Призрак Великой Смуты (CИ)

Так оно и случилось. Запланированное на сегодняшнее утро турецкое наступление на Трапезундском направлении закончилось, даже еще и не начавшись. Дредноуты, броненосцы и канонерки обрушили на расположенный между морем и горами турецкий фронт такое количество фугасных снарядов, что уже через четверть часа турецкие аскеры – из тех, кому посчастливилось уцелеть – стали, словно тараканы, драпать из своих полуразрушенных окопов. И против этого не помогли никакие жандармские заслоны, ибо сами жандармы первые пустились наутек.

Наступление под Эрзинджаном в общем направлении на Эрзерум на первых порах развивалось для турок вполне успешно. Многократно превосходящими силами они уже к полудню сбили с позиций бригаду армянских ополченцев. Но продвинуться им удалось всего на четыре версты. Почти у самого города они встретились с механизированной бригадой Красной гвардии под командованием капитана Рагуленко, усиленной вновь сформированной из остатков частей Кавказской армии стрелковой бригадой и поддержанной почти всей имеющейся у нас артиллерией. Турки были остановлены метким ружейно-пулеметным огнем и вынуждены отойти назад, подтягивая резервы для последующих атак.

Но лишь только они изготовились и втянулись в узкое дефиле, как пользуясь данными, полученными с помощью разведывательных аэропланов-малюток, по ним ударила вся наша артиллерия, начиная от полевых трехдюймовых пушек и заканчивая шестидюймовками корпуса, прибывшими из будущего. Вот тут-то и произошла та мясорубка, о которой до сих пор с содроганием вспоминают свидетели этого побоища. Трехдюймовки били шрапнелями так часто, словно они были пулеметами, а не орудиями. Ущелье, забитое турецкими войсками, превратилось в смертельную ловушку. Целые таборы турок уничтожались в мгновение ока. Полчаса спустя все было кончено. Механизированная бригада перешла в контратаку, восстанавливая фронт и беря в плен немногих турок, которым посчастливилось остаться в живых. В результате этой скоротечной операции турецкий корпус оказался полностью разгромленным, а его остатки обращены в бегство.

Как выяснилось чуть позже, турецкий главнокомандующий не пережил гибель своих войск. Вехип-паша расположил свою ставку в двадцати верстах от линии фронта, там, где ущелье, а вместе с ним и дорога на Сивас, делает крутой поворот с северо-запада на запад. Место для походной ставки было выбрано безопасное по всем соображениям, ибо не в одной армии мира до того момента не было артиллерийских орудий с такой дальнобойностью, какие оказались в распоряжении механизированной бригады Красной гвардии. Вехип-паша вместе со всем своим штабом угодил под огонь гаубичного артдивизиона особого назначения, чьи орудия могли забросить шестидюймовый снаряд почти на тридцать верст.

Четверть часа интенсивной стрельбы с корректировкой по заранее разведанной цели, и турецкие войска на Кавказском фронте оказались обезглавлены и лишены управления. Действие вполне в духе полковника Бережного, считающего, что устранение вражеского командующего – самый прямой путь к разгрому неприятеля. Нет человека, – говорит он, – нет и проблемы. Не мне его судить, да простит меня Господь – слишком много у нас расплодилось разных дурных людей, про которых можно сказать, что им вообще бы не стоило жить на этом свете.

В любом случае, эту кампанию на Кавказском фронте мы выиграли с фантастически низкими потерями, и теперь турецкая армия вряд ли оправится после этого поражения. Нам же наступать пока некуда – эти бесплодные горы не стоят того, чтобы за их захват платить жизнями русских солдат и офицеров.

21 марта 1918 года. Османская империя. Стамбул.

Юзбаши Гасан-бей.

Переворот, который мы назначили на 11 марта, был отложен. Произошло это из-за срочного отъезда Энвер-паши на фронт, где должно было вот-вот начаться наступление против русских. На очередной встрече с Саидом – посланцем бинбаши Мехмед-бея – я сообщил ему об этом.

Саид-эффенди задумчиво покачал головой, и стал меланхолически перебирать четки, сделанные из нефрита. Потом он внимательно посмотрел на меня, и сказал:

– Уважаемый Гасан-бей, то, что случилось – это и хорошо и плохо. Плохо то, что эти мерзавцы остались живы, но хорошо то, что после позавчерашнего разгрома войск Вехип-паши под Эрзинджаном армия окончательно деморализована. Фактически ее почти нет – солдаты толпами дезертируют с фронта и разбегаются по своим домам. Теперь все ненавидят Энвер-пашу как виновника этого страшного разгрома.

Я почувствовал, как у меня вспыхнули щеки от стыда. Я уже слышал о том, что произошло на Русском фронте. Авантюра с наступлением закончилась так, как меня и предупреждал бинбаши Махмуд-бей. Погибли тысячи аскеров, сотни храбрых офицеров, среди которых были и мои друзья. Какой позор! И все из-за этого подонка Энвер-паши! Теперь я был готов своими руками разорвать его на части. Пусть я и хромаю, но руки-то у меня остались такими же сильными, какими были до ранения.

Видимо заметив, как изменилось мое лицо, Саид-эффенди убрал четки в карман и достал откуда-то – и как это у него только получается! – маленький листочек папиросной бумаги. Это было послание от бинбаши Мехмед-бея.

Тот сообщал мне, что переворот нужно осуществлять немедленно. Младотуркам стало известно о заговоре. Энвер-паша выехал с фронта в Стамбул и завтра утром будет здесь. Их союзник Кемаль-паша, который пользуется большим авторитетом в армии, узнав о поражении войск Вехип-паши, срочно выехал из Вены в Стамбул и тоже скоро будет здесь. Этот человек очень опасен, но до места назначения он не доедет – им займутся совсем другие люди. Энвер-паша также не должен добраться до Стамбула, и меры для этого уже приняты. Таким образом, самые опасные для участников переворота главари младотурок будут нейтрализованы еще до его начала. Нам останется только арестовать или ликвидировать Талаат-пашу и Джемаль-пашу. В конце своего послания бинбаши Мехмед-бей выразил надежду, что наших сил должно хватить на то, чтобы успешно завершили все то, что мы задумали.

Я задумался. Выхода у нас не было. Нам требовалось взять власть еще до завтрашнего утра. Иначе мы не доживем до завтрашнего вечера. Даже если Энвер-паша и Кемаль-паша будут убиты, то Талаат-паша и Джемаль-паша останутся живы, и они нас не помилуют. Более того не помилуют они и нашу страну, которую их политика приведет к полному краху и уничтожению, и тогда развалины Оттоманской порты превратятся в поле боя между русскими и странами Антанты.

Саид-эффенди вопросительно посмотрел на меня, а потом протянул мне руку. Я понимающе кивнул и протянул ему послание Мехмед-бея. Он достал из кармана зажигалку, крутанул колесико и поднес трепещущий язычок пламени к бумажке. Она вспыхнула и мгновенно превратилась в пепел. Растоптав этот пепел ботинком, Саид-эфенди одобрительно похлопал меня по плечу.

– Уважаемый Гасан-бей, я уверен, что в этот раз у вас все пройдет так, как вы задумали. Когда человеку угрожает смертельная опасность, он совершает такие поступки, на которые никогда не решился бы в обычном состоянии. Помните – нельзя колебаться ни на минуту – только в этом случае вы добьетесь успеха. Вперед и только вперед. Желаю вам удачи, и да пребудет с вами милость Всевышнего!

То, что последовало потом, я вспоминал как какой-то затянувшийся кошмар. Сразу после свидания с посланцем Мехмед-бея я встретился с Мехмедом Вахеддином и рассказал ему, естественно, не сообщив ничего об источнике моей информации, о том, что нам всем осталось жить менее суток. Мой собеседник сперва чуть было не грохнулся в обморок, но потом, быстро придя в себя, развил бурную деятельность. По телефону он обзвонил всех своих конфидентов, произнеся при этом условный сигнал. И все тут же завертелось-закрутилось.