Призраки Гойи

— Нет-нет, — сказал Лоренсо, — оставайся на свету, чтобы я тебя видел.

Она повиновалась и выпрямилась. Он разглядывал ее еще несколько мгновений, а затем спросил:

— Тебя зовут Алисия?

— Да, — ответила девушка. — Но, если это имя вам не нравится, называйте меня как-нибудь иначе. Мне всё равно.

— Нет, мне нравится это имя. Алисия. Очень нравится. Откуда ты, Алисия?

— Вы — первый, кто меня об этом спрашивает. Какая вам разница?

— Я хотел бы это знать.

— Не знаю, откуда я. Кажется, из Мадрида. Отсюда.

— Где ты родилась?

— В сиротском доме, — сказала она. Лоренсо рассмеялся, и это, по-видимому, удивило девушку. Она спросила:

— Я сказала что-то смешное?

— Да, если угодно.

— Что же? Что я такого сказала?

— Никто и никогда не мог родиться в сиротском доме. Детей помещают в приют, если их родители неизвестны, умерли либо бросили своих детей, но в любом случае после того, как они родились. Ты знала своих родителей?

— Нет, — ответила она.

— Но хотя бы знала, кем они были?

— Да. Мой отец был кардиналом, — произнесла Алисия уверенно, едва ли не с гордостью, глядя Лоренсо в глаза.

— Кардиналом?

— Да!

— Кто тебе это сказал?

— Сестры. И другие девочки. Все эти дурочки.

— Сиротский дом содержали монахини?

— Естественно.

— Ты уверена, что это не был монастырь?

— Может, и так, — сказала девушка, глядя в окно и показывая всем своим видом, что ей становится скучно и она зря тратит время. — Не один ли черт?

— До какого возраста ты там оставалась?

— До тех пор пока мне не велели уйти. А что? Видя, что Алисия начинает лгать, Лоренсо решил сократить допрос. Но напоследок он спросил:

— А твоя мать? Ты ее знала?

— Нет.

— Ты знала, кто она?

— Да. Какая-то еретичка.

— Это тоже сказали сестры?

Алисия не ответила. Она бросила взгляд в окно, словно не слышала вопроса и вообще жалела, что села в эту коляску.

— Тебе известно, что значит еретичка? — спросил Лоренсо.

— Нет, но это запрещено, и за это наказывают.

— Теперь уже нет.

— Вот как?

Девушка резким движением задернула занавеску, которую Касамарес оставил приоткрытой, чтобы не заслонять свет, и спросила:

— Ну, что, займемся этим здесь? Прямо в экипаже? Мне не трудно. Даже на ходу, мне всё равно.

Она начала быстро приподнимать юбку, и тут Лоренсо сказал:

— Нет.

— Что — нет? Не здесь? А где же?

— Нигде. Я просто хотел бы немного поговорить с тобой.

— О чем?

— О тебе.

— Например? — подозрительно спросила девушка.

— Что ты делала после того, как ушла из приюта?

— Два года работала на ферме. Двое мужчин изнасиловали меня, и я оттуда ушла.

— А потом?

Алисия подняла палец и, нацелив его на Лоренсо, спросила:

— Вы знаете, что не получите своих денег обратно?

— Я и не собирался их забирать. Я хотел только переговорить с тобой.

— Хотите, чтобы я рассказала вам о каких-нибудь мерзких вещах? О том, о чем обычно не говорят? Если хотите, могу.

— Нет-нет, только не это.

«И это моя дочь, — думал Лоренсо. — Конечно, моя дочь, она сидит здесь, напротив меня. Размалеванная, готовая отдаться. Живой товар. Она способна говорить всякие гадости. Сбежала из монастыря в одиннадцать лет, была изнасилована крестьянами то ли в тринадцать, то ли в четырнадцать». При этом Касамарес не чувствовал себя ни опозоренным, ни смущенным. Он был заинтригован, очарован этой девушкой, как будто Инес внезапно предстала перед ним помолодевшей и более дерзкой, словно она оказалась перед ним в другом времени, в другой жизни. Лоренсо с юных лет осознавал, что он — двойственный человек, сложный и противоречивый, человек, которого ему не только не удавалось держать в узде, но даже толком узнать, и вот, теперь перед ним другая ипостась одной и той же женщины, существующая только благодаря ему и взирающая на него как на чужака.

Алисия спросила у незнакомца, разыгрывая страх (при этом она опустила юбку):

— Вы, случайно, не из полиции?

— Нет.

— Это, по крайней мере, правда?

— Правда.

— Дело в том, что я не выношу полицейских, особенно в штатском. И они платят мне той же монетой. Однажды я здорово поцарапала одного из них. У него до сих пор остался шрам, вот здесь, прямо под глазом. Всякий раз, когда ему удается, он сажает меня за решетку.

Лоренсо дал девушке слово, что он не из полиции.

— В таком случае что вам надо? Что мы тут делаем?

— Я собираюсь кое-что вам предложить.

— Да. Что именно?

— Уехать из Испании.

На сей раз безучастное выражение слетело с лица Алисии, подобно бумажной маске. Она была поистине ошеломлена и встревожена.

— Серьезно? — спросила девушка.

— Очень серьезно.

— Уехать куда?

— Куда угодно. Во Францию, в Италию, в Грецию. А лучше всего, пожалуй, в Америку.

— Зачем?

— Потому что она дальше.

— Я должна уехать из Испании?

— Да.

— С вами?

— Нет.

Все более обеспокоенная, Алисия поинтересовалась, не грозит ли ей неведомая опасность, или не желает ли ей кто-нибудь зла, настолько, чтобы желать избавиться от нее. Такое порой случается. Лоренсо ответил, что это не так.

— Тогда зачем вам нужно, чтоб я уехала? Разве нельзя хотя бы сказать мне это?

— Нет, не могу. Но если ты согласишься, то мне позволено сказать тебе лишь одно: у тебя будет достаточно денег, чтобы жить, ничего не делая, до конца своих дней.

— А я смогу выйти замуж?

— Всё, что пожелаешь. Ты будешь свободной. Свободной и богатой. Сможешь выйти замуж и родить детей. При условии, что тотчас же покинешь Испанию.

Внезапно девушка спросила:

— Это из-за моего отца-кардинала?

Лоренсо ненадолго задумался, прежде чем ответить:

— Не думаю. По правде сказать, истинные причины мне неизвестны. Меня к тебе послали, вот и всё.

— Кто вас послал?

— Я не вправе это говорить.