Проходные дворы биографии

Роль в «Романтиках» – темная страница в моей творческой биографии – даже не расстроен, а удивлен, ну, понимаешь, просто ничего не получается – серо и неинтересно. Что будет – не знаю.

Я скучаю по тебе и по Юльке – целую вас крепко в ножку и куда хочешь. Пиши подробно, не обижайся на меня – писать ну буквально нечего и некогда. Буду сегодня тебе звонить.

Твой

* * *

Письмо Наталии Николаевны

23 июня 1958, 9 часов вечера

Ну вот я и на даче. Я тут не могу жить одна, совершенно нечего делать, некуда пойти, не с кем общаться. Если ты в августе будешь все время на съемках, я буду жить в Москве и потом я просто буду бояться быть так далеко от какого-нибудь медицинского пункта, у меня теперь страх перед удаленностью от него.

Сегодня был третий за Юлину да и, пожалуй, за мою жизнь страшный случай. И главное, все произошло при мне.

Папа полез отпиливать верхушки деревьев, а мама стояла наверху и говорила, на каком уровне пилить. И вдруг то ли папа потерял равновесие, то ли сук обломился, но папа упал на спину с очень приличной высоты – плашмя. Был такой страшный звук, как будто упало большое дерево. Мама, стоя наверху у открытого окна, вскрикнула, с ней сделалось плохо. У папы от удара сперло дыхание, и он страшнейшим голосом воет, а я между ними с Николкой [33] , который с перепугу начал дико орать. Ноги у меня ватные, боюсь к папе подбежать, посмотреть, что с ним. И за маму ужасно испугалась. Хорошо, мама быстро пришла в себя, и нянька прибежала, взяла у меня Николку, и я подбежала к папе, начала ему спину тереть. Немножко лучше стало, хоть так страшно стонать перестал. Полежал, потом доплелся до дома, его тут же знобить всего начало, лицо совсем синее. Что делать? Брата нет, машины нет, если идти звонить в Москву, это очень долго. Но, слава богу, кажется, все обошлось. Во всяком случае, переломов нет, и легкое не отбито, иначе кровь горлом пошла бы. И главное, довольно быстро стала проходить боль.

33

Николка – племянник.

Бедная Юлька, как ей достается. Чувствую себя совсем плохо, болит голова. Сейчас надвигается гроза, наверное, выключат свет, надо скорей умыться и ложиться спать.

Ну вот, пишу уже в постели, свет еще горит. Попробую отвлечься и писать о чем-нибудь приятном.

Перед отъездом я была в мебельном магазине, продаются, вопервых, двуспальные матрацы (шире, чем наш на Скатертном) и кровати односпальные, дерево.

Еще хочу зеркало – их продается очень много, разные. Занавеску и тумбочку для лампы к кровати. Вот мой минимум, но это, правда, все для отдельной квартиры. Узнал адрес маклера? А пианино поставим в столовой, а вторая комната будет твоим кабинетом, как ты хотел. Но только что ты там будешь делать?

А наша комната будет спально-детская. Например, такая: 4х4,60 метра (18 квадратных метров).

24 июня, 5 часов

Сегодня чувствую себя несравненно лучше, правда, уже спала два раза по два часа. Папа, кажется, очень удачно упал – болит только все снаружи, аппетит хороший и настроение тоже. А это самое главное. Даже сейчас предложил мне пройтись в лесочек (лежит пластом все-таки).

Я тут третий день и все время лежу, просто от скуки. И некуда абсолютно ходить.

В Уфе меха нет? Нам ведь с тобой очень нужны пыжиковые ушанки. Очень жалею, что тогда не купили. Если увидишь, купи обязательно, сколько бы ни стоили, деньги пришлю телеграфом, так что на день занять всегда можно. Я здесь ходила по комиссионкам – нет нигде.

Я за вчерашний день наволновалась, и Юля-Гриша сутки молчало, я страшно боялась. А сегодня после второго дневного сна опять затолкалось.

Мама мне вчера сказала, что ты ей ужасно нравишься (а раньше она мне этого не говорила, так как боялась, что я еще больше влюблюсь в тебя) и что чем больше она тебя узнает, тем ты лучше оказываешься. Ну и дальше был длинный разговор о том, какой ты замечательный, милый, приятный…

А Дуда [34] сегодня сказал, что ты очень серьезный человек и ты ему нравишься, причем сказал вдруг: сидел-сидел, молчал-молчал и вдруг изрек (как тебя хвалила мама, он не слышал, так что это он сам придумал).

Твоя жена

Уфа, гостиница «Башкирия», 25 июня 1958

Киса!

Это я! Не сердись, что не пишу часто – ей-богу, нечего! Кстати, от тебя получил лишь одно письмо, а ведь обещала писать часто!

34

Дуда – дед, академик Семенов.

Играем каждый день и каждый день репетируем. Из событий: всем театром вывозили нас на природу – на пароходике по реке Белой. Целый день гуляли, загорали, плавали. Здесь по всей реке стоят палаточки, фанерные домики, землянки, а рядом – машины, мотоциклы – живут, как мы в Мышкине, – уютно, хорошо. Так захотелось в Мышкин – вообще очень хочется отдохнуть. В тот день все безумно обгорели, и я тоже. Плечи побаливают.

28-го – премьера «Романтиков» – кажется, будет страшный провал. Получаю каждый день по телеграмме из Кишинева – там полная паника, хотят меня с 1 по 20 июля – бред. Майоров и слушать не желает. Что будет, не знаю.

Уфа – страшный город, но проходим здесь на «ура» – сплошные аншлаги. Есть пара рецензий, но у меня нет газет – Кису твово хвалят. Играем в Башкирском оперном театре и параллельно в новой Уфе – городе Черниковске. Город, построенный у завода, огромный – чистый, типовой и безумно скучный.

Сейчас сидим с Вадькой в номере и в две руки строчим письма. Колычев ушел в баню. Сегодня прогон 3-го акта. Моя самая нелюбимая картина – 8-я (вокзал).

Все наши очень хотят ехать до Казани пароходом, но руководство боится, что мы опоздаем.

Днем буду звонить в Кишинев на студию и окончательно выяснять, когда и что и не выгнали ли меня из картины «Атаман Кодр». Представляешь, вдруг захотели 20 дней среди гастролей на выпуске премьеры – никто меня не пустит.

Очень хочу к тебе, чтобы приласкала чуть-чуть и чем-нибудь покормила вкусненьким – живем на подножном корму.

Водку не пью, читаю детектив «И один в поле воин» и думаю о тебе.

Твой

* * *

Письмо Наталии Николаевны

Июль 1958

Начало письма не сохранилось

Пришла из консультации. Все в порядке, только надо есть побольше фруктов и овощей и всякое молочное, а больше ничего нельзя. На днях пойду к директору родильного дома, где я буду.

Когда мне бывает очень грустно без тебя, я поглаживаю пузо как кусочек тебя. Ведь, подумай, как смешно: во мне, внутри, далеко и глубоко, твой, понимаешь, твой кусочек, и он живет независимо от меня, я не могу сделать, чтобы он пошевелился, он шевелится сам, когда захочет есть или устал трястись при ходьбе. И засыпает это твое позже меня, я всегда слышу, как оно шевелится и, видно, укладывается поудобнее спать. Но зато просыпаюсь я раньше. Проснусь, но не двигаюсь. А оно все равно просыпается и начинает торопить, чтобы его скорей покормили.

Киса, напиши, как же сына назвать? Саша, да? А Миша тебе окончательно не нравится? Ты, пожалуйста, настраивайся на сына, я уже настроилась, и мне уже его больше хочется. Во всяком случае, я знаю, что он будет очень похож на тебя (пока маленький, дальше не знаю). И это меня вполне устраивает. А какая будет девчонка – ничего не известно. А если и будет похожа на тебя, то, может, для девчонки это и не так уж будет прекрасно.

Я теперь из-за него стала бояться переходить улицу. Меня раздавят – пускай, я никогда не боялась. Но за него боюсь ужасно, вообще во всем. Мама говорит, что это очень плохо: раз я уже теперь так боюсь за него, значит, потом буду совсем сумасшедшей матерью. Если раньше я боялась войны из-за тебя, из-за брата, то теперь еще прибавился он, да еще как прибавился!