Призрак бродит по Техасу

Наконец Федерико изменил свои движения. Подняв некий тяжелый предмет, он направил его вниз между ступнями. Упершись локтями в живот и бедра, он начал содрогаться в частой сильной дрожи, так что его жесткие подметки выбивали дробь по скальному полу.

И словно звук этот послужил сигналом, бормочущий напев второго старика-мекса стал громче. Уже можно было улавливать искаженные ужасным произношением английские слова, которые я окончательно разобрал при третьем-четвертом повторении:

Дважды в сутки двенадцать часов подряд Ошейнички роют, долбят, бурлят. В затычках крики босса гремят: "Бурить вам, пока не спуститесь в Ад!" Бурите, ошейнички, день и ночь! Бурите, киборги, день и ночь! Бурите в пекле и в боли, бараны, Ради жен своих, рома, марихуаны! Взрывайте! Сжигайте!

Когда я, уже сам загипнотизированный, выслушивал в пятый раз это леденящее кровь заклинание, старый Федерико качнулся, перестал дрожать, побелел, еще раз качнулся и рухнул на каменный пол, прежде чем кто-нибудь из нас успел его подхватить.

Мне же, пожалуй, стало особенно жутко, когда, быстро шагнув к нему, я старательно переступил через бур, которого там не было.

Мы убедились, что Федерико упал просто от утомления, я вывел его и бормочущего старого мекса из гипнотического транса, и мы устроили их отдохнуть поудобнее. А потом начали обсуждать то, что увидели.

–  Hombre!
– сказал Эль Торо за нас всех.
– Зачем техасцам понадобились шахты глубиной в двадцать пять миль?

–  Добывать золото и серебро!
– романтически предположил Эль Тасито, хотя обычно оправдывал свое прозвище "Молчаливый".
– Алмазы величиной с веенвеп!

–  Они как будто вот-вот создадут искусственные вулканы, - угрюмо предположил Мендоса.
– Но зачем они им, зачем?

–  У техасцев, - возбужденно заявила Ла Кукарача, - уже есть большие ветры, большой зной, большие холода, торнадо, наводнения, ураганы, цунами. А теперь им понадобились вулканы и землетрясения. Все огромное-преогромное.

С этим я готов был согласиться. Слишком уж подобная гипотеза смахивала на бред сумасшедшего. Но, с другой стороны, меня всегда приводила в ужас мысль о внутренностях планет, о зловещем логове силы тяжести.

Рейчел-Вейчел сказала:

–  Жаль, что я, пока была с папочкой, не разведала об этом побольше.

–  Может, они строят Машину Судного Дня, - предположил Гучу.
– Набьют эти бездонные ямищи водородными бомбами. И, если начнут проигрывать России и Китаю или если их такая муха укусит, взорвут весь Техас, как Аламо. А то и весь мир. "И своих врагов с собой прихватить!" Так это, кажется, называется?

Эль Торо угрожающе протянул руку к Фанниновичу:

–  Ты про все это должен знать!
– объявил он.
– Зачем они? Немец злобно усмехнулся.

–  Конечно, знаю. То, что вы называете большими вышками, это просто бурильные установки для разведки нефти на глубине от десяти до двадцати километров. Но огромные скважины в сорок километров глубиной - это чистейший вздор! Давление их сожмет и обрушит. И вы способны вообразить, будто кто-то бурит вручную - пусть даже в охлаждаемом скафандре - при температуре от тысячи восьмисот до двух тысяч градусов по Фаренгейту? Нелепость! Нет, любезные господа, вы позволили, чтобы вас ввел в заблуждение гипнотизер-дилетант и его подопытный кролик, который повторял действия, производившие на вас впечатление. Ну, а ваше теоретизирование ничего, кроме смеха, не заслуживает.

По выражению на лице Эль Торо я заключил, что он с удовольствием применил бы силу к несносному тевтону и сдерживается только из-за его технических познаний, необходимых для ухода за моим экзоскелетом. К тому же, по-моему, его логика произвела на всех нас впечатление. Немцы, конечно, маньяки, но весьма убедительные. Действительно, пантомимы Федерико, как нам начинало казаться, вполне могли дать пищу для самых невозможных теорий.

Я же думал о том, каким непроходимым филистером - хуже любого циркумлунца - показал себя профессор, раз он не сумел по достоинству оценить актерское величие Федерико - ну и, конечно, мое.

По правде говоря, я к этому времейи от усталости почти лишился способности думать. И это ведь была не просто усталость! Наблюдения за Федерико заставили меня забыть о себе, но теперь я чувствовал только жуткую давящую тяжесть терраграва, словно я непрерывно испытывал агонию торможения, которую изображал Федерико в заключение каждого своего двухкилометрового спуска.

Рейчел-Вейчел и Л а Кукарача улыбались мне бок о бок, приглашая поболтать с ними, но втроем - это не вдвоем. Обойдутся!

Кивнув Эль Тасито, я отправился в свой уголок и уснул прежде, чем мой шлем мягко уткнулся в подушку.

Глава 12. ШТУРМ ТРУЩОБ

В одном надо отдать должное рабочим (английской лейбористской партии) - они далеко не так агрессивны, как сходная перерождающаяся сила, которая теперь угрожает культуре в Америке. Я говорю о силе бизнеса, как доминирующего мотива в жизни, непрерывно поглощающего творческую энергию народа. Интенсивная коммерциализация - эта сила по самой своей сути много более опасная и антикультурная, чем когда-либо были рабочие, и она угрожает создать заносчивые структуры, которые будет очень трудно ниспровергнуть или изменить при помощи цивилизованных идей.

Г.П. Лавкрафт, 1929.

Следующие два дня я оставался физически изнуренным, умственно угнетенным, эмоционально опустошенным. Пантомима старика Федерико, да и весь эпизод в угольной шахте представились не столько реальностью, сколько неотвязным свинцовым кошмаром.

Долина Огайо оказалась унылейшим районом. Население в основном состоит не из высоких, а из низких техасцев, причем среди этих последних немало участников революции. Белые бедняки. Им отказывают в гормоне, так как у них нет денег на поддержание излишков веса, сопутствующих высокому росту. Они утверждают, что сами отказались бы от гормона. Зелен виноград! Если не во всех, так, по моему мнению, в подавляющем большинстве случаев. Многие - такие коротышки, что способны проходить сквозь мексодвери, хотя это запрещено законом. Большинство мексов видят в них братьев по Революции, хотя меня приводит в ужас мысль о том, насколько они увеличивают опасность нашего провала!

Города такие же карликовые, как и люди - кольца лачужек вокруг остекленных атомными взрывами пустырей, где лишь совсем недавно начали возводить новые здания.

Чтобы скоротать время, я начал набрасывать новый сценарий спектакля. Наше представление необходимо так или иначе улучшить. Эль Торо, например, убежден, будто учится у меня актерскому мастерству, но играет много хуже, чем до того, как я начал его обучать.

В первый вечер в Луисвилле мы выступили скверно. Во второй в Цинциннати - еще хуже. Даже я оставлял желать лучшего: и кричал, и подчеркнуто поворачивался спиной к зрителям, лишь бы овладеть их вниманием. После окончания они безмолвно разошлись. Не думаю, чтобы мы подогрели хотя бы одну схватку на уличном перекрестке. И виновник мне известен - я сам. Но никакой актер не способен изо дня в день играть роль вроде Смерти, не получая эмоционального топлива.

Поэтому я выждал, когда Рейчел и Роза остались вдвоем, и довольно мрачно пригласил их в мой кирпичный домик в заброшенном мотеле, возле огороженного проржавевшей решеткой разбитого шоссе.

Я выждал, пока они не уселись поудобнее, не закурили и не уставились на меня с любопытством.

Тогда, импровизируя - никаких заранее обдуманных речей!
– я излил им свои чувства. Я описал жуткое одиночество сына невесомости на планете с тяготением и чуждой ему культурой. Я растолковал, какую опустошенность испытывает актер, играющий ответственную роль, да еще такую античеловечную, как Смерть. Я открыл им не только мой идеализм, но и мелкие причуды и привычки по-детски жалеть себя.