Призраки проshлого

– Дед, а у нас в закромах еще камни имеются? – все с той же тоской смотря на осколки, спросила я.

– Вообще-то, это мои камни, - решил напомнить родственник.

– И что? Тебе жалко? Они лет десять в шкафу пылились, бесхозные. Так у меня хоть польза будет.

– Это какая же? Устилать пол стеклом? – иронически выгнул бровь он.

– Так красиво же, - нагло улыбнулась я, заставив его недовольно насупиться. – Так что с камнями? Не выделишь?

– Обойдешься, - последовал ответ. Видимо дед решил, что если не будет камней, то и здесь сидеть мне резона больше не будет. П-ф-ф! Размечтался.

– Ну и ладно, - махнула я рукой, а другой потянулась к разбитым мыслеловам. Поколдовала над ними секунд тридцать, да и восстановила все семь. Вот, как новенькие. Теперь даже можно перезаписывать. Только не сейчас, у меня ноги отваливаются, и пальцы немеют. Перетрудилась я что-то.

– А ты это… чего рвался то? Ко мне в смысле? – спросила я, со скрипом и хрустом поднимаясь на ноги. И ведь знала, что сидеть так долго в одной позе чревато, теперь расплачиваюсь, еле ноги переставляю, прямо как прежний Кахаар. Да еще дед волком смотрит, но молчит. Правильно молчит. Он меня знает покорной, со всем соглашающейся, и боящейся его до одури. Только той Клем больше нет, скончалась в муках пару дней назад, когда любимый вырвал ее сердце и растоптал прямо у нее на глазах, прикидываясь при этом заботой о ее благе. Я же, как ни рассматривала, никакого блага не узрела. Что хорошего может быть в браке с нелюбимым? Да еще ради благополучия нелюбимого деда и его драгоценного дома, который лично я терпеть не могу? Хотя нет, его могу. Деда и лицемерие дедова семейства не могу, а все остальное, если приглядеться, не так уж и плохо.

Короче, дед меня немного побаивается, точнее того, что эта, новая Клем может выкинуть, если ее довести. Дед доводить опасался.

– Этот, посыльный мальчишки пожаловал, - скривился родственник, да так, словно у него зубы заболели, все и разом.

– Кто? – не поняла я.

– Тень, - снизошел до ответа он.

– А-а-а. А чего не гонишь?

– Не уходит.

– Стареешь.

– Очень может быть, - задумался дед.

– Ладно, спущусь. По саду прогуляюсь.

– За ворота не выходи, - настороженно бросил он.

– И не собиралась, - заверила я.

Да уж, после истории с мертвыми полукровками из Кровавых песков и моими откровениями, деда слегка лихорадило. Несмотря на все его заверения, что Саргон Агеэра гниет в могиле, он послал своих спецов, чтобы они эту могилку нашли, раскопали и убедились, что труп все еще там, где дед его когда-то прикопал. Где это самое где, я понятия не имею, и даже не догадываюсь. Не лезу, и лезть не собираюсь. У меня своих проблем хватает. Как-нибудь без мертвых родственников обойдусь. Но пока дед не удостоверился, моя безопасность его крайне волновала. И я его понимаю. Вдруг, единственную внучку раньше времени укокошат, некому будет власть дома передать, разве что дяде Карлу, или дяде Базилиэлю, весьма колоритный стержень бы получился. Ага, его бы весьма колоритно засмеяли, с нашим домом заодно. И опустился бы второй дом в ветвях власти на ветвь эдак шестисотую. А что? Очень может быть.

Дед свалил с чувством глубокой досады и выполненного долга, а я немного походила по комнате, от кровати к столу, добрела до уборной, глянула в свое измученное бессонницей и напряжением, отражение, убедилась, что краше только в гроб, заметила, что стекло слегка замерцало, и почти вылетела из комнаты, поспешно захлопнув при этом дверь.

Гад! До сих пор подглядывает. Мучает меня. Заняться ему, что ли нечем? Я надеялась, он сидит в своем распрекрасном дворце, невесту себе выбирает. Скотина! Да, я злюсь. И ненавижу его. Это все, что мне остается, все, что я могу. Ненавидеть, и искренне верить в то, что больше не люблю. Не люблю и все! Молчи, мое глупое сердце, ты ничего не понимаешь. Не понимаешь, что тебя выбросили на помойку и растоптали, а ты все тоскуешь, и рвешься открыть эту дурацкую дверь, чтобы с надеждой смотреть в зеркало, мечтая, что рано или поздно из него появится приглашающая рука.

Да, моему бывшему любимому, а сейчас ненавистному негодяю, зеркала подглядывать помогают, за всеми и всем, чаще за мной, а еще ходить сквозь них, вместо порталов, и проводить юных особ, точнее одну конкретную особу, меня то бишь. Впрочем, кто знает, может он уже другую водит, и не одну. Может, к нему целый табун наведывается. Рыжая в понедельник, темненькая во вторник, в среду блондинка, в четверг какая-нибудь кудряшка, а в пятницу мужик.

Представила сию картину маслом, улыбнулась, развеселилась, и даже реветь перехотелось. Но, наверное, так легче бы было. Знать, что он негодяй, бабник и чудовище. Глядишь, и забыла бы его, и не снились бы ночами его горячие руки без перчаток, его жаркое дыхание на моей коже, и губы, заставившие однажды увидеть небеса…

Так, кончаем сырость разводить. Заталкиваем старую, недобитую Клем, в самый темный уголок души, напяливаем стервозную улыбку, и идем портить настроение тени повелителя, который сыграл не последнюю роль в моей разбитой некоторыми жизни.

* * *

Эвен за два прошедших дня совсем не поменялся. А жаль. Я надеялась на уныние, на худой конец, тревогу в глазах. А он, как был жизнерадостным наглецом, так и остался.

– О, малышка, рад видеть, - поднялся он. – Дааа… Бледность и зареванный вид нынче не в моде.

– А кто ревет? Было бы с чего? Мужиков в мире, как грязи, и на твоем работодателе свет клином не сошелся. Чего приперся-то?

О, кажется, этот вопрос нынче актуален.

Тень повелителя моей бравадой впечатлился, хмыкнул, что-то там себе под нос, но до ответа снизошел.

– Бал скоро. Поговорить надо.

– О бале?

– Почти.

Разговаривать что-то перехотелось. Слишком невозмутимый был вид у моего не совсем друга. Но любопытство сожрало все тревоги, и я милостиво согласилась прогуляться по нашему мрачному, заросшему всякими сорняками саду. Правда, когда вышла из дома, слегка прибалдела. От сорняков не осталось и следа, а каменные дорожки со всех сторон окружал идеально подстриженный газон.

– Это что такое? – вытаращилась я, правда таращилась не долго. Видимо Кахаар, его помощница Зита и еще пара новых слуг, добрались и до сада. Оперативненько работают. Такими темпами, они не только сад, но и все владения благоустроят. Надо с деда премию стрясти, и жалование прибавить. Такие старательные служащие на каменных дорожках не валяются, а нет, ошиблась. Случается.

Это, Кахаар так спешил мне укрепляющий отвар принести, что споткнулся (ступени у входа у нас старые, кривые, да еще с выбоинами в разных местах) и упал прямо в руки вовремя среагировавшего Эвена. Зато отвар не расплескал. Ни одной капли. Вот это профессионализм. А дед жмот! На всем экономит. Надо бы так подстроить, чтобы он сам, как-нибудь с этих ступенек навернулся, глядишь, раскошелится на новые, а заодно и на покрытия для дорожек.

– О, спасибо. Мне как раз отварчика недоставало, - выдала я, выхватила из рук смущенного слуги, повышенного до звания камердинера и дворецкого в одном лице, стакан и залпом выпила. Похорошело сразу. Силы этот отварчик, конечно, не восполняет, но освежает знатно. И голову прочищает в миг. – Кахаар, а чего сам носишь? Слуг что ли мало? Так ты скажи, еще наймем.

– Не надо еще. Рук хватает.

– Руководство хромает? Так ты это, не стесняйся. Демоны, вот я дура! – хлопнула себя по лбу, вспомнив наконец, о чем вчера перед сном раздумывала. – Какой из тебя камердинер? Управляющим будешь!

От этих слов Кахаару поплохело и он снова завалился на руки Эвену.

– Или ты не хочешь? – с подозрением спросила я, заглянув в его помолодевшее лицо. – Думаешь, годы не позволят?

При упоминании о годах, Кахаар резко открыл глаза, встрепенулся, и поскакал резвой козочкой, тьфу, козленком, в сторону входа.

– Не волнуйтесь, молодая хозяйка, я подготовлю все бумаги.

– Э… стакан-то забери…

– Конечно-конечно, прекрасная хозяйка, я пришлю слугу, - и дверь захлопнулась, а я с досадой подумала, что кажется, слегка погорячилась.