Профессор Влад

– Ты что, охренел?..
– спросила я недоверчиво. Гарри устремил на меня томные, печальные, влажные глаза:

– Заговор на смерть, - грустно и просто пояснил он. Затем поднял с полу янтарно-нефритовую фигурку - и принялся меланхолично разглядывать ее на свет бра. Я толкнула его в плечо:

– Очухайся!..

Но он был прав, - жизнь его врага и впрямь угасала, утекала сквозь пальцы… В одно смурное утро, когда заранее подкупленная медсестра Лина известила меня по телефону, что в боксе не осталось ни одной посторонней души, я, махнув рукой на предстоящий в тот день зачет по телесно-ориентированной терапии, поехала в Центр - навестить Влада; с последнего нашего свидания минула вечность, и втайне я боялась самого страшного - не узнать его при встрече. Однако нет, узнала… А ты меня?.. Я тихо позвала его по имени: строгое, бесстрастное лицо чуть шевельнулось в ответ на звук, но и проблеска чувства, узнавания в нем не возникло; я взяла его за руку: покорные пальцы оказались холодными и гладкими на ощупь, а лицо так и не изменило своего сосредоточенного выражения.

Глаза - две бусины, сияющие отраженным светом ламп. Удивительно, но, несмотря на эти глаза, на эти пальцы, передо мной все еще был мойВлад - непохожий ни на кого другого; кто знает, возможно, лишь потому, что мне очень хотелось так думать, здесь был все еще мойВлад, - хотя сам он, вероятно, и не подозревал об этом, летая в неизвестных мне мирах…

Под ногтями черно, - где он ими скреб?.. Села рядом и вычистила специальной палочкой.

Вот на похоронах я своегоВлада уже не увидела. Он - кто, собственно?
– лежал в гробу весь какой-то навощеный, румяный, с розовыми губами, каких у него никогда не было при жизни - во всяком случае, при моейжизни; целовать его ни в эти губы, ни в гладкое, просторное плато пустого лба я не стала.

Зато Оскар Ильич, которого я накануне вызвала в Москву срочной телеграммой, исправил мой пробел с лихвой. С трудом дождавшись, когда его подпустят к телу, он осыпал дорогое лицо Учителя страстными поцелуями и оросил его слезами; отходить он не желал, и в конце концов распорядителям церемонии пришлось оттаскивать его под локти. Следом подошел Гарри - он тоже был здесь; целовать не стал, но несколько секунд постоял молча, пристально вглядываясь в лицо профессора так, словно ожидал чего-то; правая щека его недобро подергивалась. Елизавета Львовна к гробу так и не приблизилась - то ли стремясь сохранить достоинство, то ли потому, что считала свою миссию полностью завершенной - и всю процедуру прощания простояла в сторонке, прижав к губам черный батистовый платок. Ольга Валентиновна, припав к плечу мрачной Людочки, плакала навзрыд… Вообще, народу была уйма - и университетского, и всякого; Оскар Ильич, с трудом сдерживая рвущиеся из груди рыдания, поведал мне на ухо, что здесь присутствует не одно поколение Калмыковских учеников.

Было тут и семейство Владимира Павловича, которое мне впервые посчастливилось лицезреть в полном составе. Дочь - коренастая, полная, энергичная - Мария Владимировна; ее муж - высокий, черный, с бородкой клинышком - Андрей Николаевич; внучка Верочка - стройная, очень элегантная блондинка с тугим пучком на затылке; ее муж Виктор - плечистый, короткостриженый молодой человек, предприниматель. Увидела я и знаменитого Никитку-правнучка: молчаливый, притихший, он боязливо жался к родителям - и, когда я поздоровалась с ним, ничего не ответил - только взглянул снизу вверх не по-детски серьезными глазками; отчего-то мне показалось, что он очень похож на прадедушку.

Гроб как раз начинали заколачивать, - и я, не желая слушать сопутствующие этому действу отчаянные вопли и горестный плач безутешных близких, поспешила прочь из торжественно-трагической прохлады церемониального зала на улицу, на волю.

Оставив позади угрюмую территорию больницы, огороженную высоким ржавым забором, я вступила на тротуар солнечного, шумного, украшенного цветными рекламами проспекта, где вовсю кипела жизнь; под веселое шуршание с шиком проносящихся по весенним лужицам разномастных автомобилей побрела по нему не спеша, размышляя о том, что произошло, и чувствуя, как внутри меня нарастает что-то новое, неизведанное. Я хотела приучить себя к тому, что Влада больше нет, нигде нет, но иррациональные радость, восторг мешали мне это сделать. Да, не было больше противного, вонючего старика с дряблой желтой кожей; не было отвратительного маразматика, ежесекундно ковыряющего ржавым гвоздем в моих самых сокровенных чувствах; не было грязного, лицемерного и в общем-то получившего по заслугам почтенного профессора, дважды кандидата наук, автора множества научных трудов и монографий; но тот Влад, которого я любила - и ради которого готова была до последней минуты терпеть присутствие этого гнусного, омерзительного старца - тот Влад не переставал существовать, а, напротив, был теперь выпущен на волю...

Стоял теплый, солнечный мартовский денек; легкий ветерок кружил голову, навевая счастливые предчувствия; люди, что встречались мне на пути, всеми усилиями не могли придать своим лицам обычную брюзгливость, - и я, проходя мимо, старалась незаметно трогать их кончиками пальцев. Каждое такое прикосновение дарило мне легкую электрическую искру. С восторгом, нарастающим лавинообразно, я видела, что все они, как одно лицо, похожи на Влада: вот Влад - подросток, вот он же - сорокалетний, вот Влад - только-только тронутый старостью. Влад, каким он был бы, решив набрать вес. Влад, слегка облысевший, но все равно узнаваемый. Влад, изменивший пол, а, может быть, родившийся женщиной… Мне больше не было нужды дожидаться назначенного часа, чтобы увидеть или дотронуться до него: Влад был повсюду...

И я - впервые за свои двадцать с лишним лет!
– почувствовала, наконец, что по-настоящему счастлива.

На этом, пожалуй, можно было бы и завершить мой доклад - почтенным коллегам, наверное, уже полностью ясна представленная здесь картина успешнейшей психологической адаптации!
– но нельзя же не сказать хотя бы еще несколько слов о тех, кто принимал во мне такое живое участие:

Свадебное торжество, которого мы со Славкой так и не отменили, состоялось, как и положено, в назначенный день, - но я присутствовала на нем лишь в качестве свидетельницы; невестой же стала… угадайте, кто?
– ну, конечно же, худенькая, белобрысая Ирочка, с которой мой друг, оказывается, сошелся еще в ранней стадии ремонта! Вкратце скажу, что праздник удался на славу (на Славу!), все были довольны, - а уж мы-то, участники любовного треугольника, в особенности: Ирка - роскошными новыми обоями, я - тем, что Славка на меня не в обиде, счастливый жених - что венец безбрачия снят с него уже навсегда. Кстати, молодожены шепнули мне на ушко, что в их семействе скоро ожидается пополнение, - так что я, возможно, стану крестной матерью малыша…

У Анны тоже все хорошо: устроиться на пол-ставки в бюджетную общеобразовательную школу она, правда, так и не смогла, - зато ее без проблем взяли в наш деканат секретарем, на место Людочки, нежданно-негаданно ушедшей в декретный отпуск. Кто будущий отец - как говорится, угадайте с трех раз… А вот кое-что другое известно абсолютно точно: замдекана Е.Л.Карлова души в Анюте не чает - и, кажется, прочит ее в жены своему старшему сыну Ивану, у которого, как поговаривают в кулуарах, большое будущее.

Гарри сошел с ума. Он сидит в психиатрической клинике им. В.Ф. Петровского в кабинете трудотерапии, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Конь, ладья, ферзь! Конь, ладья, пешка!..» Шутка. У моего названого брата все по-прежнему благополучно, и он даже задумывается потихоньку над темой будущей кандидатской - «шахматная игра как отражение психологических связей в социуме» - как-то так, кажется, не помню точно. Вот только целительскую практику пришлось оставить - не очень-то клиенты доверяют лекарю, чье лицо так и ходит ходуном. Врачу, исцелися сам!.. Но Гарри не бедствует. Месяц назад он пристроился на содержание к одной из своих богатеньких пожилых пациенток - она тонкая, артистическая натура, и ее очень возбуждает его тик. Захира Бадриевна (только это между нами, ладно?) нашептала мне по секрету, что экзальтированная дамочка собирается переписать все свое имущество на Гаррино имя.

Да, самое-то главное: Оскар Ильич снова живет в Москве!.. На похоронах профессора Калмыкова он встретил бывшую однокурсницу - немного постаревшую, но все еще хорошенькую Валечку, которая во времена оны «рыжего» и за мужчину-то не считала, но с тех пор - как она сама призналась с горечью в голосе - у нее произошла «переоценка ценностей». Произошла она, повидимому, и у дяди Оси, который перестал, наконец, зацикливаться на Садовом кольце и его окрестностях - и с радостью согласился на уютное, зеленое, престижное Ясенево... Словом, не прошло и месяца, как я снова гуляла на свадьбе - возможно, менее пышной, нежели Славкина, но куда более трогательной, ибо этимолодожены, знала я, заплатили за свое счастье несравнимо б о льшую цену.

И последнее. Однажды я села на рыжую ветвь метро и отправилась по незабытому мной адресу в гости к «агенту номер два». Я и сама не знала, чего хочу от этого визита - меня просто тянуло туда, как убийцу тянет на место преступления, хотелось еще раз услышать звук зуммера, который запомнился мне резким, дребезжащим, пронзительным и сладким... Добравшись, наконец, до места назначения, я храбро нажала на крохотный глянцево-черный пенек; спустя несколько долгих секунд за дверью послышались шаркающие шаги, замок тихонечко клацнул… и передо мной предстал невразумительный дед в синих тренировочных штанах и обвислой майке, чей затрапезный вид ни при каких условиях не мог ассоциироваться с загадочным незнакомцем. Нет слов описать, как он меня разочаровал; молча повернувшись, я пошла вниз по лестнице, не обращая внимания на летевшую мне вслед сварливую брань и визгливые причитания напрасно потревоженного жильца.