Прочь из моей головы

– А я повторю, – устало вздохнул Хорхе. – Запретный Сад – не качели, которые приходят в движение от любого толчка, и не аптекарские весы, что сдвигаются от легчайшей пушинки. И если вас, молодой человек, оскорбил мой урок, вы можете бросить мне вызов на Арене. И не устраивать фарс.

Крокосмия, видимо, достаточно восстановил свой эмоциональный баланс, чтобы не бросаться на наживку, и продолжил уже почти спокойно:

– Садовникам запрещено сражаться друг с другом. Вторгнуться во владения другого садовника, преследовать его людей и пытаться его убить – преступление. Если тот, кто должен следить за порядком в Запретном Саду, сам оступается, то это влечёт за собой гораздо более тяжёлые последствия, нежели прегрешения обычного чародея. И потому я прошу самого жестокого наказания – по справедливости.

Хорхе потёр переносицу и пробормотал вполне отчётливо:

– Словоблудие, сплошное словоблудие.

Линия плеч у Крокосмии заметно задралась, точно он рефлекторно втянул голову в плечи.

– Также я прошу удалить с Арены посторонних, не имеющих приглашения, – сказал он, как выплюнул, впервые посмотрев в нашу сторону.

Если честно, от его взгляда мне захотелось спрятаться куда-нибудь в надёжное место… Впрочем, вряд ли существовало место более надёжное, чем я занимала сейчас.

– Приглашение? – неподдельно изумился Йен и приобнял меня, недвусмысленно показывая, что я под его защитой. – А почему вы решили, что его у меня нет? Есть, и не одно. Если говорить конкретно, то их пять… нет, прошу прощения, шесть штук, – улыбнулся он и жестом фокусника, словно карты, разложил веером несколько конвертов. – Так… Это – от человека чести, который проиграл мне желание семьдесят три года назад, а теперь любезно вспомнил о своём проигрыше. Вот это, кажется, прислано в уплату семейного долга, а это – «да бери ты что угодно», обещанное шестьдесят пять лет назад при весьма занятных обстоятельствах, – тут он почему-то скосил взгляд на меня и смущённо кашлянул. – Остальные прислали приглашения, по-моему, только для того, чтобы посмотреть, что из этого получится. Весьма разумное решение – развлечений без меня здесь явно недоставало. Пощекотать нервы, нарушить баланс, растоптать каноны…

– …устроить представление, – негромко подсказал Хорхе. – Я всегда говорил, что по тебе театр плачет.

– Цирк, – с улыбкой возразил Йен. – Я вот помню про цирк. Хорошая мысль, кстати. Гимнастки, эквилибристки, прыжки через обруч… Хотя последнее, пожалуй, в моём возрасте уже не привлекает.

С трибун совершенно явно послышались сдавленные смешки.

Крокосмия, похоже, свой титул садовника получил не за красивые глаза, потому что всего после минуты общения с самым кошмарным чародеем столетия нащупал единственно верную тактику, как не стать всеобщим посмешищем: он просто перестал с нами разговаривать. И следующую свою реплику обратил к «распорядителям»:

– Я бы хотел спросить у вершителей справедливости: могут ли присутствовать среди нас те, кто не был приглашён – и, более того, даже не принадлежит к Запретному Саду?

«Статуи» переглянулись между собой, затем одна из них выступила вперёд и бесполым голосом ответила:

– Таких незваных гостей надлежит удалить с Арены.

Йен будто ждал этого.

– Великий Хранитель, вы же не считаете меня совершенным идиотом? – поинтересовался он в пространство. – Естественно, я попросил у своих дорогих друзей неименные приглашения и заполнил их сам. И поэтому все присутствующие находятся здесь на законных основаниях: Тильда Росянка, наёмница; Салли Мажен, убийца; Урсула Мажен, медиум класса лантерн.

Если шутку с фамилией, благодаря которой мы с Салли и впрямь стали сёстрами, могли оценить от силы четыре человека, то последние слова произвели сногсшибательный эффект. По трибунам прошла волна шепотков, почти физически ощутимая; кожа у меня покрылась мурашками от множества взглядов, направленных со всех сторон.

– Это правда? – спросил ровно один из «вершителей справедливости».

– Чистая правда, – охотно подтвердил Йен. И любезно протянул конверты: – Спуститесь, чтобы проверить?

Добровольцев почему-то не нашлось. Но зато пелена вокруг одной из лож вдруг рассеялась, и яркий свет, словно от прожекторов, выхватил группу чародеев и чародеек в дорогих деловых костюмах. Верховенствовала, очевидно, рыжеватая женщина в летах – почти красивая, если б не очевидные старания казаться намного моложе своего возраста. Кожа у неё была туго натянута, чтоб ни единой морщинки не появилось ни в одном ракурсе, на яблочках щёк горел яркий румянец, на пухлых губах блестела карминовая помада; тело, затянутое в жёсткий доспех деловой одежды, слегка выпирало из него, как тесто из кадушки – у воротника, у манжет, над границей туфель, причём заметно даже издали.

Она выглядела как сильно – до размывания текстур – отретушированная фотография, и это пугало.

– Семья Датура выражает протест, – произнесла она грудным, хрипловатым голосом девицы из кабаре. – И я, Франческа Датура, требую лично, чтобы Росянка и её грязная сообщница понесли наказание за убийство моей дочери, а также вернули марионетку, похищенную с нашей фабрики.

В общем, это было вполне ожидаемое заявление, но всё равно в груди у меня похолодело от тревоги, а Салли крепче сжала тесак, пристально и очень спокойно разглядывая матриарха клана Датура.

– Ваше замечание законно, однако не является предметом данного разбирательства, – после короткого совещания ответила одна из «статуй» в масках, кажется, первая. – Если было совершено преступление – обратитесь к садовнику, и он определит справедливое наказание. Желаете ли добавить что-то к сказанному?

Франческа Датура, вероятно, желала, но худощавый юноша в чёрном костюме-тройке склонился к её уху и что-то прошептал; она выслушала и качнула головой:

– Нет, мы не желаем.

– Желают ли обвинённые взять слово?

Наверное, секунда у меня ушла на то, чтобы осознать: во-первых, «обвинённые» – это мы трое, во-вторых, Тильда, похоже, собирается что-то ляпнуть в ответ, а социальные навыки у неё всё же недостаточны для того, чтобы обмениваться ехидными уколами на чародейском суде.

– Желают, – быстро откликнулась я. Йен взглянул на меня с любопытством, однако мешать не стал. – Под «марионеткой», видимо, подразумевается Салли. Но она не кукла – она живой человек с настоящей душой. Салли действительно служила когда-то семье Датура – до самой своей смерти. До самой смерти, – повторила я, повысив голос. – Разве можно от кого-то требовать больше?

«Статуя», точнее, «вершитель справедливости», явно была не такой уж беспристрастной, какой пыталась выглядеть. И, похоже, симпатизировала нам, потому что ответила, хотя могла и промолчать.

– Верно. Смерть отменяет любые обязательства. И если женщина, названная «Салли», действительно обладает собственной волей, то она имеет право уйти из клана, когда пожелает, и это не будет «воровством». В Запретном Саду рабства нет.

Взглядов, направленных на меня, стало ещё больше, однако я ощутила прилив уверенности: у нас явно были здесь союзники, и больше, чем мы предполагали.