Прогулка под луной

Сейчас же карандаш в компании ручек и маркеров торчал в карандашнице, а листы перевода лежали поверх справочника! Но ведь должно-то быть совсем наоборот!

Листы она всегда прижимала справочником, чтобы, если откроешь форточку, они не разлетелись по комнате.

Это многолетняя привычка, и она неискоренима.

Если бы у Софьи Наумовны имелся второй ключ, тогда понятно — зашла написать записку. Но ведь не было!

К тому же записка написана не карандашом, а зеленым стержнем. Маше вдруг стало холодно. Или у нее крыша поехала, или… Она принялась лихорадочно выдвигать ящики письменного стола. Там хранились институтские конспекты, письма, фотографии. Теперь Маше казалось, что рылись везде. Все сдвинуто и наспех сложено. Или это ей мерещится и она просто здесь давно не разбиралась? Маша остановилась посреди комнаты и стиснула голову руками. Стоп. Спокойно. Ничего не случилось. Может быть, все это кажется? А если нет, то объяснение этому обыску скорее всего самое невинное. Да. Но — какое? Кто-то забыл в ее комнате… книжку, письмо, тетрадь? Ага! Подобрал ключи, проследил, чтобы дома никого не было, взял вещи и скрылся?

Чушь собачья!

Маша уставилась на книжную полку. Там вечно царил беспорядок. Особенно на нижней полке — там стояли книги, которые она действительно читает и перечитывает.

Перед сном она любит обложиться двумя-тремя книжками, а утром в спешке может сунуть их не в ряд, а поверх книг, плашмя.

Здесь же, сбоку, давно теснятся общие толстые тетради с лекциями по иностранной литературе. Сейчас они подозрительно выпирали из полки. Разноцветные корешки торчали вразнобой. Кого мог заинтересовать этот хлам?

«Брось! — одернула себя Маша. — Меньше эмоций и больше логики: вчера перед сном я решила почитать что-нибудь душещипательное…» Вчера она наугад достала с полки зеленый томик Толстого. Оказалось — второй том «Войны и мира». В девятом классе она очень любила их всех: Наташу, Пьера, Болконского, княжну Марью. Она с удовольствием перечитала сцену первого бала Наташи, еще несколько глав и погасила свет. А утром сунула книгу на полку, но не в ряд, а поверх книг, где уже лежала тонкая книжечка японских трехстиший — «Одинокий сверчок». Маша с опаской подошла к полке, словно там лежала бомба. Она открыла книгу и похолодела: поверх «Одинокого сверчка» лежал не второй, а третий том «Войны и мира».

Но ведь она точно помнит, что читала про первый бал. А первый бал, это каждый школьник знает, находится во втором томе романа классика. Волосам стало горячо. Маша сдула со щеки непослушную прядь. Снова открыла шкаф, где на полке в постельном белье лежали деньги. Пересчитала. Все на месте.

Искали явно в бумагах. Но что можно у нее искать? Маша выбежала в коридор и дрожащими пальцами набрала номер Лины. Трубку взяла Софья Наумовна. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, Маша поздоровалась.

— Софья Наумовна, ну как вы там?

— Ах, Машенька, опять у нас то же самое. Он прямо задыхается… Температура тридцать восемь, и…

— Софья Наумовна, вы во сколько уехали?

— Часа в два. Тут пока доберешься… А у нас новостей нет?

— Никаких. А к нам из милиции не приходили, пока меня не было?

— А что, должны были?

— Н-нет, это я так. Может быть, им Алькины фотографии понадобятся…

— Нет. И не чешутся! Никому бедная сиротка не нужна…

Дальше Маша не слушала. Она опустилась на холодную тумбочку для обуви и машинально отметила, что нужно все же что-то на себя надеть. Так и бегает в трусиках, носках и свитере. Итак, соседка в ее комнате не была, и никто официально не был. Домовой, что ли? Да и что у нее можно искать? Деньги не взяли. То золото, что у нее имеется — цепочка и сережки, — на ней. Даже телевизор и магнитофон на месте. Искали другое. Бумаги. Она что — разведчица? Иностранная шпионка? Или на дворе 37-й год, когда побывавших за границей держали под прицелом? Чертовщина…

Маша неожиданно громко клацнула зубами и поняла, что дрожит как мокрая мышь.

Она лихорадочно набрала номер Бориса. Длинные гудки. Господи, неужели он спит? Она глянула на часы: одиннадцать.

Скорее всего поставил телефон на минимум громкости и смотрит телевизор. Конечно, надо бежать к нему. Немыслимо оставаться здесь одной. Он сразу все расставит по местам, успокоит ее, защитит.

Маша выхватила из шкафа чистые колготки, натянула джинсы, зашнуровала кроссовки. Насилу попав ключом в замочную скважину, закрыла дверь.

До метро долетела за считанные секунды. Впрыгнула в полупустой вагон и машинально огляделась, все еще стуча зубами. Нет, не похоже, чтобы за ней следили. Села, пытаясь успокоиться. Немного отдышалась. Яркий свет фонарей и рекламы на Тверской несколько привел ее в чувство. Она, все еще оглядываясь, бегом добралась до дома Бориса. Глянула на окна и облегченно вздохнула: в гостиной мерцал синий свет телевизора. Влетела на четвертый этаж без лифта. С силой надавила на кнопку звонка. Ни звука. Что, собственно, она делает? Знает же, что звонок не работает, так как его просто-напросто не подсоединили. А кнопка осталась от старых хозяев. Нет, надо взять себя в руки, иначе она просто брякнется в обморок. Маша открыла сумочку и нащупала ключ. Борис подарил ей этот ключ вместе с обручальным кольцом, но ей так и не пришлось ни разу им воспользоваться. Вот выпал случай. Если он смотрит телевизор, то стучать — дохлый номер.

Борис любит сделать звук погромче, и это не мешает ему благополучно уснуть перед экраном. Он сам признался Маше в этой своей слабости. А коридор огромный, так что стучать бесполезно.

Маша повернула ключ, дверь открылась.

В коридоре, заставленном коробками и стройматериалами, горело небольшое бра в виде охотничьего рога.

Маша увидела в зеркале свое перепуганное бледное лицо и усмехнулась. Ее сейчас только в фильме ужасов снимать. Выглядит так, словно за ней гнались полчища киборгов.

Телевизор в гостиной работал на удивление негромко. До Маши доносился звук тяжелого дыхания, впечатление было такое, будто отряд изнуренных путешественников пробирался сквозь густые джунгли. Борис любит такие фильмы: чтобы опасности, экзотика, приключения.

Ее ночное появление он должен оценить. Она никогда прежде не делала подобных сюрпризов, а из фильмов предпочитала фантастические комедии.

Чтобы сюрприз был полным, Маша не окликнула жениха по имени, а только тихонько приоткрыла створку двери и, пытаясь улыбаться, заглянула внутрь. То, что она увидела, не сразу смогло уместиться в голове. Не сразу. Частями.

Сначала она увидела голые мужские ноги на полу. Затем — зад. Ягодицы ритмично сжимались, крутясь и подрагивая, как в танце «Ламбада». Потом до Маши дошло, что пониже находится еще кто-то. Женские ноги — длинные, верткие — постоянно скользили по толстому ворсу ковра, и мужчине приходилось то и дело подтягивать к себе свою партнершу, цепляясь за различные части тела.

Конструкция из двух голых тел громко дышала, рычала, хлюпала, свистела, грозя обрушиться от ярости производимых движений.

Маша видела эту сцену конкретно с тыла и не сразу могла убедиться, что перед ней именно зад Бориса. А когда убедилась, то почувствовала, как ноги приросли к полу. Догадаться, кто находится под ним, было не трудно: крашенные перекисью водорода перья короткой стрижки и крупные золотые кольца в ушах были визитной карточкой Нинель. Вокруг по голубому ковру были в спешке разбросаны их вещи.

«Я собиралась положить этот ковер у себя в спальне, — отстраненно подумала Маша, — голубые шелковые стены и голубой ковер на полу». Маша понимала, что стоит тут как идиотка, но двинуться не могла. Ее будто силой держали за воротник и заставляли смотреть.