Пробуждение охотника
Шрифт:
Когда все в комнате поздоровались и поручкались, а сабовский коршун дежурно поблагодарил за уделенное время, Добродецкий уточнил про документы и удаление их розыска, на что Артем Давыдович кивнул следователю, и Кравцов выложил передо мной книжицу паспорта, тоже красную, как и на моей родине, но с двуглавым орлом на обложке.
— Так или иначе ваша личность, Андрей Владимирович, установлена, так что мы взяли на себя приятную обязанность лично выдать вам документ. Перейдем же к делу.
Следователь включил запись на небольшой цифровой камере и задал первый вопрос:
— Вы — единственный свидетель, выживший в страшном инциденте
Коршун — настоящий граф? Я впечатлен. Хотя логично, дворянами должны заниматься дворяне. Тем временем Кравцов продолжил:
— Мы знаем, что на вашу долю выпали страшные испытания, возвращаться к тем событиям нелегко, и тем не менее нам важны любые детали, которые вы могли бы вспомнить, так что мы просим вас сделать это усилие.
Тут надо держаться тонкой линии, уверен, что такие монстры, как Марцевич и Михельсон могут улавливать ложь, возможно, и невзрачный Кравцов почувствует фальшь. Так что честность — лучшая политика.
— Я бы и рад помочь, но, к сожалению, травма, которую я получил, привела к потери памяти.
— Вы так стремительно покинули стены больницы, — вступил Марцевич, — возможно терапия могла бы принести плоды.
— Разве обязательно вести эту терапию в больничном режиме? Мое физическое состояние вполне удовлетворительное, стоит ли занимать ценную койку?
— Но могли бы и выписаться честь по чести!
— В самом деле, Андрей Владимирович, — встрепенулся Кравцов, — зачем сбегать из больницы?
— Разве это запрещено законом? — вмешался Добродецкий.
— Ситуация нетривиальная, но законов вы не нарушали. Но простая вежливость требует…
— Готов искренне извиниться перед персоналом больницы. Хотя бы в лице любезнейшего Евгения Михайловича. Готов также внести взнос на больничные нужды, которые, уверен, всегда велики.
— В последнем нет необходимости, —ответил Марцевич, — к счастью для всех горожан наше заведение полностью финансируется графом Нарышкиным. Но я все же хотел бы задать пару вопросов общего характера, чтобы убедиться, что травма не нанесла непоправимых повреждений.
— Российской Империей правит Рюрикович Иван Алексеевич, Иван Девятый. Год сейчас две тысячи двадцать четвертый от Рождества Христова, сегодня четверг, двадцать третье мая. Я не помню ничего о прошлом Андрея Васнецова, как это ни прискорбно, но это не делает меня невменяемым. И уж простите, Евгений Михайлович, но на полноценную экспертизу я не соглашусь, а поводов меня заставить у вас нет.
Марцевич примиряюще поднял руки.
— Я готов подтвердить вашу вменяемость. Вы вполне адаптированы к жизни в социуме. Но возвращаясь к событиям в «Заре», может быть, мы могли прибегнуть к специфическим мерам…
— На гипноз я тоже не соглашусь.
— Андрей Владимирович имеет право отказаться, — встрял Добродецкий, — надеюсь, все мы это понимаем!
— Ну же! — встрепенулся сабовец Михельсон, — наша встреча носит хоть и официальный, но сугубо дружеский характер. Сомнений в том, что вы — жертва, а не злодей, у следствия нет. Однако, мы очень просим ответить на несколько конкретных вопросов. Если сможете, конечно!
— Я постараюсь.
Кравцов
продолжил допрос.— Что вы помните о событиях в «Заре»?
— Бассейн с телами. Кровь везде. Я был сильно дезориентирован. Какие-то люди в белых халатах. Я бежал по коридору. Люди у машины во дворе стреляли. Все весьма обрывочно и неточно. Может быть, и вовсе мне что-то померещилось.
— Кроме мертвых, а также людей в белых халатах, вы кого-то видели?
— Не уверен, — тут мне стоило быть особо осторожным, сказать правду, не говоря ничего, — возможно в «Заре» была женщина. Но я не уверен.
Чистая же правда! Соня там была, хоть без меня, но это же частности! «Возможно, была».
— Как она выглядела?
— Я опять же не уверен. Возможно, у нее были темные волосы. Или парик. Не знаю, вряд ли парик.
— Она была за рулем той машины, на которой вы покинули пансионат?
— Кажется, за рулем был я. Да, точно, я вел машину.
— Эта женщина, она была среди тел в бассейне?
— Нет, в бассейне не было выживших кроме меня, я искал. Все были холодные, одеревеневшие.
— Вы бы узнали женщину при встрече или на фотографии?
— Я абсолютно не помню ее лица!
— Рост, фигура?
— Рост — где-то мне до подбородка. Фигура стройная. Точно не полная.
И снова правда, Соню в «Заре» я не помню, потому что не видел.
— Я предлагаю остановиться на том, что свидетель из человека с шоком и амнезией неважный, — подытожил адвокат. — И уж точно у нас есть основания вывести Андрея Владимировича из поля репрессий. Надо закрыть розыск.
— Послушайте, — попытался возразить следователь, — мы только начали разговор.
— Уважаемый Прохор Петрович, я хочу напомнить, что Васнецов — аристократ, а значит, у полицейского сыскного управления нет прав как-то ограничивать его дееспособность. Андрей Владимирович не в вашей юрисдикции. Если безвестного человека, потерявшего память можно было объявить в розыск, то теперь статус Васнецова подтвержден и восстановлен.
— Но дело особой важности… — упорствовал Кравцов.
— По которому Андрею Владимировичу не предъявлялось обвинения, — поставил точку Добродецкий.
Неожиданно нас поддержал Михельсон.
— Мы очень благодарны Андрею Владимировичу за эту встречу. Каких-то оснований ограничивать его в правах у нас нет. Уверен, если наш друг вспомнит что-то важное по этому делу, он сам с радостью нам сообщит. Предлагаю закончить встречу. Но у меня к вам, Андрей Владимирович, частная просьба. Не уделите ли мне полчаса вашего драгоценного времени, например, за обедом. В двух шагах отсюда есть заведение с очень приличной кухней. Я, разумеется, приглашаю.
— И меня тоже? — насторожился Добродецкий.
— Простите, Аристарх Вениаминович, но это действительно личный разговор. Даю честное и благородное слово, что вашему клиенту ничего не угрожает ни физически, ни в правом поле.
— Все в порядке, — кивнул я, — уверен, что мне не придется жалеть об этой встрече.
— Не придется! — горячо подтвердил Михельсон.
Глава 16
Артем Давыдович выбрал уже знакомое мне место, в котором я общался с многострадальным ментом Сашкой. Я не стал противиться попыткам Михельсона меня накормить, потому что чувствовал себя голодным, а доблестный сотрудник спецслужб, по сути — мой бывший коллега, не вызывал у меня отрицательных эмоций.