Призрачный сфинкс
Шрифт:
Но кидать на пальцах и Сергей, и Саня отказались. «Ты тени собственной боишься, Гусек, сам и оставайся, – сказал Саня. – А пожрать мы тебе принесем». – «Как бы не пожалел потом, Веремей», – многозначительно процедил Гусев, но от участия в ужине отказываться не стал.
В большом зале было людно. У дальней стены, увешанной гобеленами, оленьими рогами, щитами и различным колюще-режуще-рубящим оружием, полыхал в огромном камине огонь. Длинные широкие столы, расположенные в виде буквы «п», были уставлены серебряными подносами и блюдами, фарфоровыми тарелками, глиняными кувшинами и хрустальными вазами, и от обилия разнообразной снеди просто разбегались глаза. Оставалось только удивляться: когда успели приготовить столь грандиозный ужин? Слуги в красных куртках (камзолах? кафтанах?) сноровисто подносили все новые и новые блюда, один за другим выныривая из боковой арки, откуда тянуло
Несмотря на многолюдье, в зале было довольно тихо – только трещали поленья в камине да слуги слегка постукивали по столам расставляемой посудой. Увидев появившихся на пороге бойцов, лонд Гарракс поднял руку – и подскочивший к бойцам молодой человек в зеленом одеянии, расшитом серебристыми полосками (ливрея?), сменив оставшихся за дверью зала слуг, проводил гостей к креслам рядом с хозяевами замка.
– Странствующий маг Ольвиорн, – представил лонд Гарракс соседа по столу.
Тот едва заметно кивнул, обвел троицу взглядом, и Сергей увидел, что у мага очень молодые и очень ясные зеленые глаза; молодые – и в то же время мудрые. Глаза человека, знающего тайны, недоступные простому смертному. И еще Сергею показалось, что в глубине этих глаз скрывается какая-то озабоченность. Во всяком случае, маг отнюдь не выглядел веселым. Возможно, у него тут было много работы.
Бойцы по очереди назвали себя – лонда Окталия при этом очаровательно улыбалась и кивала, отчего драгоценные камни диадемы вспыхивали, мерцали и сияли – и Сергей, представившись, добавил, испытывая невольный трепет перед этим, несомненно, очень необычным человеком:
– Нам необходимо поговорить с вами, уважаемый Ольвиорн.
– Не сомневаюсь, – произнес маг низким, чуть глуховатым голосом. В зале было так тихо, словно он внезапно опустел: все, затаив дыхание, слушали беседу могущественного чародея с не менее могущественными подземными владыками. – Думаю, это будет удобнее сделать завтра.
– Да, да, утром, после завтрака, – подхватил лонд Гарракс, приглаживая свои длинные блестящие черные волосы, в которых переливался огонь факелов. – А сегодня нужно просто хорошенько поужинать и хорошенько отдохнуть после столь долгого пути. Если уважаемый Ольвиорн не возражает, приступим.
Маг слегка улыбнулся уголками тонких губ; глаза же его не улыбались:
– По-моему, уважаемый Гарракс, это весьма разумное решение.
Лонд Гарракс повернулся к бойцам:
– Садитесь, уважаемые Геннадий, Сергей и… э-э… Александр.
Бойцы устроились в креслах, и отделившиеся от стены слуги тут же принялись наполнять их тарелки и бокалы.
– Ну, блин, лучше, чем в ресторане! – негромко, с восхищением сказал Гусев, раздувая ноздри в предвкушении празднества желудка.
– Господа! – обратился к внемлющему залу лонд Гарракс, держа в руке бокал с красным вином; Сергей неожиданно увидел в зале знакомое лицо – это был гигант Гортур, сменивший рыцарские доспехи на щегольское одеяние, перевитое широкими пурпурными лентами. – Сегодня мы имеем честь принимать у себя весьма и весьма необычных гостей, прибывших к нам издалека…
Спич лонда Гарракса длился не более минуты, после чего все дружно подняли бокалы. Вино оказалось превосходным – чуть терпким и ароматным, оно пахло так же, как и стоящие на столе цветы. Нужно было
выступить с ответной речью, и Гусев толкнул сидящего рядом Сергея: давай, мол, Серега.Сергей тоже был предельно краток: поблагодарил хозяев за гостеприимство, выразил признательность собравшемуся обществу, особо отметив старшего мечника Гортура, приосанившегося от этих слов, – и осушил наполненный расторопным слугой второй бокал.
И ужин начался… Ели неторопливо, пили, как заметил Сергей, понемногу и далеко не все, завязались за столами разговоры, то тут, то там раздавался смех. Хоть и слабым было вино, однако и оно, и обильная еда в совокупности с усталостью от пережитых за день перипетий ввергли Сергея в полусонное состояние, и все окружающее словно заволоклось дымкой и стало казаться далеким и каким-то отстраненным. Саня Веремеев, как будто бы, тоже полудремал, вяло обсасывая куриное крылышко, а размякший Гусев полулежал в кресле, потягивая вино вперемежку с поеданием яблок и винограда, и вдруг, подавшись к Сергею, тихонько хохотнул:
– Представляешь, Серый, если бы сейчас сюда для хохмы «погремушку» запустить! Вот бы шороху было!
– Сдурел, Геныч? – встрепенулся Сергей.
– Шучу, шучу, – добродушно отозвался Гусев, выплевывая на тонкий фарфор виноградные косточки.
Сергею такая шутка совсем не понравилась и он подумал, что, в сущности, не так уж и хорошо знает своего напарника по поимке бандюков.
Шло время, гомон висел над столами, туда-сюда сновали проворные слуги, лонд Гарракс, поглаживая острую бородку, рассказывал сидящему рядом Сергею о житье-бытье пограничного замка, лонда Окталия, улыбаясь, маленькими глотками пила яблочный сок, странствующий маг Ольвиорн глядел на всех мудрыми своими зелеными глазами и о чем-то размышлял (и вновь Сергею показалось, что маг чем-то озабочен), старший мечник Гортур, соорудив из бокалов и тарелок некую схему, пояснял что-то соседям по столу – таким же, вероятно, командирам двадцаток, перевитым пурпурными лентами, как конфеты на новогодних елках. Женщин в зале было не очень много, и все они казались Сергею очень симпатичными. Выскочили в пространство между столами пареньки и девчата в разноцветных трико, закувыркались, принялись подбрасывать один другого, жонглировать шариками, разыгрывать смешные сценки – то ли шуты, то ли акробаты, в общем, местные циркачи.
А потом на балкон начали поочередно выходить музыканты – и зазвучала музыка, и полились неторопливые негромкие песни…
Пребывавший в полнейшей невесомости Сергей вдруг дернулся, словно его укололи, и, всем телом повернувшись в кресле, поднял голову к балкону. Там сидела девушка в белом платье, перебирая тонкими пальцами струны какого-то музыкального инструмента, лежащего у нее на коленях. Подошедший вплотную к изогнутым балконным перилам мальчик лет восьми-девяти – чистое личико, большие серьезные глаза, золотистые кудряшки, – одетый в бархатный переливчатый сине-зеленый костюмчик, с неподдельной искренностью вдохновенно пел уже знакомую Сергею медленную песню.
«Прогрело солнце чашу небосвода… она отполирована ветрами…» – торжественно звучало в зале, и стены зала словно бы раздвинулись, превращаясь в далекий горизонт, и потолок с тяжелыми поперечными балками воспарил ввысь, растворяясь в хлынувшей с высот небесной синеве.
Сергей обернулся к напарникам, не зная, верить или не верить собственным ушам. Гусев смотрел не на балкон, а на сидящую наискосок от него, за соседним столом, белокурую молодую даму с точеным лицом античной статуи, и вид у него был уже не размякший, а такой, словно он вот-вот полезет прямо через стол к вожделенному объекту, схватит в охапку и умчит на такси в ближайшую свободную квартиру. Саня же Веремеев, подавшись к балкону, буквально поедал глазами маленького певца и, заметив движение Сергея, перевел взгляд на него – и взгляд Сани был полон недоумения и восхищения.
«Звучат чуть слышно… голоса… иных миров…» – звенело над залом сказочного замка, и это был голос именно иного мира. Иного. В котором никто никогда ничего не слышал ни о Христе, ни о Колумбе, ни о Бородинском сражении, ни о развале нерушимого Союза и даже о московском «Спартаке»… У иного мира были какие-то свои, особенные свойства.
…Музыканты и певцы все сменяли и сменяли друг друга – и удивительно было, откуда взялось такое количество дарований здесь, в отдаленном от больших городов уголке королевства. Или подобными талантами обладал едва ли не каждый житель Таэльрина? Все это было ново и интересно, но Саня Веремеев, сложив руки на животе, уже с трудом поднимал тяжелые веки, Гусев больше не сверлил взглядом античную богиню, а Сергею собственное тело казалось мешком, набитым ватой. От обманчиво легкого вина все сильнее кружилась голова.