Проблема человека в западной философии
Шрифт:
Все страсти и устремления человека являются попытками найти ответ на проблему своего существования, или можно сказать, что это попытка избежать душевного заболевания. (Кстати, что касается психической жизни, то настоящая проблема заключается не в том, почему люди становятся душевнобольными, а скорее в том, почему большинству из них удается избежать душевного заболевания.) Как психически здоровые люди, так и невротики одержимы потребностью найти ответ на данный вопрос. Различие состоит лишь в том, что один ответ в большей степени, чем другой, соответствует общим потребностям человека и потому скорее ведет к развитию его сил и счастью. Все культуры предлагают сложившиеся системы, в которых господствует определенное решение, а тем самым известные устремления и формы их удовлетворения. Имеем ли мы дело с примитивной религией, с теистической или нетеистической религией, — все они представляют собой попытки найти ответ на проблему существования человека. Высокоразвитые культуры и совершенно варварские культуры имеют одну и ту же функцию; единственное их различие состоит в том, лучше или хуже является найденный ими ответ. Тот, кто отклоняется от культурного образца, также находится в поисках этого ответа, как и его более приспособленный собрат. Его ответ может быть лучше или хуже ответа, который дает культура, но в любом случае речь идет о том же фундаментальном вопросе, поставленном человеческим существованием. В этом смысле все культуры религиозны, и каждый невроз есть частная форма религии, при условии, что мы будем понимать под религией попытку найти ответ на проблему человеческого существования. Чудовищную энергию, породившую психические заболевания, а также энергию, скрытую в искусстве и религии, нельзя понять как следствие фрустрированных и сублимированных физиологических потребностей. Речь
Каковы же потребности и страсти, берущие свое начало в существовании человека?
Человек был вырван из единства с природой, характеризующего животное существование. Поскольку он располагает разумом и воображением, он осознает свое одиночество и обособленность, свое бессилие и незнание, случайность своего рождения и своей смерти. Человек не мог бы и мгновение вынести это состояние, если бы не имел возможности вступать в отношения с окружающими людьми, что заменило ему старые, регулируемые инстинктами связи. Даже если бы были удовлетворены все его физиологические потребности, он ощущал бы свое состояние одиночества, как тюрьму, из которой он должен вырваться, чтобы остаться здоровым. Душевнобольной фактически является человеком, которому совсем не удалось достичь какого-либо единения. Он находится в плену, даже если он не живет за зарешеченными окнами. Объединиться с другим живым существом, вступить с ним в отношения — это настоятельная потребность, от удовлетворения которой зависит душевное здоровье человека. Эта потребность стоит за всеми явлениями, составляющими шкалу интимных человеческих отношений, за всеми страстями, которые в широком смысле слова можно обозначить как любовь.
Есть различные возможности искать и достичь объединения. Человек может попытаться достичь единства с внешним миром тем, что он полностью подчиняется человеку, группе, институту или богу. Таким образом он преодолевает отторгнутость своего индивидуального бытия, становясь частью другого человека или чего-то еще, что больше, чем он сам; он переживает свое самоотождествление в единении с силой, которой подчинился. Другая возможность для преодоления этой обособленности лежит в прямо противоположном направлении: человек может попытаться достичь единства с внешним миром тем, что он приобретает над ним власть, при этом он делает других составной частью самого себя и таким образом трансцендирует свое индивидуальное бытие через порабощение других. Общий элемент подчинения и порабощения других — симбиозная природа соотнесенности. Оба участника такого отношения потеряли свою целостность и свою свободу. Они живут в зависимости друг от друга, один живет за счет другого; каждый из них удовлетворяет свою потребность в близости, однако оба страдают от недостатка внутренней силы и веры в себя, для чего были бы необходимы свобода и независимость. Кроме того, им постоянно угрожает сознательная или неосознанная враждебность, которую обязательно порождает симбиозное отношение [318] . Реализация основанной на подчинении (мазохистской) или покоящейся на порабощении (садистской) страсти никогда не приводит к удовлетворению. Они обладают динамикой, которая сама себя подгоняет. И поскольку никакое подчинение или порабощение (или владение, или слава), сколь бы велики они ни были, не может дать человеку ощущения самотождественности и единения с другими, он пытается добиться все большего и большего. Конечный результат такой страсти — крах. По-другому быть и не может. Эти страсти нацелены на то, чтобы достичь чувства единения, но при этом они разрушают ощущение целостности человека. Тот, кто одержим такой страстью, в действительности зависит от другого; вместо того чтобы развивать свое, индивидуальное бытие, он делает себя зависимым от того, кому он подчиняется или кого он порабощает.
318
ср.: Fromm E. Escape from Freedom. N.Y., 1941.
Есть только одна страсть, которая удовлетворяет потребность человека в единении с миром и одновременно в достижении чувства целостности и индивидуальности, — любовь. Любовь — это объединение с другим человеком или предметом вне самого себя при условии сохранения обособленности и целостности самого себя. Любовь — это опыт деления и общности, который позволяет полностью развить собственную внутреннюю активность. Переживание любви делает излишними иллюзии. Мне больше не нужно преувеличивать образ другого или представление о самом себе, поскольку реальность живого деления и любви позволяет мне трансцендировать мое изолированное существование и одновременно переживать себя в качестве субъекта тех сил, которые составляют акт любви. Это касается особого качества процесса любви, а не ее объекта. Любовь находит свое выражение в солидарности с окружающими нас людьми, она воплощается в эротической любви между мужчиной и женщиной, в любви матери к своему ребенку и в любви к самому себе как человеческому существу. Она воплощается в мистическом переживании единения. В акте любви я един со Вселенной и тем не менее остаюсь самим собой, неповторимым, особым, ограниченным смертным человеческим существом. Именно из этой полярности обособленности и объединения родилась и постоянно возрождается любовь.
Любовь является одним из моментов того, что я обозначил как продуктивную ориентацию: деятельное и творческое отношение человека к другому человеку, к самому себе и природе. В области мышления продуктивная ориентация выражается в правильном постижении мира посредством разума. В области деятельности продуктивная ориентация выражается в продуктивной работе, прототипом которой могут служить искусство и ремесло. В области чувств продуктивная ориентация выражается в любви, которая означает переживание единения с другим человеком, со всеми людьми и с природой, однако при условии, что сохраняется чувство собственной целостности и независимости. Переживание любви приводит к парадоксальной ситуации, когда два человека становятся одним и одновременно остаются двумя личностями. Любовь в этом смысле никогда не ограничивается одной личностью. Если я люблю одного-единственного человека и никого больше и если моя любовь к определенной личности еще больше отчуждает меня от других людей и еще дальше отдаляет меня от них, то я привязан определенным образом к этому человеку, но я не люблю. Если я могу сказать: «Я тебя люблю», я говорю тем самым: «Я люблю в тебе все человечество, все живое; я люблю в тебе также и самого себя». В этом смысле любовь к себе противоположна эгоизму. Последний фактически является жадным интересом к самому себе, который проистекает от недостатка настоящей любви к себе и компенсирует этот недостаток. Напротив, любовь делает меня, как это ни парадоксально, более независимым, поскольку я становлюсь более сильным и счастливым, — и все же она делает меня единым существом с любимым человеком, причем настолько, что в некоторые моменты индивидуальность кажется погашенной. Когда я люблю, я проделываю опыт «Я есть Ты», «Ты» — как любимый человек, «Ты» — как посторонний, «Ты» — как все живое. Переживание любви — единственный ответ на вопрос, чтo означает быть человеческим существом, и только она является порукой душевного здоровья.
Деятельная любовь всегда включает набор следующих ориентаций: забота, чувство ответственности, уважение и понимание [319] . Если я люблю, то другой (тот, кого я люблю. — Прим. ред.) близок мне. Это означает, что у меня есть активный интерес к его росту и счастью. При этом я являюсь не только зрителем, я чувствую себя ответственным за него. Я отвечаю на его потребности, как на те, которые он может выразить, так и на те, которые он сам не осознает. Я уважаю его, оказываю ему почтение (в соответствии с первоначальным значением, восходящим к re-spicere), я вижу его таким, каков он есть, объективно, а не искаженно, через мои желания и опасения. Я знаю его, я
проник сквозь поверхность к сердцевине его бытия и вступил с ним в отношения из самой своей сердцевины, из самого центра, а не только поверхностью своего существа. (Эта идентичность слов «любить» и «познавать» видна в древнееврейском jadoa и в немецких словах meinen и minnen.)319
ср.: Fromm E. Man for Himself. An Inquiry into the Psychology of Ethics. N.Y., 1947.
Если продуктивная любовь направляется на себе подобных, то ее можно назвать любовью к ближнему или любовью к людям. При материнской любви (древнеевр. rachamin от rechem — материнское лоно) речь идет об отношении между двумя неравными лицами. Ребенок беспомощен и зависим от матери. Для того чтобы расти, он должен становиться все более независимым от матери, пока он наконец совсем перестанет в ней нуждаться. Таким образом, отношение мать — ребенок парадоксально и в известном смысле трагично. Оно требует от матери самой интенсивной любви, но эта любовь должна помочь ребенку стать самостоятельным и полностью независимым от нее. Для каждой матери очень легко любить своего ребенка, пока не начался этот процесс отделения, а вот одновременно любить ребенка и дать ему возможность уйти и желать, чтобы он ушел, — это задача, с которой многие матери не справляются.
При эротической любви (греч. eros древнеевр. ahabah, которое происходит от корня глагола «гореть», «пылать») в игру вступает побуждение, которое требует объединения и единства с другим. В то время как любовь к людям распространяется на всех людей, а материнская любовь — на ребенка и на все, что нуждается в помощи, эротическая любовь направлена на одно-единственное лицо, обычно другого пола, с которым человек хочет объединиться и стать единым целым. Эротическая любовь начинается с разобщенности и кончается единением. Материнская любовь начинается с единства и кончается разобщенностью. Если бы потребность в единении могла быть реализована в материнской любви, это означало бы разрушение ребенка как независимого существа, поскольку ребенок должен уйти от своей матери, а не оставаться привязанным к ней. Если в эротической любви отсутствует любовь к человеку и она продиктована только желанием к объединению, то это всего лишь сексуальная страсть без любви или речь идет об извращении любви, что можно наблюдать в садистской и мазохистской форме «любви».
Потребность человека в общении можно полностью понять лишь в том — случае, если принять во внимание последствия, которые наступают в результате прекращения всякого рода отношений, то есть если понять значение нарциссизма. Единственная реальность, которую может переживать грудной ребенок, — это собственное тело и свои потребности, физиологические потребности, а также потребность в тепле и расположении матери. Ребенок еще не знает своего «Я», обособленного от «Ты». Он еще находится в состоянии единства с миром, но это единство существует лишь до тех пор, пока его сознание не проснулось для восприятия индивидуальности и реальности. Внешний мир существует для него только в образе пищи и тепла, которые нужны ему для удовлетворения его потребностей, а не как что-то или кто-то, осознаваемое реалистически и объективно. Фрейд обозначил такое ориентирование как «первичный нарциссизм». При нормальном развитии данное состояние нарциссизма все больше и больше преодолевается посредством растущего восприятия внешней реальности и соответственно возрастающего чувства «Я» в отличие от чувства «Ты». Подобное изменение наступает прежде всего на уровне чувственного восприятия, когда вещи и люди воспринимаются как различные и своеобразные величины. Это является предпосылкой возникновения языка. Прежде чем называть вещи по именам, необходимо распознать их в качестве индивидуальных и самостоятельных величин [320] . Гораздо больше времени требуется для эмоционального преодоления нарциссизма. Для ребенка в возрасте семи-восьми лет другие люди в основном все еще существуют как средство удовлетворения его потребностей. Их можно заменить, как только они выполнили эту свою функцию, и лишь с восьми-девяти лет ребенок начинает воспринимать другого человека так, что он может начать его любить, то есть, согласно формулировке X.С. Салливана [321] , чувствовать, что потребности другого человека так же важны, как и его собственные [322] .
320
ср.: Piaget J. La construction du reel chez Tentant. Neuchatel, 1937.
321
см.: Sullivan H.S. Interpersonal Theory of Psychiatry. N.Y., 1953, p. 49 ff.
322
Эту любовь ребенок первоначально, как правило, испытывает к своим сверстникам, а не к родителям. Приятное представление, что дети «любят» своих родителей раньше, чем кого-либо другого, еще следует причислить к многочисленным иллюзиям, которые желаемое выдают за действительное. Для ребенка в этом возрасте отец и мать являются скорее объектами его зависимости и страха, чем любви, которая по своей природе основывается на равенстве и независимости. Если мы отличаем любовь к родителям от нежной, но пассивной привязанности к ним, от инцестуальной привязанности и от обычного или даже трусливого подчинения, то она развивается — если дело вообще доходит до этого — только в более позднем возрасте, а не в детстве, хотя при счастливом стечении обстоятельств ее зачатки можно обнаружить уже и в раннем возрасте. (Аналогичная точка зрения, но в более жестких формулировках представлена в упомянутой выше книге X.С. Салливана.) Многие родители, однако, не готовы признать данный факт и реагируют на первое действительно любящее отношение своего ребенка тем, что они либо открыто обижаются, либо, что еще хуже, смеются над ним. Их сознательная или неосознанная ревность — одно из сильнейших препятствий для развития у ребенка способности любить.
Первичный нарциссизм — нормальный феномен, который соответствует нормальному физическому и духовному развитию ребенка. Но нарциссизм существует и в более поздние периоды жизни («вторичный нарциссизм», по Фрейду). Он наступает в тех случаях, когда подросшему ребенку не удается развить свою способность к любви или когда он ее теряет. Нарциссизм лежит в основе всех тяжелых психических заболеваний. Для человека в состоянии нарциссизма есть только одна реальность: его собственный процесс мышления, его чувства и потребности. Он не переживает внешний мир объективно, он не воспринимает его объективно, то есть не ощущает его как что-то, что имеет собственное положение, собственные условия и потребности. В разных формах душевных заболеваний можно найти самые экстремальные формы нарциссизма. Душевнобольной потерял контакт с миром, он ушел в самого себя. Он не может больше воспринимать ни материальную, ни человеческую действительность таковой, какова она есть, но видит ее лишь такой, какой ее формируют и определяют его собственные внутренние процессы. Либо он вовсе не реагирует на внешний мир или если реагирует, то делает это не в соответствии с его реальностью, а в соответствии с собственным мышлением и своими чувствами. Нарциссизм — противоположный полюс объективности, разума, любви.
То обстоятельство, что полное прекращение отношений приводит в мир душевного заболевания (психоза), указывает на другой факт: какая-либо форма соотнесенности является предпосылкой душевного здоровья вообще. Однако среди многих форм отношений только продуктивная форма, любящее отношение, отвечает условию сохранения свободы и целостности человека при объединении его с другим человеком.
Следующий аспект человеческой ситуации, который тесно связан с потребностью в соотнесенности, — это ситуация человека как тварного существа и его потребность преодолеть данное состояние пассивного существования. Человек был заброшен в мир без его знания, согласия или желания и будет из него изъят также без его согласия и желания. В этом отношении он не отличается от животных, растений и неорганической материи. Но поскольку человек наделен разумом и силой воображения, он не может довольствоваться пассивной ролью твари, смириться с ролью случайно брошенного жребия. Ему не терпится преодолеть роль тварного существа, случайность и пассивность животного существования: он сам становится «творцом».