Призрак бродит по Техасу

Вот какие мысли меня преследовали, когда мы улетали из Чикаго. Потом я впал в тяжелое забытье, и мне приснился жуткий сон. Я валяюсь среди раздавленных насмерть и умирающих в расплюснутом вагоне метро - в обрушившемся туннеле под Старым Чикаго. Нескончаемо долго тщусь приподняться… Затем в вагон хлынул кипяток, и я проснулся от ожога. Кошмар? Бред, вызванный силой тяжести? О метро я ничего не знаю - ну, разве читал что-то про этот вид транспорта, когда занимался историей. Но почему, почему я с такой четкостью видел рекламные плакаты? "Атомин, болеутоли-тель, проникающий в каждую вашу молекулу". "Кока-кола". "Конец крутым кудряшкам". "Подготовьтесь к будущему с помощью курсов Лассаля". "Удвойте свои радости, уберите с лица морщинки с помощью Удвомятной, Удвомятной, Удвомятной жевательной резинки".

В лунном свете виднелись белые пляшущие гребни черных волн под нами - мы летели на север над Чикагской Бухтой.

Потом у меня начался озноб, и я решил, что заболел лихорадкой. Объяснение оказалось иным. Следовало бы сообразить, что на Терре при движении к полюсам становится холоднее и холоднее, но я совсем про это забыл.

После спектаклей в Милуоки и Миннеаполисе, где мы разбили бивак в старинном отеле, стало ясно, что мне необходимо переодеться в зимнюю одежду. Я взял с Эль Торо и Эль Тасито клятву молчать, и они помогли мне принять ванну. Снять с себя мешкостюм я позволил только, когда уже лежал в горячей воде - у меня была мысль, что ее давление чуть-чуть снизит варикозность.

Когда они увидели, в каком я состоянии, Эль Торо вскричал:

–  Madre de Dios!

Эль Тасито, оправдывая свое прозвище, обошелся сочувственным бурчанием.

По моим указаниям они бережно, но обильно меня намылили, обмыли и вытерли. Эль Торо хотел послать за врачом, но я напомнил ему о клятве. После того, как мои поверхности были присыпаны тальком, смазаны антисептическими обезболивающими линиментами и аккуратно забинтованы, товарищи по революции осторожно засунули меня в костюм для холодной погоды - черный, очень похожий на прежний, но более толстый и с нагревательной системой, работающей от батареек. Кроме того, снабженный капюшоном, уютно закрывающим голову, шею и подбородок. Имелись также маска и перчатки. Мексы помогли мне забраться в экзоскелет, и я лег отдохнуть.

Поблагодарив, я отослал их, но Эль Торо уговорил меня выпить глоток рома, налил стопку себе и остался.

–  Что ты все-таки думаешь о Революции?
– спросил он.

–  Я отрабатываю билет в Амарильо-Кучильо, - ответил я. Меня совсем не тянуло обмениваться банальностями или глубокими мыслями. Я испытал большое облегчение, что избавился от дурного запаха, и поверхностные боли почти утихли, но горячая ванна совсем меня обессилила.

Он кивнул.

–  Всюду вспыхивают восстания, даже на севере. Известия об Эль Эскелето опережают нас.
– Однако энтузиазма в его голосе не слышалось.

–  Согбенников поубивали много?
– спросил я. Он поморщился.

–  Ив Техасе Революция подавлена?

–  Сокрушена, но не до конца. Ее не победили, ей воспрепятствовали. Техасцы замирили многих моих земляков, сократив рабочий день для киборгизированных, устраивая больше празднеств и бои быков с бесплатным ромом, кока-колой, марихуанками. Но я ведь спросил, что ты, именно ты, думаешь о нашей революции?

Тут уж я ответил:

–  По-моему, она необходима, но радости она мне не доставляет.

–  Comprendo, camarada,

[29]– сказал он и ушел.

В Виннипеге мы достигли области, где высокие техасцы составляют крохотную элиту - администрация, инженеры, надсмотрщики, полицейские, вольные стрелки, а кроме того, их жены и - иногда - дети. И горстка низких техасцев - исключительно озлобленные канадцы, которые еще помнят свои фамилии и пользуются ими, хотя это запрещено законом. Многочисленных поголовно киборгизированных мексов - шахтеров, батраков, лесорубов - вывезли на север вместе с их женщинами.

Наш митинг (назвать его спектаклем язык не поворачивается) был устроен в якобы атомном убежище, куда мексы проникли по короткому туннелю из одного из своих огороженных колючей проволокой поселков, и куда мы добрались по более длинному туннелю

–  части заброшенной канализационной системы. Мне приходилось сгибаться в нем в три погибели, и я, конечно, смахивал на неуклюжего черного жука. Смех во время митинга почти не раздавался. Слишком велика была ненависть. В самый разгар явились вольные стрелки. Нам, актерам, удалось спастись - всем, кроме одного, - так как про наш туннель стрелки не знали. Какие потери понесли зрители, мне неизвестно.

Теперь нами руководит Карлос Мендоса, с которым я едва знаком. И больше я уже не даю уроков оперного пения. В следующий раз я первым в бегство не обращусь - так я, по крайней мере, утверждаю пока. Спастись не успел Эль Торо.

Семнадцатого спиндлтопа мы остановились в Победе (Техас). Прежде город назывался Саскатун, но был переименован, когда вольные стрелки разгромили англо-русскую армию в Саскачеванской битве. Митинг мы провели у лесозащитной полосы посреди пшеничного поля. Там мексы ютятся в скоплениях жалких лачуг, ничем не огороженных. Куда им бежать?

Элита высоких техасцев там меньше, но жестче. Ни женщин, ни детей. Только инженеры и надсмотрщики - объекты неистовой ненависти. И вольные стрелки.

Низких техасцев почти нет, но имеются индейцы, которые туго поддаются киборгизации. Обычно после первого знакомства с ошейником они налагают на себя руки.

Мендоса, человек довольно начитанный, объяснил мне, что одна из причин, почему эта область не колонизируется и не эксплуатируется - если не считать пшеницы, древесины и полезных ископаемых, - сводится к нарастающему всемирному дефициту высококачественных радиоактивных материалов. Нефть Земли практически вся использована, до оставшегося угля добраться трудно, а Атомная война только увеличила зависимость человека от ядерной энергии. Даже наш веенвеп, например, получает энергию от атомных аккумуляторов.

Фаннинович дослушал коротенькую лекцию Мендоса и почтил его презрительной злоехидной усмешкой. Была ли в ней одна только тевтонская надменность?

Из Победы мы через два дня добрались до Форт-Джонсона, Альберта (Техас). Прежде это был Форт-Мэррей. Очень смахивает на Победу, только лесоразработки вместо пшеницы и индейцев заметно больше. Нас предупредили, что вольные стрелки здесь носят алые мундиры в память легендарной Королевской конной полиции.

Однако единственные мундиры, которые мне довелось там увидеть - с безопасного расстояния в электронный бинокль, - были белыми. К вечеру я узнал, что это маскировочные комбинезоны - выпал снег и выбелил все кругом.

Стихийные явления на Терре все еще будят во мне изумление и любознательность, как ни измучено мое тело, ни изнурен дух. В долгих серебристых сумерках серебряные хлопья были точно призрачный Млечный Путь за иллюминаторами разворачивающегося космолета.

В электронокль я рассматривал очередную большую вышку, в которой киборгизированные мексы занимаются своей таинственной работой. Невольно вспомнилась пантомима Федерико, монотонные "долбят и бурят", и меня пробрала дрожь от близости сорокаметровой вертикальной норы, из которой, как упорно рисовало мне детское воображение, вот-вот выползет дракон-тяготение, начнет охоту за мной, высосет из любого убежища, где я попытаюсь укрыться, прижмет к себе и раздавит в лепешку.