Прогулки с бесом. Том четвёртый

Налёты продолжались, жесткость расправы не уменьшалась, она не могла быть иной, война ведь, а если нынешним языком назвать прошлые "усмирения с воздуха" - иначе, как только "настоящие" - назвать не могу. Не будет ошибки в названии"качественные", "эффективные", "разрушительные", "убийственные", но читатель, наблюдавший хотя бы единую бомбёжку со стороны может возразить:

– Преувеличиваете, ничего особенного, так, пустая забава эти бомбёжки...
– заявить "бомбовой груз в тоннах, сбрасываемый на город ночами, оставался неизменным, или колебался в сторону увеличения на килограммы" не можем. числосброшенных бомб оставалось неизменным" - не можем: подсчёт сброшенных на город бомб обитателей монастыря не трогал:

– "...пронесло..." - "маленькие радости военного времени".

Если, пользуясь нынешним языком, убийственные предметы с неба пересчитать в "тротиловом эквиваленте" - положение граждан можно назвать "стабильно среднетяжелым".

Стабильность стабильности рознь, и та, что пожаловала в обитель, подвела обитательниц к выбору: или нервам порваться к чёртовой матери, или продолжать крепить остатки нервной системы. Женщины, тренированные совецкой властью всем, кроме бомбёжек, выбрали второй вариант с доводом:

– Не умирать, в самом-то деле!? Будем стоять насмерть!
– лозунг осуществили отказом прятаться по примитивным ямам хранения овощных припасов в зиму. Враз, и без объяснений, пришло понимание: земляные норы не спасут от бомбы. Вон, в прошлую ночь бомба упала в погреб - и всех, кто там был, засыпала, никто не выжил...

И когда идея земляных нор, как спасителей, изжила себя - кто-то из тётушек удумал спасать животы в чистом поле. Да, за оградой монастыря там, где начиналось "чисто поле" и где граждане с около монастырских улиц сеяли картошку. Логика не железная, но женская:

– Кто станет кидать бомбы на чистое поле!? Что, те, наверху, совсем дураки?
– и показывали пальцем в небо.

Чем хороши "идеи, принятые всем сердцем и умом"? То есть, "уверованные"? Да тем, что без промедления "претворяются в жизнь". Сказано - делаем:

И как-то в один из тёплых вечеров конца августа, мы, одетые во всё, что имелось согласно предписанию родительницы, с подстилками для спанья на земле, ждали наступления мрака, когда ещё видно землю, но уже трудно различать физиономии чудаков, надумавших спасаться от бомбёжек в чистом поле.

Начало "спасения" обещало оправдаться:

– Да, верно, не дураки, в чистое поле бомбы бросать не станут!
– на том и решили. Не знаю, чья была идея искать спасения вне стен монастыря, но что не мужская - факт.

День приходил к ночи, солнце давно прибыло на положенное ему место, и первой, кому ночёвка в чистом поле вдруг показалась нелепой - была мать. Автор проекта спасения столь необыкновенным способом убеждала, что её вариант - верный и других не существует:

– "Ночь покажет, всё впереди"!
– повторяю: у каждого обитателя монастыря имелся собственный график налётов врагов, но как у тётушки получилось убедить остальных, что её график налётов точный - не знаю.

И к заходу потащились за монастырские стены в поля. "Путь к бессмертию" предстоял не долгим, всего-то пятьсот метров от стен монастыря, или более того на немного. Шли и радовались неожиданному открытию: "Пустое место в поле бомбить не будут"!
– почему великая истина не пришла никому в голову с начала налётов Люфтваффе - об этом никто не подумал. Измученные бомбёжками, а потому лишенные соображения - могли уйти и дальше в поисках места спасения.

Предсказания сбылись и ночь "показала": началось с того, что выбрали полянку с не усохшей травкой, расстелили подстилки, как цыганы, и улеглись. Тёплая земля плюс свежий воздух сделали своё, и, любуясь звёздами, уснул...

Сколько проспал - не знаю, но беспардонное, нахальное и краткое наслаждение жизнью прервалось стандартно: оттопыренные Природой ушные раковины, не хуже военных "звукоуловителей", приняли далёкий модулированный звук работы моторов летающих устройств Люфтваффе!

Налёт начался с нарушением суточного графика и на особину:

первыми прилетели совсем ненормальные вражеские самолёты и развесили над станцией иллюминацию: в чёрном небе вдруг загорались белые, ослепительные огни! Они горели на круглых тарелках, а тарелки медленно опускались к земле на небольших парашютах! Это было ново, непонятно, а потому и ужасно! Каждый из спасающих живот, решил, что такое освещение ни к добру, и у осветителей, что швыряют сверху тарелки с ярким огнём, единственная цель: осветить, непонятно за каким хером, находящихся в поле и ночью людей, далёких от военных, и осветивши - уничтожить всех спасавшихся на картофельном поле! Нет, это ж надо так точно о нас всё знать! Когда догорала одна порция "люстр" - загоралась другая и в стороне от первой.

И мы заметались! Сказать, как оказались на картофельном поле, откуда оно взялось под нашими ногами - не могу.

"Люстры" висели далеко над станцией, а над нами - ни одной, и всё же от их белого света чётко были видны жухлые картофельные кусты, под которыми мы пытались затаиться.

Улёгся на землю, и, не спуская глаз с очаровательного света, ничуть не заботясь о важном органе тела - голове, из-за кустиков пожухлой картофельной ботвы любовался адским светом! Понятно: ничего иного, более надёжного для укрытия, вокруг не было. Это был счастливый миг веры в защитительную силу картофельной ботвы в конце августа!

Никто из "спасающихся" не предпринимал попытки осмыслить: враги бомбили железнодорожный узел, но не монастырских обитателей, кои сдуру вышли в поле прятаться. Станция, что находилась километрах в пяти от монастыря, была целью налёта, а не картофельное поле! Верной была изначальная установка "прилетят бомбить станцию, а не ваш опоганенный монастырь", так какого хера вы метались по грядкам!? "Тарелок" испугались? Их сбрасывали для станции, но вы до сего времени богаты "несогласными"! А всё оттуда шло: если среди вас были "знатоки", твёрдо веровавшие в существование "подслушивающих" приборов на самолётах Люфтваффе, то почему не допустить, что и осветительные устройства на парашютах были предназначены для успешного подавления прячущихся в картофельной ботве монастырских пролетариев!? Новинка: враги пытались лишить живота аборигенов непонятным и жутким способом: светом!

– Ах, как вы падали между грядок в паузах между далёкими разрывами! Чего метались? На картофельное поле не упала ни одна бомба, их бросали на станцию за пять километров от вас.

– Ужас лишал соображения: вдруг на меня идёт охота!? Если кто-то сказал:

– Вражеской авиации не нужны очумевшие от страха обитатели монастыря!
– его бы покалечили рукоприкладством. Всё прощу, но если показал миру, какой я дурак - враг навеки!

Чем прекрасны шесть лет от роду? Тем, что бомбёжка станции всё же менее интересна, чем опускающиеся на парашютиках тарелки с ярким, ослепительным огнём! Огни завораживали, очаровывали, но оставались пугающими с попытками осветить и выявить находящихся меж грядок граждан. Кто ещё смотрел на огни в небе не отрываясь - не знаю, не опрашивал.

Женщины закрывали головы подолами. Парашютики падали, свет на тарелках затухал, но никто из спасающихся числом двух семей не умер среди картофельных грядок, и сей факт вселял надежду:

– ... ещё не конец света - нашлись, кто и уверовал:

– Ох, неспроста, аспиды, освещают! Потом всё скажется!
– вот она, великая вера в будущее! Неизвестно, чем окончится настоящее, но мечты о будущем не хотели покидать.

Далёкая бомбёжка как-то враз прекратилась и вражеские самолёты, выполнив чёрно-"светлое" дело, улетели, а на их место пришла тишина и мрак. Особенный, абсолютный мрак, и если те, кто присутствовал на поле во истину верили в существование ада, то он бы им показался тогда райским местом: в аду, по крайней мере, что-то можно было увидеть. Мрак всегда бывает необыкновенным после яркого света. Это был мой первый мрак, и повторов такого мрака в последовавшие годы не видел.