Прохладное небо осени

– Ты такая была бедненькая тогда, – говорит Андрей, когда они начинают вспоминать былые годы. – От жалости у меня прямо сердце сжалось.

– Значит, из жалости меня полюбил?

– Нет, – смеется Андрей. – За знание электровакуумных приборов. После двух своих предшественниц ты сверкнула прекрасным видением. И особенно ослепительным было сверкание на фоне твоих галош.

Первое, что они с Андреем купили в совместной жизни, были туфли на каучуке. Андрей провернул какую-то карточную спекуляцию, Инесса уж и не помнит теперь, в чем состояла ее суть, но что-то заработал, и они в ближайшее воскресенье отправились на Тишинский рынок. Их там чуть не задавили, не смяли, не затоптали – люди, милицейские кони. Был солнечный день весны, лужи разлились озерами, грязь хлюпала и разъезжалась под ногами, померить туфли, понятно, не было никакой возможности; поверили кустарю, что размер его наимоднейшего дивного изделия тридцать шестой. Кустарь не обманул. И к тому же сработал туфли на славу. А ведь вполне могли напороться.

Никто не берется определить слово «счастье». Много у него толкований. Но Инессе точно известно, что, сколько бы их ни было, это счастье – надеть в первый раз после многих лет на ноги добротные, непромокающие новенькие туфли. И мир светлеет, и лужи не в лужи, и обезумевшая толпа кажется почти дружелюбной.

...Но какое дело до всего этого Катюше? Можешь сколько угодно жалеть себя – нападает иногда такой стих, – украденную молодость своего поколения – оно оплатило по счетам и за себя, и за них. Добровольно – никто никому не должен. Слава Богу, что нынешние юные обходятся без нашего опыта, без наших потерь.

Инесса погасила на кухне свет. К праздникам, наверно, выплатят прогрессивку. Как раз Кате на новые туфли. Или попросить еще у Анастасии Николаевны?..

Андрей, лежа в постели, читал газету.

– Ты застал Варвару?

– Да.

Вот. Приходишь домой, в родную семью. Один уткнулся в книгу, другой в газету.

Инесса стала раздеваться.

– Что она рассказывала?.. Ты слышишь? Я тебя спрашиваю.

– Что?

Инесса подчеркнуто терпеливо повторила вопрос.

– Тася выходит замуж, – сказал Андрей и зашуршал «Известиями».

– Решили наконец? –обрадовалась Инесса. – Варвара волнуется?

Андрей отложил газету.

– Спрашиваешь. Можно подумать, что ей не свадьба дочкина предстоит, а бой под Полтавой.

– Воображаю!

Хлопот-то теперь у Варвары, хлопот! Накоплений у них с Геннадием, известное дело, нет, а свадьбу, конечно, мечтает устроить на весь мир. И обеспечить Тасю барахлом на ближайшие – ну, не десять, так пять лет. И Виктору захочет сделать царский подарок – какую-нибудь болонью или свитер с оленями. И залезет в долги, а потом будет бегать по квартирам, частным образом делать уколы и массировать переломы. От вечной спешки и волнений яркий румянец, который с годами у нее ничуть не блекнет, горит на щеках, возбужденно и озабоченно блестят добрые карие глаза, а на ногах у Варвары – не обычные полуботинки, конечно, а сапоги-скороходы, потому что без них разве успеешь, приехав из Подлипок, за один день обегать пол-Москвы?

Андрей поворачивается к стене, по самые уши натягивает одеяло, показывая, что говорить больше не будет, а будет спать.

Инесса подавляет в себе раздражение. Ложится с ним рядом, но не близко – на широкой тахте можно спать вместе, но как бы и отдельно. Сейчас это их уже устраивает.

Она протягивает руку, чтобы выключить свет, и тут вспоминает:

– Ни за что не угадаешь, кого я сейчас встретила! Андрей не откликается. Он вообще-то не из говорунов, с годами общительности не прибавилось.

– Спускалась на переходе в Охотном ряду, – ей все равно необходимо ему рассказать, – слышу, кто-то кричит с другого эскалатора. Алешка Бобров! Представляешь?

– Откуда его принесло? – Андрей немного заинтересовался, сдвинул с уха одеяло.

– Как откуда? Он в Москве. Женился второй раз. Дочке десять, сын дошкольник. Молодой папа, не то что мы с тобой.

С Бобровым они учились в одной группе, он тоже, как Андрей, вернулся с фронта, доучиваться. Андрей вначале даже ревновал Инессу к нему, а они просто дружили. На пятом курсе Алешка женился на Тане Фирсовой, из их же группы, «чересчур блондинке», как говаривал Андрей, недолюбливавший Таню. И в самом деле, была она очень белесая: и волосы, и брови, и ресницы, и кожа. Инесса удивлялась причудливости мужских вкусов – куда привлекательнее и внешне и вообще были многие девчонки на их курсе, а вот – Таню выбрал.

После защиты диплома Инесса с Алешкой получили направление в один институт, но вскоре у него начались неприятности: выяснилось, что он был в плену и нигде об этом не писал. Одновременно, правда, выяснилось, что из плена он бежал, добрался до партизан, воевал с ними, после ранения снова оказался в регулярных частях, опять ранили – тяжело. Из «почтового ящика» его все-таки уволили и из партии исключили. Боялся худшего, но обошлось. А Таня его оставила, не захотела житье человеком, который перед Родиной запятнан, – так она и объяснила Инессе, когда они однажды встретились на Тверском бульваре.

– Но ты же знаешь, что он честный человек, – несколько смущенная Таниной жестокостью, нерешительно сказала Инесса.

– Какой же он честный, если даже мне ничего не рассказал?

С этим спорить Инесса не отважилась. «Сука она», – сказал Андрей, когда она поведала ему об их разговоре...

– Где же он сейчас?

– Работает в какой-то шарашкиной конторе, – повторила Инесса Алешкины слова и вздохнула. – В партии восстановили. Но вот как соскочил тогда с орбиты, так где-то и крутится. Близко, рядом, а все же не там, где на самом деле должно было быть его место. Такой первоклассный специалист!.. Спрашивал, где мы с тобой, нельзя ли к нам.

– У нас-то ему делать нечего.

– А у нас только что прошло сокращение. Правда, похоже, опять будут набирать... – Она замолчала. Не то у нее положение в институте, чтоб кого-то могла устроить.

Инесса лежала в темноте и жалела Алешку. И вид благополучный, и веселый – очень уж был рад, что встретил ее, а ведь каково это – под пятьдесят, а не то дело, не та жизнь. И никто не виноват.

Андрей вдруг спросил:

– А зачем тебя в Ленинград посылают? Вспомнил. Поинтересовался.

– Некому больше?

– Значит, некому, – сказала Инесса. Привык, что она всегда под боком. – Токарев на этой неделе не может...

– Такая уж спешка?

Может быть, и нет спешки, если не знать Токарева. За три месяца Инесса его не то чтобы узнала, но какие-то качества не одна она приметила. В частности, нетерпеливость, если что задумал. Задумал выбить из института заказ на проектирование целой системы управления – раньше отдел за такие комплексные задачи не брался, – тормошил начальство, в пот вгонял подчиненных – за два месяца составили новый проект технического задания – того самого, где Инесса участвовала, а в институте отчего-то засомневались – то ли не испытывали доверия к малознакомой «фирме», то ли уже связались с другими, – в общем, надо было поехать, выяснить, уговорить.

– Неразумные люди, – говорил сегодня Токарев Инессе. – Не понимают своего же блага. Разбазарят заказы, сэкономят копейку, потеряют рубль. Надо добиться, чтобы утвердили ТЗ в нашем варианте. И объяснить, что если мы сговоримся, то решение, средства в главке, у министра я выбью.

Выбьет, подумала Инесса. Все-таки его деловитость подкупала. А то, что говорил сухо, отводя от Инессы глаза, хоть и неприятно, но стерпеть можно.

– Надо согласовать техническое задание, – коротко объяснила Инесса Андрею. В деталях он все равно не разберется, да и зачем? – Ты знаешь, – сказала она, – я просто поверить не могу, что послезавтра увижу Ленинград... Лильку. Словно машина времени несет меня назад, в детство, в юность.