Программа
Шрифт:
Часть 2. Глава 1
Я медленно оглядываюсь по сторонам. Из-за того, что я только что проснулась, у меня туман перед глазами. Возле меня стоит темноволосый обработчик. Он улыбается.
– Я беспокоился, что дал вам слишком много торазина. Вы были в отключке несколько часов.
Он протягивает руку и смахивает волосы у меня с лица. Я подпрыгиваю, резко отвернув голову от отвращения.
– Не трогай меня, - шиплю я на него.
– Даже не вздумай меня трогать.
Он смеется.
–
– Он наклоняется ближе, шепчет мне в ухо.
– Но это не может быть оправданием для плохих манер.
Я зажмуриваю глаза, мне кажется, что я должна испытывать страх, печаль. Но все, что я чувствую — злость. Они изменили Джеймса. Лейси. Теперь они изменят меня.
– Теперь, - говорит обработчик, - я скажу доктору, что вы очнулись.
Он снова касается моих волос.
– Скоро увидимся, Слоан.
У меня в животе все скручивается, когда я слышу, как он произносит мое имя. Пытаюсь отвернуться, но руки у меня связаны, пристегнуты к кровати кожаными лентами. Когда я шевелюсь, у меня болит запястье, и я вспоминаю, как порезала себя в комнате до того, как они забрали меня.
Я сильнее сжимаю челюсти, вслушиваюсь в шаги обработчика, шаркающие по полу. Когда я слышу, как закрывается дверь, я открываю глаза и осматриваюсь.
Все в палате белого цвета. Стены гладкие, ровные. Рядом с моей кроватью стоит стул. Все чисто и пахнет медицинским спиртом. Я жду, и у меня колотится сердце. Я не знаю, что со мной случится. Будет ли мне больно, когда они залезут ко мне в голову.
Я откидываюсь на подушку и на несколько секунд позволяю печали охватить меня. Родители предали меня. Я ненавижу их, хотя и знаю, что не должна. Они думали, что спасают меня, но вместо этого приговорили к наполовину прожитой жизни. Я теряю все.
По щеке у меня скользит слезинка, щекочет меня, и я ругаю себя, что не удержала ее. Я утыкаюсь головой в подушку, чтобы стереть ее, и всхлипываю, глядя в потолок. Тихо, так тихо, что я слышу только свое дыхание. Интересно, сможет ли тишина сама по себе свести меня с ума.
Дверь открывается с тихим щелчком. Я замираю. Не уверена, что я хочу смотреть.
– Добрый вечер, - раздается низкий голос. В нем есть едва заметный британский акцент. Голос спокойный. Почти соблазнительный. Я зажмуриваю глаза.
– Я — доктор Фрэнсис, - говорит он, и я слышу, как скрипит стул, когда он садится.
Я боюсь пошевелиться, но когда его теплые руки берут меня за запястье, вздрагиваю. Потом я понимаю, что он отстегивает меня от кровати. Я быстро смотрю в сторону, на его пальцы, которые возятся с пряжкой.
– Мне жаль, что пришлось сделать это, - говорит он.
– Это мера предосторожности, которую мы вынуждены принимать по отношению ко всем новым пациентам.
– Я не хочу быть пациентом, - отвечаю я.
Доктор Фрэнсис замолкает, его зеленые глаза внимательно осматривают мое лицо. Его темно-русые волосы коротко пострижены, и он чисто выбрит.
– Слоан, - мягко говорит он, - я знаю, что ты напугана, но мы здесь только ради того, чтобы помочь тебе. Ты этого не понимаешь, но ты больна. Ты даже пыталась покончить
с собой.– Да нет же. Я просто не хотела, чтобы они меня забирали.
– Я не упоминаю о том, как пыталась утонуть в реке.
– Мы не причиним тебе вреда, - он встает и обходит кровать, остановившись у другой руки, чтобы отстегнуть ее.
– Мы просто излечим болезнь, Слоан. Вот и все.
– Я видела возвращенцев, - говорю я, сузив глаза.
– Я точно знаю, что вы забираете.
Когда мои руки становятся свободны, я сажусь и потираю запястья, удивляясь, насколько менее уязвимой я себя чувствую. Но на мне больничная одежда, и я дрожу при мысли о том, что темноволосый обработчик, может быть, раздел меня.
Доктор Фрэнсис обеспокоенно хмурится.
– Каждый, кто приходит в Программу, очень нездоров.
– Не в этом дело, - говорю я, - у нас должен быть выбор.
– Но как принять верное решение, когда ум затуманен болезнью? Это инфекция, Слоан. Социально заразная болезнь. А мы — единственное лекарство.
Он замолкает, как будто только что поняв, как холодно звучат его слова.
– Прости, - говорит он.
– Тебе нужно сначала устроиться на новом месте. Я пришлю медсестру, чтобы она обследовала тебя.
Перед тем, как выйти из палаты, он кивает мне.
Меня все еще трясет от укола, который сделал мне обработчик, но я не могу не думать о том, прав ли доктор. Может, я больна и не осознаю этого. Я лежу на спине, смотрю на перебинтованное запястье и вспоминаю, как безнадежно себя чувствовала.
Но я помню также и взгляд на лице обработчика, когда он пришел, чтобы забрать меня — взгляд хищника. Он ждал этого момента, ждал, когда привезет меня сюда.
Нет. Программа — это не лекарство. Это мой конец.
* * *
- А это комната отдыха, - говорит медсестра, показывая вперед. Она ведет себя как бабушка, на ней даже одет вязаный свитер поверх ее униформы. Но я думаю, что это сделано умышленно, что она здесь, чтобы каким-то образом обмануть меня. У меня еще кружится голова. Я крепко обхватываю себя руками и плетусь вслед за ней в большую комнату.
На мне одета лимонно-желтая больничная одежда и подходящий по цвету халат. На ногах у меня солнечно-желтые тапочки. Я бы предпочла что-то более депрессивное, может быть, черное, но подозреваю, что поэтому-то они и выбрали желтый.
Комната отдыха совсем не выглядит так, что там можно отдохнуть. В отличие от Велнес-центра, здесь нет красок. Она чисто-белая, цвета неяркие, как в черно-белом кино с пятнами желтого цвета. В комнате около двадцати человек. В Программу попадают пациенты возрастом от тринадцати до семнадцати лет, но большинство, кажется, приближается к последней цифре. Нет ни стола для пинг-понга, ни шахмат. Зато у одной из стен стоит телевизор, а перед ним - диван. Возле окон, которые, я уверена, запечатаны, стоят несколько столов и стульев. Оттуда открывается вид на лужайку. Есть пара компьютеров с табличками: НЕТ ДОСТУПА В ИНТЕРНЕТ. Единственное в этой комнате, что хоть немного привлекает игра в карты, которая идет за одним из столиков.