Призрак в Лубло
Шрифт:
– Так. А как же ты догадался, что найдешь здесь меня?
– И духом не чуял.
– Тогда чего же ты сюда заявился?
– Обыскать монастырь.
– Монастырь?
– пролепетал начальник полиции.
– Да. Потому что, без сомнения, груз фальшивых денег привезли именно сюда, в монастырь.
Начальник полиции наклонился к уху агента Штранга.
– Тсс, полегче на поворотах! Здесь - сам король! Обыск придется отложить. Однако за стенами обители можете продолжать наблюдение.
В это время снова раздались удары молотка: тук-тук, тук-тук, все нетерпеливее, все
– Черт знает что! Кого-то еще принесло! И что за дьявольский монастырь!
Маленькие глазки Штранга загорелись, будто светлячки в темноте:
– Что-то назревает. Это уж точно: назревает!
– Фантазируете, Штранг!
– Не думаю.
Ворота гудели под ударами так, что, казалось, они вот-вот развалятся.
– Черт побери! Взгляните там, куда запропастился старик привратник? Чем он там занимается? Почему не отворяет? Ну, с богом, Штранг, будьте умницей и побольше такта. А я пойду к его величеству.
Штранг же поспешил к будке привратника. Но у того, право же, были все причины не открывать ворота: остатки вина с королевского стола угодили к нему и быстро скосили беднягу. Сбросив с себя монашескую рясу, - такая жарища!
– он растянулся на дощатой лавке и теперь мирно похрапывал. Так что неизвестный пришелец мог стучать сколько ему угодно.
– Имеренция, - пробурчал он во сне, когда Штранг принялся его тормошить, - не заигрывай со мной, не заигрывай. Ты же знаешь, что от меня больше нет никакого прока.
Штранг понял, что будет больше прока, если он натянет рясу на себя, возьмет ключ, выпьет остаток от остатков и сам отправится к воротам.
По возможности подражая походке старика, Штранг подошел к калитке и слегка приоткрыл ее. Перед ним стоял высокий стройный мужчина, державший в руке поводья белого коня. Штранг тотчас же узнал его, и сердце его бурно забилось.
– Чего ты хочешь, брат во Христе?
– спросил он приглушенным и почтительным голосом.
– Хочу поговорить с тобой, умный человече.
– Оба уха мои отверзнуты для речей твоих, - равнодушно ответствовал фальшивый монах.
– Привозили сюда несколько недель тому назад одну женщину?
– Что? Кого? Не слышу.
– Может быть, ты потому не слышишь, что открыты только уши твои? Так открой же еще и ладонь.
Привратник сделал глуповатое лицо, набожно зажмурил глаза и вытянул вперед обе руки, которые пришелец тотчас же наполнил золотыми. Теми самыми фальшивыми золотыми, которые он по дороге сюда скупил у счастливчиков-селян. Для монаха они вполне сойдут.
Лисьи глазки Штранга радостно засияли, заискрились, когда он украдкой покосился на золотые монеты.
– Вижу, ты на правильном пути. Мог бы я и помочь тебе, но пока не в силах, потому что я всего лишь помощник привратника. Погоди немножко, и я все разузнаю.
С этими словами он достал из кармана маленький свисток и подул в него. Не прошло и мгновения, как ближние кусты зашевелились, и из них выскочили три вооруженных полицейских.
– Ты в западне, Михай Черницкий!
– вскричал маленький человечек, сбрасывая рясу.
– Вяжите его!
Судебный процесс над бандой фальшивомонетчиков Черницкого вызвал большой интерес даже и в дальних краях. Потому что
до самого Кракова и даже до Санкт-Петербурга тянулись их связи. Больше шести пудов весили документы процесса в варшавском архиве. Шестьдесят пять лиц было замешано в деле (среди них 9 женщин), но для нашей хроники все это совершенно безразлично, что там они наболтали в своих показаниях. Единственно интересным моментом в показаниях Черницкого было то, как он вступил на пагубный путь. Отец, возражавший против его женитьбы на небогатой Марии Яблонской, говорил ему: бери выше! Потому что в подвале у него, мол, есть один бочоночек с золотом. Он-то и подал сыну мысль - наделать фальшивых золотых и настоящие золотые своего отца подменить этими. Сначала жулики чеканили фальшивые деньги только для того, чтобы дурачить бедного старика (мастерская их находилась в одном подвале в Кракове). Позднее же это и доходное и опасное занятие понравилось авантюристу по природе Черницкому, особенно когда бочонок с «золотом» (на дне которого находились еще и настоящие золотые) украл Касперек из Лубло. Так Черницкий стал главарем большой банды и все прочее.Приговор гласил: «Смертная казнь через отсечение головы восьми главным преступникам». Разумеется, среди них был и Черницкий.
На площади поглазеть на казнь собралась огромная толпа. Среди них было много и приезжих - из Львова, Кракова. А в первом ряду восседал на трибуне граф Новоградский со старостой Тиводаром Любомирским.
На колокольне ударили в колокол: привезли осужденных. Каждого держал за руку священник. Староста взволнованно вскочил, по спине у него забегали мурашки, кровь прилила к голове.
– Михай Касперек!
– помимо своей воли вскричал он.
Черницкий, услышав это имя, гордо и вызывающе посмотрел в сторону, откуда долетел голос.
Новоградский дернул старосту за кунтуш:
– Садись! Чего ты?
– Богом клянусь, - отвечал староста, - этот малый - точная копия человека, умершего в Лубло. Да я тебе уж однажды рассказывал о нем. Не хромай он на одну ногу, я бы готов поклясться, что это он и есть.
– Это, между прочим, - главный преступник, Михай Черницкий, - пояснил Новоградский.
– Никогда в жизни не видел такого сходства. Даже братья родные редко бывают так похожи.
Начальник полиции загадочно улыбнулся.
– Может быть, так оно и есть, что они - братья. Если и не от одной матери, так от одного отца.
Чем больше разглядывал лублойский староста Черницкого, тем больше признавал его. Наконец он поднялся с места и пошел к преступникам.
– Знакомым ты мне кажешься, - тихо сказал он, дотронувшись до Черницкого рукой. Тот повернулся и захохотал нагло.
– Думаю, староста, что ты-то уж знаешь меня. От хорошего лакомого кусочка я тебя отпугнул, а?
Староста сломя голову помчался назад к Новоградскому.
– Скорее, скорее, дорогой друг. Прикажи отложить казнь, прошу тебя. Я напал на след очень большого преступления. Показания Черницкого не полные. Тут выявится еще один грандиозный случай. Этот человек обретался в Лубло под именем мертвого Касперека. Нет никаких сомнений, он сам признал это.
Начальник полиции с безразличием пожал плечами.