Пробный камень
Шрифт:
— Вот это да! — хохотнул он. — Овладеваешь смежной профессией? Взаимозаменяемость отрабатываешь?.. А где Катя?
— Заболела.
— Тоже от грибов? — снова хохотнул Ромка. — Васька Бурка вчера отравился! Всю ночь спать не давал — в кусты бегал!..
Это была вторая в тот день неприятность.
Когда Борис Кравцов узнал, что вышли из строя сразу двое, он даже забыл умыться утром. Обход больных он начал с Кати. С ней он был сочувственно-вежлив, а в палатку к Ваське Буркину пришел насупленный и грозный. Борису уже рассказали, что произошло с ним.
Вчера набрели ребята в роще на россыпь каких-то
Мальчишки заспорили, забыв, что с Васькой лучше не связываться. А он настаивал на своем и, чтобы доказать свою правоту, засунул поганку в рот, пожевал, — губы у него перекосились, но он проглотил жгучую полынную горечь. Над ним посмеялись и забыли про поганки. Забыл о них и сам Васька. Вспомнил только ночью, когда бегал в кусты. К утру резь в животе утихла.
Увидев Бориса, он икнул и сел на койке. За Борисом, как ассистент за профессором, шла Лида, шептала на ходу:
— Я ему угольков из топки принесла. Их проглотишь, а они яд в себя впитывают.
— Клизму ему! — прогремел Борис и добавил вычитанное в какой-то книге: — С патефонными иголками!
Васька икнул еще раз, а Лида стыдливо потупилась.
— Членовредительством это называется! — продолжал Борис. — Умышленным… Работать надо, а он поганки жует! Ты просто… ты…
Он не нашел нужного слова.
— Гурман! — подсказал Олег, стоявший вместе с другими ребятами у входа в палатку.
— Подходит! — хохотнул Ромка. — Он как-то пузырек туши на спор выпил!
Хоть и некрасиво смеяться над больным, но ребята не удержались — захохотали, вспомнив тот случай.
— Чтоб к обеду был здоров! — закончил Борис. — Нечего валяться! У меня каждая рука на счету!
Последнюю фразу ребята часто слышали от Кирилла Кирилловича. И Ромка подмигнул мальчишкам:
— Я ж говорил: у нас свой Полукир завелся!
Второй раз слышал Борис это новое прозвище. Оно могло закрепиться за ним, а он все еще не решил, сердиться или молча принять его. Как ни ругали ребята Кира, а все-таки уважали, поэтому носить прозвище Полукир не так уж и плохо. И Борис не обрушился на Ромку.
Взглянув на Олега, на мешковато сидевшие на нем потрепанные Васькины брюки, Борис спросил:
— Ну как обновка?.. Их и выбросить не жалко!
— Могу и выбросить. Я иммунитет против вещизма вырабатываю!
— Вырабатывай — это твое дело! А как насчет — с нами поработать?.. Или ты — как наблюдатель ООН?
Борис считал, что все почести, положенные гостю, Олег получил вчера, а сегодня если он хочет остаться с ними, то должен превратиться в рядового члена коллектива.
— Считай меня практикантом, — весело отозвался Олег. — Дед после каждого лета требует отзыв о моей практике.
— Да-ам! — серьезно произнес Борис. — И не жди поблажки — что заслужишь, то и напишу!
— Во жмет Полукир! — хохотнул Ромка. — Ловко хомут напяливает!
— Он и с больным не считается! — подал из палатки голос молчавший до того Васька Буркин.
— Считаюсь! — ответил Борис. — Болеть до обеда разрешаю, а после — как штык!
— Ты не так! — подсказал Борису Ромка. — С ним по-другому нужно! — И он крикнул: — Эй, Васька Бурка!
А слабо встать до завтрака!— Не надо! — возмутилась Лида. — Ему трудно!
— Вот я и говорю: слабо! — повторил Ромка.
— Слабо? — послышалось из палатки, и Васька отбросил полог.
Чувствовал он себя получше, словно упомянутые Борисом патефонные иголки пошли ему на пользу. Даже пробудился аппетит.
— Завтракать пойдешь? — подобревшим голосом спросил Борис и приказал Лиде: — Выдай ему банку сгущенки — молоко помогает…
Завтраком кормил Колька. Первую порцию он отнес Кате в палатку. Получив ее одобрение, он забарабанил в таз, созывая всех к столу. Ребята уже знали, что Катя заболела и что Колька заменил ее на кухне. Эта замена никого не поразила и не вызвала ни насмешек, ни пересудов. Даже Ромка больше не пытался острить по этому поводу. Так уж повелось, что Колька и Катя давно были для всех чем-то единым. И хотя вместе их видели не так уж и часто и сами они никогда не стремились обособиться от других, все знали: если у Кати или Кольки какая-нибудь неприятность, — второй тотчас оказывается рядом.
Борис считал, что не по-хозяйски держать на кухне мальчишку, да еще такого, как Колька, но не посмел вмешаться и спросил самого себя: смог бы он поступить так же ради какой-нибудь девчонки? Невольно его глаза отыскали Зою. Она опять сидела рядом с Олегом и что-то говорила ему доверительно. «Уезжал бы ты отсюда!» — пожелал Борис Олегу, еле сдерживая желание сказать это вслух.
Еще не успели поесть, когда на Стрелянке показалось странное плавучее сооружение, Олег раньше других заметил его — знал, что оно должно появиться утром, и потому поглядывал на реку.
— Борис! — крикнул он. — Сюрприз плывет!
Это был плот. На нем впереди, как орудийные башенки, торчали две железные бочки. За ними стоял трактор. Тяжелым кормовым веслом управлял дед Мукасей. Ребята узнали его по старой зимней шапке. Вторым матросом на этом «корабле» был Вадим Степанович. Он ловко орудовал длинным багром.
Затаив дыхание следили ребята за приближающимся к острову плотом. Не радовались, не кричали — боялись поверить, что трактор предназначен им, хотя каждый понимал, что больше некуда и некому везти его таким способом. Припомнилось все хорошее, что произошло за эти считанные дни: и подаренная кухня, и приезд Дементия Ильича с таким же неожиданным подарком — моторной лодкой. А сейчас к ним плыл третий подарок. И стыдно стало ребятам за те обидные слова, которые наговорили они сгоряча на правлении колхоза.
Ромка быстро сообразил, что трактор принесет лично для него крупные перемены.
— Кто болтал, что механизатор нам не нужен? — спросил он, крутя рыжей головой и лихо поглядывая на одноклассников. — Техники у нас уже целых две единицы!
— Подожди радоваться! — возразил Борис из осторожности. — А если не нам!
— Вам! — заверил его Олег. — Я еще вчера узнал про это. Там и плуг есть, и удобрения, и семена.
Плот поравнялся с островом. Дед Мукасей повел рулем и направил свой «корабль» к берегу. Вадим Степанович взял моток крепкой веревки.