Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

— Буду ждать у телефона, — предупредил он ее, подозревая, что она может забыть о его заказе и отправиться куда-нибудь танцевать самбу. — И побыстрее, пожалуйста.

— Это займет пять — десять минут, сеньор.

Он слышал, как она диктовала номер оператору за морем и прокручивал в голове слова, которые ему необходимо сказать. Исходя, конечно, из того, что Либерман на месте и не беседует с кем-то вне дома. Будьте, пожалуйста, дома, мистер Либерман!

Кто-то легонько постучал в двери.

— Как нельзя кстати, — пробурчал по-английски он и, держа в руке телефонную трубку, дотянулся до ручки двери и потянул ее. Дверь подалась, и в проеме показался официант с роскошными усами, доставив накрытый салфеткой поднос с бутылкой «Брахмы» на нем, но без стаканов.

— Простите за задержку, — сказал он. — К одиннадцати часам почти никого нет на месте. Мне пришлось самому все готовить.

— Все в порядке, — сказал он по-португальски. — Поставьте, пожалуйста, поднос на постель.

— Я забыл стакан.

— Все в порядке, — повторил он. — Стакана не нужно. Дайте мне счет и карандаш.

Он подписал счет, прижав его к стене и придерживая рукой, в которой продолжал держать телефонную трубку; возвращая чек, он прибавил чаевые.

Официант, не поблагодарив его, вышел и, закрывая дверь, только хмыкнул.

Ему не стоило останавливаться в «Дель Рее».

Он снова сел на кровать; трубка продолжала бормотать и посвистывать у его уха. Повернувшись, он подтянул к себе поднос и не без удивления посмотрел на большую желтую салфетку с большими черными буквами на углу ее «Мирамар». Покрутив ее в руках, он отложил салфетку в сторону: сандвичи были толстыми и аппетитными, одно куриное мясо, без лука и прочей шелухи. Забыв об официанте, он залюбовался едой и, склонив голову, впился зубами в толстый ломоть. Господи, как он проголодался!

— Ich mochte Wier, — сказала оператор. — Wier!

Он подумал о ленте с записью, и что он скажет Якову

Либерману, когда у него полный рот и он не может прожевать; яростно работая челюстями, он наконец справился с хлебом. Положив сандвич, он запил его пивом. Оно в самом деле было великолепным.

— Вот-вот будет связь, — сказала Сексуальная Опе-раторша.

— Надеюсь. Благодарю вас.

— Будьте на линии, сеньор.

Телефон звякнул.

Он торопливо проглотил очередную порцию пива и поставил бутылку, вытер руку о колено, обтянутое джинсовой тканью, и приник к телефону.

Где-то далеко, на том конце, непрерывно звонил телефон и наконец там сняли трубку.

— Ja? [1] — услышал он так четко, словно из другой комнаты.

— Мистер Либерман?

— Ja. Wer ist da? [2]

— Это Барри Кохлер. Вы меня помните, мистер Либерман? Я приезжал повидаться с вами в начале августа, я хотел работать с вами? Барри Кохлер из Эванстоуна, Иллинойс?

Молчание.

— Мистер Либерман?

— Барри Кохлер, я не знаю, сколько сейчас времени в Иллинойсе, но в Вене так темно, что я даже часов не различаю.

1

Да? (нем.)

2

Это так? (нем.)

— Я не в Иллинойсе, я в Сан-Пауло, в Бразилии.

— От этого в Вене не становится светлее.

— Прошу прощения, мистер Либерман, но у меня были веские основания звонить вам. Подождите, пока я вам все расскажу.

— Можете не говорить мне, я и так знаю: вы видели Мартина Бормана. На автобусной остановке.

— Нет, не Бормана. Менгеле. И я не видел его, но у меня есть запись его разговора. В ресторане.

Молчание.

— Доктора Менгеле, — напомнил он. — Помните человека из Освенцима? Ангел Смерти?

— Благодарю вас. А я, было, подумал, что вы имеете в виду какого-то другого Менгеле. Ангела Жизни.

— Прошу прощения, — сказал Барри. — Вы были так…

— Я загнал его в джунгли; уж я-то знаю Йозефа Менгеле.

— Вы так спокойно восприняли это… но я должен вам кое-что сообщить. Он уже не в джунглях, мистер Либерман. сегодня вечером он был в японском ресторане. Не использует ли он фамилию Аспьяцу?

— Он использует кучу имея: Грегори, Фишер, Брейтенбах, Риндон…

— И Аспьяцу, верно?

Молчание.

— Ja, Но, думаю, она может принадлежать и настоящему обладателю такой фамилии.

— Это он, — продолжал настаивать Барри. — И половина тех, кто были с ним, были из СС. И он послал их убивать девяносто четырех человек. Там был Гессен и Клейст. Траунштейнер. Мундт.

— Послушайте, я не уверен, что полностью проснулся. А вы? Вы хоть понимаете, о чем ведете речь?

— Да! И я прокручу вам запись! Она тут, рядом со мной.

— Минутку. Начните все с самого начала.

— Хорошо, — взяв бутылку, он отпил несколько глотков; пусть теперь он для разнообразия послушает молчание.

— Барри?

— Хо-хо!

— Я здесь. Я только пропустил немного пива.

— Ах, вот' как.

— Всего глоточек, мистер Либерман, я просто умираю от жажды. Я еще ничего не ел, и мне стало так муторно от этой записи, что я прямо не мог есть. У меня тут прекрасный бутерброд с цыпленком, и я прямо не могу проглотить его.

— Что вы делаете в Сан-Пауло?

— Вы не согласились взять меня к себе, так что я решил сам по себе явиться сюда. Я предан делу гораздо больше, чем вы думаете.

— Это был вопрос моих финансов, а не вашей преданности.

— Я же вам сказал, что готов так и так работать; кто мне сейчас платит? Ладно, давайте бросим эту тему. Приехав сюда, я стал разнюхивать, что к чему, и наконец понял, что лучше всего было бы покрутиться вокруг завода «Фольксваген», на котором работал Штангль. Так я и сделал. И пару дней назад засек Хорста Гессена, то есть, мне так показалось, я еще не был уверен. Сейчас у него совершенно седые волосы и, скорее всего, он сделал себе пластическую операцию. Но как бы там ни было, я решил, что это он, и стал выслеживать его. Сегодня он вернулся домой пораньше — он живет в уютнейшем маленьком домике, с потрясающей женой и двумя дочерьми — а в половине восьмого он вышел и сел на автобус, что ехал в нижнюю часть города. Я проследил его до забавного японского ресторанчика, где он поднялся наверх на какую-то частную вечеринку. Лестницу охранял какой-то нацист, и я узнал, что прием дает «сеньор Аспьяцу». Аспьяцу из Освенцима.

Молчание.

— Продолжайте.

— Так что я побродил по этому ресторанчику и наткнулся на одну из официанток. За двести крузейро она несколько позже вручила кассету с речами Менгеле, отдававшим приказания группе. Слова Менгеле слышны совершенно ясно и четко; остальные варьируются от четкого текста до бормотания. Мистер Либерман, завтра они все разъезжаются — в Германию, Англию, Штаты, Скандинавию, по всему миру! Это операция типа Ка-meradenwerk [3] , она жутко разветвленная, чистое сумасшествие, и мне искренне жаль, что я так неосмотрительно влез во все это, потому что…

3

Kameradenwerk — товарищеское дело (нем.).