Призыв

Грегори убрал распечатку в ящик своего стола и выключил монитор.

Нет, он не станет ничего докладывать Энгельсу. Правила правилами, но он пока оставит эту информацию при себе.

Сью хотела поговорить со своей бабушкой после ужина, но сразу после него старушка неожиданно вышла из-за стола и скрылась в своей спальне.

– Бабушка себя хорошо чувствует? – спросила Сью.

Джон пожал плечами, никто из родителей ничего ей не ответил. Сью молча доела свой рис.

В ресторане и она, и Джон убирали со столов, подметали, мыли посуду, но дома это было только женскими обязанностями, и после ужина Джон отправился в гостиную смотреть телевизор, а Сью осталась на кухне с матерью. Она, возможно, уже давно стала бы возражать против такой вопиющей дискриминации, но на самом деле это время было единственным, когда ей представлялась возможность поговорить с матерью наедине, и только поэтому Сью согласилась на такое несправедливое разделение труда. Правда была в том, что именно в эти моменты она чувствовала настоящую близость к матери. Моя посуду, работая на кухне, они уже были не матерью и дочерью, а коллегами, равными. Их роли были четко определены: одна мыла посуду, а вторая ее вытирала. Они менялись этими ролями, при этом могли говорить свободнее, чем в иных ситуациях, когда в присутствии других людей между ними иногда возникала некая враждебность.

Была очередь Сью мыть посуду. Она взяла мочалку с деревянной полки и выдавила в раковину средство для мытья посуду, перед тем как включить воду.

Мать казалось озабоченной и размышляла о чем-то, глядя в окно. Сью подумала, что, возможно, бабушка рассказала ей что-то о капху гирнгси. Она уже хотела спросить об этом, но осеклась.

Раковина наполнилась водой, появились мыльные пузыри. Сью бросила туда палочки и вилки, а потом повернула кран, чтобы в другой половине раковины мать могла споласкивать посуду.

Какое-то время они работали в молчании.

Сью поймала себя на том, что думает о матери, об отце, и вежливо кашлянула. Мать сурово посмотрела на нее, и девушка чуть не попятилась, но потом заставила себя задать тот вопрос, который уже хотела задать раньше.

– Ты любишь отца?

На лице матери ничего не отразилось – ни удивления, ни недоумения. Она сполоснула тарелку и принялась вытирать ее.

– У нас очень хороший брак.

Сью набралась храбрости и продолжила настаивать.

– Но ты любишь его?

– Да, люблю. – Еще одна тарелка: сполоснула, вытерла.

Сью закончила мыть посуду, вытерла руки о свои джинсы и посмотрела на мать.

– Ты всегда любила его? Когда вы впервые встретились, ты уже знала, что любишь его?

Ее мать на мгновение замолчала – ее маленькие руки продолжали вытирать тарелку, хотя она уже давно была сухой.

– Я полюбила его постепенно, – наконец сказала она.

– А ты…

– Мой, – строго сказала мать, – я не в настроении разговаривать.

Сью кивнула. Мама вдруг показалась ей старой, и это напугало девушку. Она увидела сходство с лицом бабушки в том, как на лице матери появлялись такие же морщинки вокруг рта и глаз; но в то же время под этими морщинками угадывалось и ее собственное лицо. Сью поняла то, что не приходило ей в голову во время дней рождения матери – та уже достигла верхней границы среднего возраста. Да и сама Сью уже не девочка.

Это было печальное открытие, которое оставило в ней странное чувство. Она начала мыть кастрюлю для варки риса, отскребая ногтями прилипшие к внутренней стенке зернышки. Мать Сью взяла еще одну тарелку, вытерла ее, и было что-то такое в ее медленных и неторопливых движениях, от чего она казалась хрупкой и уязвимой.

И тут Сью осенило.

Капху гирнгси может убить ее мать. Или ее отца, или Джона, или бабушку – никто из них не был защищен.

Сью снова посмотрела на мать – и впервые поняла, как она любит ее и переживает за нее. За обоих своих родителей. За всю свою семью.

Если бы это было сценой из телевизионного сериала, то в этот момент она повернулась бы к матери и сказала: «Я люблю тебя», и они обнялись бы, и все проблемы были бы решены, а все прошлые конфликты забыты.

Но ее семья не была одной из этих придуманных семей, и Сью передала матери кастрюлю для варки риса, ничего не сказав, а затем принялась скрести палочки.

После того как посуда была вымыта, Сью сидела некоторое время между отцом и братом и смотрела информационно-развлекательное шоу «Энтертейнмент тунайт», потом пожелала спокойной ночи и пошла по коридору к комнате бабушки.

Она медленно открыла дверь. Бабушка лежала на кровати, закрыв глаза левой рукой. Шторы и жалюзи опущены, так что ни лучик дневного света в ее спальню проникнуть не мог; обе лампы выключены, и свет проникал только из коридора через открытую Сью дверь. Комната еще сильнее, чем обычно, пахла травами и средствами китайской медицины.

– Я устала, – сказала бабушка; слабый, тихий голос старой женщины, почти шепот, подтверждал ее слова.

Сью пронзил импульс страха, внезапное иррациональное чувство, что ее бабушка серьезно больна и умирает, но она подавила его и вошла в комнату.

– Ты хочешь, чтобы я закрыла дверь?

Старушка отрицательно покачала головой, не отнимая руки от лица.

– Не нужно, оставь так.

– Мне необходимо знать о капху гирнгси.

Теперь бабушка пошевелилась.

Сью увидела, как из-под руки на нее смотрят ее глаза. Тяжело вздохнув, с большим усилием бабушка села, свесив с кровати свои тощие и сморщенные ноги. Она крепко закрыла глаза, потом снова открыла их и посмотрела на Сью.

– Я рада, что ты наконец готова.

Сью почувствовала растерянность.

– Я не знаю, к чему должна быть готова. Я не знаю, готова ли к чему-либо. Я просто хочу узнать о капху гирнгси.

– Ты веришь. – Бабушка изучающе посмотрела на нее.

Девушка кивнула.

– Я верю.

– Я устала. Я думала об этом сегодня, старалась собрать мою силу, проверяла себя. – Она замолчала, моргнула, и Сью впервые заметила, что глаза бабушки похожи на ее собственные: миндалевидные и большие, больше, чем у Джона, у отца и даже у матери.

– Я стара, я слаба, и я не знаю, смогу ли бороться с этим капху гирнгси; думаю, возможно, нам лучше уехать.

Сью опустилась на колени на пол рядом с бабушкой.

– Я думала, что это наша обязанность – остановить его…

Старушка ничего не ответила.

– На этот раз все по-другому, да? – Голос Сью был таким же тихим, как и у бабушки. Она внимательно смотрела ей в лицо. – Здесь не так, как было в Чанксане?

Бабушка вздохнула и согласно кивнула.

– Капху гирнгси больше не боится. Люди забыли о нем, люди не верят, люди не знают теперь, как бороться с ним. Капху гирнгси мудр, или глуп, или просто тщеславен и готов объявить о своем присутствии здесь. И после того, как прошло столько времени, столько столетий, он решил, что устал прятаться в тени и жить на задворках человеческого общества, как стервятник, питающийся падалью. Он хочет заявить о себе открыто.