Призрак в Лубло
Шрифт:
К утру весть о видении старого Мучанека облетела целый город.
Могу побиться об заклад, говорили там и сям, что это черти выкрали Касперека и укатили прочь в черном ящике. Вот увидите, откроют гроб, а он - уже пустехонек!
О, как трудно было дожидаться рассвета! И как долго мигали на небе эти ленивые звезды. Они-то уж никогда не спешат. Медленно-медленно, будто нехотя, пришло утро. Исчезли, растаяли все и всякие гномы, волшебники и злые феи, выглянуло солнце, щедро окропив золотым дождем крыши домов (а трубы лихо задымились), луга (и в ответ примулы и гиацинты закивали солнцу своими головками), гору, и замок, и белого орла, что красуется на крепостном знамени (птицу
Это был сигнал. Теперь от курии к кладбищу зашагали официальные лица. Впереди шествия чеканили шаг два мушкетера - в шляпах-треуголках с серебряными позументами на синих мундирах и красными петлицами. Мушкетерам надлежало прокладывать путь через толпу. За ними следовало четыре могильщика с лопатами. Во главе же сената шествовал сам Фелициан Козанович, рядом с ним, слева, - священник, за ним - церковный служка в кирпично-красном кунтушике нес в руках кадильницу. А в самом хвосте - два цыгана тащили готовую вот-вот развалиться тележку. На этой тележке и повезут покойника на костер, вокруг которого уже стояли в качестве оцепления несколько верховых солдат. Тележка омерзительно скрипела, сидевшие на ней ребятишки визжали; это цыгане усадили на нее своих цыганят, сказав: «Пусть бедные цыганята тоже хоть немножко покатаются».
Могила Касперека на кладбище находилась подле обелиска барышень Маршан. Трава на ней, не то что на других могилах, еще и не начала зеленеть; былинки с трудом пробивались на волю между небрежно набросанных зимою мерзлых комьев земли. И хоть некоторые из былинок уже начали находить свой путь к солнцу, теперь все это напрасно, потому что вон пришли могильщики, чтобы снова перекопать уже уплотнившийся холмик.
Сначала могильщики вытащили из земли крест, затем занялись своим делом. Несколько ударов киркой, и могила раскрыта. Вот уже появился ореховый гроб, совершенно целехонький. Да в общем-то он и пробыл под землей всего девять недель.
– А ну приподнимите, Мучанек, крышку, - распорядился губернатор.
Все с любопытством уставились на гроб: голова к голове, кое-кто из-под плеча другого - кому как удавалось.
Старый кладбищенский сторож молотком забил в двух или трех местах лом между крышкой и гробом (и как ему только не жаль красивого белого шелкового савана), а затем сильно рванул ломик кверху, приподнимая крышку гроба.
– Ах! Ох!
– пронесся возглас удивления над толпой - над теми, кто стоял вблизи, и теми, что были поодаль в огромном людском скоплении, тянувшемся длинной вереницей от кладбища до главной площади в центре города.
– Ах, ох! Тут он.
Касперек действительно лежал, как и положено мертвецу, в ящике из четырех досок, лежал недвижно, спокойно, словно спал... На нем была красная шапка, синий, короткий, по пояс, доломан, желтые сапоги со шпорами на ногах - словом, все было так, как в час похорон. Не было видно на погребенном никаких следов тлена: кожа свеженькая, словно всего час назад его хоронили.
Губернатор с безразличным видом констатировал:
– Нет сомнений, что это его прах. Господа, взгляните и засвидетельствуйте официально.
Он наклонился и осмотрел подошвы сапог:
– Не видно на них ни следов износа, ни прилипшей земли.
– Непостижимо!
– вслух громко выразил удивление господин Гертей.
– Удивительно, - заметил Криштоф Павловский.
– Он даже потолстел.
– Я этого не нахожу, - возразил Шалгович.
– Каким был, таким и остался.
– Как не находите? Утверждаю: поправился!
– возмутился
– Да вы, пан, ослепли! У него вон даже второй подбородок вырос, и морда в два раза больше против прежнего.
Снова Касперека посмотрели несколько человек, поскольку пан Павловский настаивал, а Павловский - человек не глупый, многоопытный, командиром был у Ракоци [9] , и если уж он что говорит, значит, так оно и есть. Словом, все признали, что после смерти Михай Касперек потучнел. Теперь уже мало-помалу и Шалгович отступил от своего прежнего мнения:
– Гм, а ведь и в самом деле, гм! Вроде бы морда у него и впрямь толще стала, гм.
И покатился слух, будто снежная лавина, обрастая новыми подробностями. Те, кто стоял у самых кладбищенских ворот, уже говорили, что Касперек даже и живот отрастил. А те, что были подальше, на улице, добавляли: «Морда красная, будто тюльпан цветущий».
9
Ракоци, Ференц II - князь, предводитель борьбы Венгрии в XVII в. за освобождение от ига габсбургской монархии.
Стоявшие на главной площади утверждали уже, что в руке Касперек вместо распятия, которое, как подобает, Касперекне вложила ему в руку перед тем, как заколотили крышку гроба, пучок чьих-то волос.
Тут уж пришел в ярость Андраш Крижан, гайдук городского старосты, которого Касперек намедни подергал за бороду:
– Что? Да это же моя-то борода у него в горсти! Ну погоди же, сын Вельзевула!
И тотчас же вызвался вместо городского глашатая поджечь костер. Глашатай, от природы человек боязливый, не знал, как и благодарить гайдука.
Но вот по толпе прокатилась новая волна оживления. Уличные мальчишки загорланили «ура».
– Везут, везут!
Появилась тележка с гробом. Рядом с ней теперь шагали по два солдата, прикладами ружей прокладывая себе дорогу сквозь толпу зевак.
Затем заняли свои места прямо напротив костра городские официальные лица и губернатор.
Палач из города Кашша [10] , приехавший в Лубло накануне ночью, стоял наготове в своей кроваво-красной одежде перед возвышением, на котором восседал губернатор.
10
Кашша– ныне Кошице (Словакия).
Губернатор подал знак, громко крикнув:
– Примите тело и поступите с ним в соответствии с нашим приказом.
Затем, повернув голову к сидевшей сзади него красавице, жене майора Штромменфельда, заметил:
– Если земля отказалась его принять, чего доброго еще и небо отвергнет. Или, может быть, облака будут к нему снисходительны? Как вы думаете, баронесса?
В ответ смазливая белокурая баронесса очаровательно улыбнулась и бросила кокетливый взгляд на облака... на милые добрые облака.
– В самом деле, - сказала она, чуточку шепелявя, что, впрочем, ей даже шло, - миг, и превратится Касперек в дым, потом - в тучу, потом - в росу, потом...
– Ради бога, баронесса, не развивайте вашу мысль дальше! Иначе вы отобьете у меня всякую охоту сжигать Касперека.
– О, этого только недоставало!
– испуганно вскричала баронесса.
– Лишить удовольствия стольких людей. С вас станется. О, о, губернатор, вы все-таки безжалостный человек! Но, слава богу, теперь и вы уже ничего не успеете отменить.