Пробуждающий

Заглянуть в будущее не удается никому. Поэтому, если бы кто-то осмелился предсказать, что младший ребенок клана Шарма будет ежедневно проводить один из самых важных в индуизме ритуалов, подобное «пророчество» было бы встречено с недоверием и, возможно, даже с насмешкой.

Последнее путешествие деда и первые дружбы

Ему было всего пять лет, когда его дед, отставной полковник Гулаб Сингх, оставил тело в возрасте 97 лет. Когда стало ясно, что дед долго не протянет, полчища тетей, дядюшек и дальних родственников, почти двести человек, наводнили их дом.

Комната деда, где он жил последние 30 лет, находилась на первом этаже. Там он и лежал, слабый, но сосредоточенный, готовясь отправиться в последнее путешествие, куда более захватывающее, чем все предыдущие приключения.

У постели деда несли круглосуточную вахту. В течение пятнадцати дней с раннего утра до поздней ночи его отец читал вслух Гиту, а дядья нараспев скандировали любимые мантры деда. На шестнадцатый день дед попросил положить его на пол. По традиции, незадолго до смерти человек должен лежать на земле, чтобы почувствовать ее последнее объятие. Пол был немедленно вымазан коровьим навозом и устелен листьями тулси. Деда положили на импровизированное ложе; он повторял: «Рам, Рам…»

Хотя он был тогда совсем маленьким, эта сцена навсегда осталась с ним: голос отца, читающего Гиту; движения губ деда, безмолвно вторящего шлокам [37] , и два больших светящихся шара, внезапно спустившихся с потолка. Почти сразу же эти яркие сферы взмыли вверх, но теперь их было три. Потом все исчезло. В тот момент в комнате находилось 18 или 20 человек, и все видели одно и то же: две светящиеся сферы спустились, три поднялись вверх, и все находившиеся в комнате выдохнули одновременно: «О, он ушел, он ушел!».

37

Шлока – стих на санскрите, состоящий обычно из 32 слогов; восхваляющая или религиозная стихотворная строфа.

Дед оставил тело на полу, так как больше не нуждался в багаже. Конечно, детский ум не смог придать этому осознанию ясность, но ощущение осталось. Уход деда был торжественной церемонией, похожей на свадебную, в которой Смерть брала в жены Жизнь. И Она была прекрасна, потому что посланные Ею изумительные светящиеся золотые сферы не могли быть посланцами темной и страшной бездны…

…Открытое проявление нежностей было редкостью в их семье, и время от времени он чувствовал некую тоску, потребность выявить эту любовь, убедиться, что она существует.

Какое-то время семья жила в маленьком уютном городке Сагар, расположенном в штате Мадхья-Прадеш. Он тогда учился во втором классе и дружил с мальчиком по имени Хари Ом, чья мать была поденщицей – одной из тех похожих на пестрые вкрапления в канву однообразных деревенских пейзажей женщин, вечно склоненных над придорожной травой или мерно машущих серпами и мотыгами в полях.

Однажды он зашел к ним днем, когда мать Хари должна была вернуться с работы. Как у всех деревенских женщин, ее день начинался очень рано. Хари Ом ждал ее, подогревая горчичное масло в кастрюльке на плите. Когда она вошла в дом, Хари взял серп из ее рук и поставил у стены, а затем посмотрел на ее ладони, покрытые волдырями и шрамами, свежими и старыми.

С неописуемой нежностью Хари Ом начал смазывать руки матери теплым горчичным маслом, а та смотрела на сына с любовью. Наблюдая за ними, он испытывал бурю эмоций, и самой сильной была зависть.

…Вернувшись домой, он категорически потребовал от матери взять серп и немедленно отправиться в поле косить траву. И когда от тяжелой работы у нее на ладонях появятся болезненные кровоточащие волдыри, он смажет ее руки теплым горчичным маслом! Это заявление вызвало шквал смеха и шуток и стало домашней легендой. Но он навсегда запомнил выражение глаз матери своего друга и осторожные движения пальцев сына, нежно и почтительно касавшихся ее натруженных ладоней. По той или иной причине эта сцена осталась с ним навсегда. По прошествии лет он был уверен: у друга все сложилось хорошо, поскольку люди с сердцем, наполненным такой любовью, заслуживают лучшего.

…Отец придерживался традиционных взглядов на образование и даже не рассматривал возможность обучения в частных школах или заведениях с английским уклоном. Все дети посещали государственную школу. Первый день в школе был довольно депрессивным. Опасаясь перемен, он не испытывал никакого энтузиазма в связи с началом новой жизни, но вынужден был подчиниться неизбежному. Компания других детей его не привлекала, он хотел выбирать друзей сам. И в конце концов начал это делать.

Поскольку отец был окружным судьей и принадлежал к городской элите, большинство учителей не рисковало отчитывать сына крупного чиновника, чем он и пользовался, редко выполняя домашние задания. Однажды, глядя в окно во время скучного урока, он не услышал, что к нему обратился новый учитель. Тот применял обычные тогда для индийских школ методы внушения. Невнимательный студент получил оплеуху.

Вместо того, чтобы расстроиться или испугаться, он усмехнулся, представив огромную Вселенную, подобную пылинке Землю, и находящуюся где-то на этой крошечной пылинке школу, абсолютно микроскопическую. И в этой школе учитель, размером меньше микроба, давал ему пощечину. Какой абсурд! Справиться с неконтролируемым смехом он не смог, чем только разозлил учителя и спровоцировал еще пару затрещин.

В государственных школах дети разных каст обучались вместе. Его одноклассниками были сыновья прислуги, дети чернорабочих и даже сын мясника (самая презираемая профессия в Индии). Не то чтобы он не знал про существование каст, просто они не были частью его жизни, и он приглашал одноклассников в дом. Мать встречала всех одинаково радушно. Осознание социальных различий начало прорастать позже, и потребовалось довольно много времени, чтобы понять общий смысл социальных рамок.

Их дом находился прямо напротив центральной тюрьмы Сагара. Один констебль регулярно приносил бумаги из суда отцу, когда тот работал дома. Будучи сыном судьи, он обращался к констеблю по имени. Сын констебля был его одноклассником, они часто играли вместе, но кем был отец приятеля, он точно не знал. Семья одноклассника жила в служебных квартирах на территории центральной тюрьмы. Однажды, перейдя дорогу, он направился в скромную квартирку друга. Они играли, когда констебль вернулся домой. По привычке он обратился к полицейскому по имени, спросив: «Что ты здесь делаешь?» Приятель сказал: «Это мой папа…». Мужчине было явно не по себе, он не знал, как обращаться к юному гостю. Ситуация была неловкой, однако он не придал ей особого значения, и дети вернулись к игре.

На следующий день в школе друг неуклюже старался его избегать. В перерыве между уроками он спросил: «Почему ты со мной не разговариваешь?». Сын констебля ответил, что отец запретил ему играть с сыном судьи, заявив, что близкое общение с детьми важных и богатых людей испортит его.

Вернувшись домой, он потребовал у отца пояснений, и они проговорили довольно долго. Отец терпеливо пытался объяснить разницу социальных положений. Оказалось, даже если он сам относится ко всем одинаково, другой человек все равно может чувствовать разницу в их положении, дистанцию. Это поразительное открытие перевернуло его мир, став первым уроком о социальной иерархии и нюансах человеческого поведения.

В последовавшие годы ему пришлось встретиться с бесчисленными представителями различных каст и варн. Некоторые происходили из очень скромных семей и многого достигли сами. Другие, будучи отпрысками благородных родителей, не имели ни капли достоинства и чести. Хотя и предопределенные законами кармы, правила социальной иерархии были крайне запутанными. Он предпочитал следовать кодексу сердца. С сыном констебля они остались друзьями.

Жена слуги