Профессор Влад
Шрифт:
– О-он в-в-выгнал меня!..
– внезапно выкрикнула бедняжка сквозь душивший ее горловой спазм - и, словно этот вопль пробил в ней тщательно выстроенную плотину, вновь зарыдала в голос. Чувствуя одновременно изумление и облегчение, я отпустила ее. Меж тем в прихожую, привлеченные странными звуками, выползли мои родители - мама в красном шелковом кимоно, папа - в линялых джинсах и зеленой футболке, но по-прежнему с номером Elle в руках; оба разглядывали бывшую Русалочку с нескрываемым любопытством.
Анна беспрерывно плакала и тряслась, пока я вела ее в кухню, усаживала за стол, пыталась напоить вкусным жасминовым чаем вперемешку с валокордином; с горем пополам осилив несколько глотков, она, наконец, немного пришла в себя - и смогла почти связно объяснить, что произошло. Я просто ушам
– Заставлял играть с ним в эти… как их там... ну, шашки... А я все никак не могу запомнить - как они ходят-то, эти шашки дурацкие?..
– Так он что же, из-за шаш… из-за шахмат тебя выгнал?!
– спросил папа, от изумления чуть не выронив журнал, все это время подвергавшийся в его руках жестоким, хоть и бессознательным измывательствам. Анна протестующе замотала ощипанной головой:
– Да нет! Выгнал он меня за то, что я сосала у него энергию!..
– Что-о?!
– Так он сказал… - и бедняжка снова забилась в истерике, лихорадочно стуча зубами о край фарфоровой кружки.
В тот вечер мы еще долго утешали Анну - и в конце концов оставили ее у себя ночевать. Несчастная униженная девушка не отваживалась вот так, внезапно, вернуться домой, где все уже свыклись с ее скорым замужеством - и, так сказать, вычеркнули из списка жильцов: родители, наконец, признали, что дочка выросла, и подали на развод, а младший брат, с которым она раньше делила комнату, давно привел на ее место собственную герлфренд - такую же кинематографическую блондинку, только постервознее… Наутро - то была суббота - стало ясно, что надо что-то решать. За завтраком устроили семейный совет. Я всегда любила эти уютные домашние сходки, но тут, едва мы уселись за стол, мне стало не по себе - откуда-то появилось странное чувство, словно я в чем-то виновата, - и я тщетно искала причину этого, пока, наконец, не осознала, что на сей раз именно я - главный герой сборища и на меня со всех сторон устремлены испытующие взоры, где надежда смешана с укоризной. И то сказать: ведь я в их глазах была единственной, кто способен хоть как-то разобраться в загадочных Гарриных мотивах, а то и повлиять на них!.. Такое доверие мне льстило, да и Анну, глядевшую на меня, как на Господа Бога, было жаль, - может быть, потому-то я и не решилась признаться в том, что и сама давным-давно перестала понимать своего названого братца.
Я позвонила Гарри домой - но там никто не брал трубку, кроме автоответчика, металлическим тети-Зариным голосом приказавшего мне оставить сообщение после звукового сигнала. Позвонила на мобильник - тот был отключен. Анна, однако, уверяла, что Гарри дома: в субботу, сказала она, он обычно отсыпается после нелегкой трудовой недели - и до самого вечера никуда не выходит... Домашние вновь устремили на меня тяжелые, выразительные взгляды; расшифровывать их не было нужды - я и так уже поняла, что мне, хочешь не хочешь, а придется пилить через всю Москву с почетной миротворческой миссией…
Задыхаясь в ненавистном метро, я думала о том, что, хоть у меня и недостало храбрости и силы воли, чтобы противостоять объединившимся гаррифобам, я все-таки не могу не понимать всей степени идиотизма их претензий. Ну, что я скажу брату?.. Как объясню свое внезапное появление?.. На каком основании я вообще должна влезать в его личную жизнь?.. Поезд, тем не менее, неумолимо вез меня к нужной остановке,
и так же неумолимо ноги несли меня к Гарриному дому. Консьержка. Лифт с антивандальным покрытием. Знакомый с детства этаж. Соловьиная трель. К моему удивлению, шаги за дверью раздались почти сразу же, как только я надавила на кнопку; очевидно, подумала я, Гарри все-таки был готов к тому, что к нему придут за объяснениями. Тем лучше: сейчас я прямо с порога выпалю, что, мол, абсолютно с ним солидарна, отлично его понимаю и, что бы он там не натворил, держу его сторону…Но только я начала проговаривать про себя эту тронную речь, как дверь, наконец, распахнулась - и все, что я могла бы в идеальных условиях сказать или не сказать брату, застряло у меня в глотке.
Он стоял на пороге, одетый в черное - носки, джинсы, футболка, - и молча глядел на меня, - меж тем как с лицом его творилось что-то невообразимое. Как ни старалась я отвести глаза, взгляд мой, как магнитом, притягивало хаотично движущейся формой: рот, нос, веки, обе щеки, кожа на лбу - все так и ходило ходуном, точно Гарри представлял какой-то странный мимический спектакль… И страшнее всего было то, что брат, похоже, вовсе не хотелпрекращать весь этот ужас - и, холодно, мрачно ухмыляясь то правой, то левой половиной рта, явно наслаждался моим испугом и тем, что я не могу понять, улыбка это или тик. С минуту продолжалось это жуткое шоу, прервать которое я не осмеливалась, наконец, Гарри шагнул вперед, схватил меня за руку - и в следующий миг я оказалась в «Гудилин-холле», чья дверь гулко захлопнулась за моей спиной.
Атмосфера «второго дома» показалась мне на редкость мрачной - зловещие резные маски невесть когда успели вернуться на темно-багровые стены. Стараясь не глядеть на них - впрочем, они, по крайней мере, были неподвижны!
– я сбросила дубленку, ботинки и засеменила вслед за Гарри в его кабинет. Тот, войдя, на мгновение отвернулся к окну, - а, когда снова взглянул на меня, лицо его уже хранило относительное спокойствие, лишь правый уголок рта слегка подергивался; небрежным кивком он указал мне на обтянутый черным велюром диван, - и я, как обычно, повиновалась, присев на краешек. Гарри плюхнулся рядом, перекатывая в ладонях хрустальный шар:
– Что, Анька наябедничала уже?..
– как ни в чем не бывало, спросил он, испытующе глядя на меня и ухмыляясь. Я грустно кивнула, все еще стыдясь навязанной мне глупой роли.
– Сама виновата, - холодно резюмировал брат, и я решила было, что слова эти относятся ко мне - но, видимо, ошиблась, ибо в следующий миг Гарри продолжил: - Никто не просил ее мешать мне работать. В конце концов, мое терпение тоже имеет предел…
– Да что ж такого она натворила-то?
– не выдержала я, но Гарри только махнул рукой и досадливо вздохнул, как бы говоря: «Э, да что там…». Несколько секунд мы сидели молча, не глядя друг на друга, и брат машинально перекатывал хрустальный шар в ладонях, словно собираясь показать какой-нибудь хитроумный фокус с его исчезновением.
Так все-таки - что же случилось?.. Анна грубила его клиентам?.. Или, наоборот, - заигрывала с ними?.. Врывалась в кабинет во время сеанса?.. Разоблачала секреты мастерства?.. Ах, если бы, если бы… увы, все было гораздо хуже. Ну так, может быть, она доводила его до сексуального истощения (спросила я деликатным, но вполне профессиональным тоном)?.. Хуже, хуже... Но что же тогда, черт возьми, что? Что?!.. Тут-то брат и повторил почти дословно фразу Анюты, так удивившую нас накануне: она, верите ли, нет, оказалась мощнейшей энергетической вампиршей - и за день успевала вытягивать из него, Гарри, столько жизненных сил, что для клиентов, почитай, ничего и не оставалось…
Но каким образом?.. (я благоразумно решила не спорить, а выслушать все до конца). И тут Гарри понес что-то совсем уж несусветное. Вообще-то, сказал он, Анютка - чудесная девушка; ничего дурного она, конечно же, не замышляла, и он с удовольствием жил бы с ней и дальше - и в конце концов женился бы, если б не одно «но»: в ауре ее имеется дыра, через которую и утекала их общая энергия - увы, отнюдь не во вселенную, как полагал он, Гарри, вплоть до того дня, когда ему пришла в голову благая мысль исцелить любимую женщину от этой напасти.