалась серьёзной. — Потому что с Лизой тебе тогда повезло. После того, что она перенесла, с пожирателями, сама всё поняла. И ей оставалось только смириться. А обычно — не так. Души не вполне понимают, что с ними. И если ты прямо скажешь, что, мол, простите, вы умерли — может много чего нехорошего случиться. Как минимум — истерика. А как максимум — узнаешь, на что способна душа, выведенная из равновесия.

Я попытался припомнить, сколько раз сказал Лизе, что она мертва или что она призрак. Н-да уж. Действительно, повезло так повезло.

— Ну и как им дать понять, что они мертвы? — пожал я плечами. — Пять стадий принятия?..

— А вот это, Тимур, самое тонкое. Не обязательно вообще давать это понять.

— Как так?

— Ну, вот так. Представь себе, что ты работаешь с душевнобольными людьми. Их что-то тревожит, они чего-то хотят. Выясни, чего именно, попробуй им это дать. Если невозможно — поговори, объясни, почему нельзя. Не сразу получается, но если будешь продолжать работать, то однажды найдёшь то, что их держит. Поможешь одолеть — и душа вознесётся. В некоторых случаях — так и не осознав, что произошло.

Помолчав с задумчивым видом, Мстислава добавила:

— Это самый прекрасный момент в нашей работе. Ни одну из вознесенных душ ты никогда забыть не сможешь.

Я вспомнил, как возносилась Лиза, и вынужден был признать правоту Мстиславы. Это было действительно какое-то совершенно уникальное чувство. Чувство невероятного покоя и благодати, сопричастности чему-то бесконечно великому и настолько мудро устроенному, что даже быть просто крохотным винтиком в этом колоссальном механизме — уже счастье.

— Понятно, — встрепенулся я. — Там, вот, эта моя бабка творога попросила. Ей привезли. Это же хорошо, да? Мы, значит, уже начали с ней работать?

— Хорошо, Тимур, это когда душа вознеслась. Всё, что до этого, оценить трудно. Иногда к цели ведут извилистые пути. Иногда и сам не понимаешь, как оно получилось. А иногда… Иногда не получается ничего.

— Это как? И что происходит с теми душами, с которыми не получается?

Мстислава посмотрела на меня молча и тяжело. Я сглотнул.

— Растворяются, как пустышки?..

Мстислава закрыла глаза, обозначив кивок.

* * *

Возвращался я в номер своей подопечной воодушевлённым. Открыл дверь ключ-картой, вошёл внутрь и обнаружил, что клиентка на месте. Она сидела на стуле и облизывала ложку. Пустая тарелка из-под творога стояла на столе, рядом лежал стеклянный колпак.

— Поели? — бодро спросил я и, взяв второй стул, развернул его, сел напротив клиентки.

— Да, спасибо тебе, сынок, — сказала бабушка. — Такого творожка я уж сто лет не ела. Раньше-то всё вкусное было — и творог, и молоко, и мясо. А сейчас кормят скотину несчастную всякой гадостью. Всё больше чтоб, всё чтобы больше и больше…

— Это понятно. А вы расскажите, что вас беспокоит.

Мысленно я поморщился и поставил себе троечку. Такой себе из меня тонкий психолог… Ну, да я особо и не претендовал. Мой профессиональный пик до недавних пор — фраза «Здравствуйте, что вам подсказать?». Я, как говорится, не волшебник, я ещё только учусь.

Бабушка положила ложку в пустую тарелку и глубоко вдохнула. В следующую секунду на меня хлынул поток всего того, что её беспокоило. И я едва не захлебнулся.

Пенсия слишком маленькая. На почте одни жулики, постоянно предлагают получать пенсию на какую-то карту — но её не проведёшь, она каждый месяц на этих жуликов в милицию жалуется, а милиция ничего не делает, только сидят и важничают. Дети у соседей слишком громко играют по вечерам, она телевизора не слышит, приходится громче делать, а потом соседи зачем-то в стенку стучат. Лавочки во дворе спилили — а зачем, кому мешали? Теперь и посидеть негде, понаставили вместо лавочек черт-те чего. А цены в магазинах ты видел? Это же грабители настоящие в магазинах сидят.

— Так-так-так, погодите, — вклинился я в первый же образовавшийся пробел. — Нет, вы скажите, что вас особенно-особенно беспокоит? Так, что прямо спать не можете?

Бабушка задумалась и сказала, что особенно-особенно её беспокоит американский президент.

«Приплыли, — с тоской подумал я. — Нет, скальп американского президента я, наверное, не достану. Даже если очень захочу. Как там Мстислава говорила? Объяснить, почему нельзя? Попробуем».

— Да разве ж это важно? — сказал я, стараясь улыбаться, как опытный психиатр. — Там, в этих новостях, вечно всякий бедлам творится. Из-за всего переживать — переживалки не хватит. Я считаю, что в первую очередь о себе надо беспокоиться. О своей душе. Если сам живёшь правильно, в согласии с собой, то и окружающие, глядя на тебя, подтягиваются. Помните, как там, у одного советского поэта: «Душа обязана трудиться и день, и ночь». Вы мне о своих сокровенных тревогах скажите. Ну вот, например, меня недавно очень тревожило, что моя работа настоящей пользы не приносит никому. Хотел, понимаете, гордиться тем, что делаю, а не получалось. А вы?

Пожевав сухими губами, бабушка приоткрыла душу:

— Туфли-то у меня — совсем разваливаются.

— Туфли?..

— Во, гля-ка, — бабка приподняла ногу. — Каши просют. А я, дура старая, уж и не соображаю, как новые купить.

Я уж было хотел снова объяснить старушке, что всё это есть тлен, материальные мелочи. Но потом решил: да фиг с ним. Это для меня проблема с туфлями — фигня, а у бабушки, может, с ними глубокая духовная связь. Меня честно предупредили, что работа, скорее всего, будет долгой, и к цели придётся идти извилистыми путями. Многие из которых могут оказаться тупиковыми. Туфли так туфли, для старта пойдёт. А там, может, я доверие бабушки завоюю, вот она мне и скажет чего-нибудь.