Призрак Перл-Харбора. Тайная война

— Это же ультиматум!

— По сути — да.

— Японцы его не примут. Значит, война!

На лицо Сана набежала тень, и он с горечью признал:

— Да, она почти неизбежна. Хэлл и Рузвельт это понимают, но дальше помыкать собою не позволят. Нота — последний шанс для Хирохито и Тодзио. Иван, — его голос дрогнул, — ее еще можно избежать. Гарри надеется на твои связи в Токио. В запасе есть еще два дня. Если им не удастся склонить разумные головы в окружении императора к миру, то за их ошибки придется расплачиваться тысячами безвинных жизней.

— Слишком мало осталось времени, — посетовал Плакидин.

— Понимаю, но это последний шанс и его надо использовать, иначе — война.

— Попытаюсь.

— Пожелаю тебе удачи, а мне пора, — закончил разговор Сан.

— Может, на дорожку выпьешь? Погода ни к черту, — предложил Плакидин.

— Нет-нет, только не сегодня, — отказался Сан и, попрощавшись, покинул квартиру.

Оставшись один, Иван возвратился на кухню и вскрыл тайник. В нем хранились шифры и средства тайнописи. Очистив кухонный стол от посуды, он принялся составлять шифровку в Центр. Работа быстро спорилась; через час донесение было готово. Держать его у себя Иван не стал и выехал на квартиру к радистам. В полночь расшифровка с донесением Пилигрима легла на стол Фитину.

В ней сообщалось:

Пилигрим Центру.

«По данным Сана, полученным через его близкую связь Друга, ожидается, что в ближайшие часы правительством США будет заявлена нота протеста руководству Японии. Ее содержание носит жесткий и ультимативный характер. Со слов Друга, Рузвельт более чем когда-либо настроен решительно и намерен потребовать от кабинета Тодзио незамедлительного прекращения военной экспансии на юге Индокитая.

Переданные ранее Курусу американской стороне предложения по урегулированию кризисной ситуации в Юго-Восточной Азии и Китае в нынешней ситуации рассматриваются Рузвельтом как неприемлемые для США. В категоричной форме президент намерен поставить вопрос о полном и безусловном выводе всех японских военных и полицейских сил с оккупированных территорий Китая, и только на таких условиях согласен возобновить прерванные переговоры.

В Госдепе США надеются, что этот решительный протест и совместные с Великобританией дипломатические усилия позволят остановить агрессора и удержать его от развязывания широкомасштабной войны».

Глава 14

Перестрелка с подпольщиками у аптеки Чжао переросла в затяжной бой. На заднем дворе и у подъезда здания дулеповской контрразведки было настоящее столпотворение. Одна за другой подъезжали и отъезжали машины, битком набитые полицейскими и филерами. Воздух сотрясали невообразимые гвалт и рев автомобильных моторов. С ближайших улиц как ветром сдуло нищих. Стоянка такси перед торговым домом «Прохоров и К°», несмотря на приближение обеденного времени, также опустела. Хозяева ближайших лавок и магазинов, наученные горьким опытом, не стали рисковать и предусмотрительно закрыли ставни на окнах.

В последнее время для них и жителей района соседство с контрразведкой стало сущим наказанием. Подпольщики периодически обливали стены здания краской, а по ночам, случалось, постреливали по окнам. В ответ дулеповцы вымещали свою злобу на арестованных — палачи истязали свои жертвы, и даже толстые стены тюрьмы не могли погасить стоны и крики несчастных. В такие дни жизнь жителей ближайших домов превращалась в настоящий кошмар. Предстоящая ночь грозила стать ночью ужасов. Приникнув к щелям в ставнях, они с затаенным страхом наблюдали за всем происходящим.

К подъезду подкатил изрешеченный пулями «форд». Разъяренные дулеповцы вытащили из него двух истерзанных подпольщиков и поволокли в тюрьму. Затем подъехал грузовик, и из кузова сбросили на мостовую три бездыханных тела. На крыльцо высыпала охрана, но поглазеть не успела — у ступенек, взвизгнув тормозами, остановился «опель». Из него, пыхтя и матерясь, выбрался Дулепов, ожег их свирепым взглядом и рявкнул:

— Чего таращитесь? Тащите мерзавцев во двор! — тяжело ступая, он поднялся на крыльцо.

Навстречу метнулся дежурный с докладом:

— Господин полковник, только что звонил господин Сасо и…

— Да пошел он… — прорычал Дулепов и, яростно сверкнув глазами, направился к кабинету.

За ним, едва поспевая, тащились Ясновский и Клещов. Во время боя им крепко досталось, особенно Клещову. Здоровенный лиловый рубец вздулся на левой щеке, а нос превратился в синюшную картошку. Пыхтя и задыхаясь, он старался не отстать от Дулепова и ротмистра.

Только они скрылись за дверью, как на улице появился разбитый вдребезги «опель». Дребезжа и громыхая, машина чудом дотащилась до крыльца и остановилась; из нее вывалился окровавленный Люшков. Ссадины и порезы покрывали его лицо, а модный плащ превратился в лохмотья. Припадая на правую ногу, он, поддерживаемый Соколовым, заковылял наверх, в кабинет Дулепова.

За его дверями звучали крики и отборный мат. Клещов с Ясновским, не стесняясь в выражениях, поносили друг друга. Дулепов, не обращая на них внимания, вытащил из бара недопитую бутылку коньяка, налил полную рюмку, одним махом выпил и плюхнулся в кресло. Его остекленевший взгляд вперился в парадный портрет своего кумира — Бенкендорфа, потом скатился ниже и остановился на ротмистре с Клещовым. Секунду-другую он оставался недвижим, а потом вскочил, как ошпаренный, и с воплем «Сволочи!» запустил в них папье-маше.

Папье-маше просвистело рядом с головой ротмистра, ударилось в стену и разлетелось вдребезги. Ясновский и Клещов тут же забыли о перепалке, забились по углам и со страхом глазели на Дулепова. Полковника охватил приступ необузданного гнева. Схватив со стола подсвечник и размахивая им перед их испуганными физиономиями, он обрушился с обвинениями:

— Мудаки! Все просрали! Все! С вами не краснопузых ловить, а баранов. Разгоню к чертовой матери! Дармоеды! Я вас…

Ясновский в последний момент успел увернуться от дулеповского мосластого кулака, пролетевшего рядом с носом, и скользнул по стене к двери. Она приоткрылась, в щель просунулась физиономия насмерть перепуганного адъютанта. Заикаясь, он промямлил:

— Г-господин п-полковник…

— Чего еще? — прорычал Дулепов и, замахнувшись подсвечником, рявкнул: — Пшел вон!

Адъютанта сдуло как ветром, и в кабинет ввалился Люшков.

— Ты-ы? Комиссарская морда! Я… — вызверился Дулепов и осекся.

На него смотрело черное дуло пистолета.

— Сволочь! Мразь! Ты мне за все заплатишь! — сипел Люшков и, припадая на раненую ногу, наступал на Дулепова.

Ясновский съежился и, кажется, стал меньше ростом. Его затравленный взгляд метался между окном и дверью. Клещов же, оказавшись в мертвой зоне, не потерял присутствия духа и стерег каждое движение Люшкова. Тот, изрыгая проклятия, надвигался на Дулепова, но запнулся за ковер и потерял равновесие. Клещов коршуном налетел на него, вышиб пистолет и опрокинул на пол. Ему на помощь бросился Ясновский.

Ярость придала Люшкову дополнительные силы. Клубок тел, рыча и кусаясь, извивался у ног Дулепова. Тот метнулся к столу, трясущимися руками ухватился за ящик и, не замечая торчащего ключа, судорожно дергал за ручку. Замок не выдержал, и ящик вылетел из гнезда. На пол вывалились деньги, документы, горсть патронов и пистолет. Схватив его, Дулепов передернул затвор, вскинул руку, пытаясь поймать на мушку Люшкова.

— Прекратить! Не стрелять! — властный голос остановил его палец на спусковом крючке.