Проходящий сквозь стены

Собственно, ничего такого, что явилось бы для меня полным сюрпризом, бес не поведал. Стороны стремились к встрече (Убеев с Жераром начали мечтать о ней чуть раньше, Кракен — чуть позже, но сути это не меняло), поэтому рано или поздно она бы состоялась все равно. До сих пор для нахождения общего языка им не доставало какой-то малости. В конце концов эта теоретическая малость приобрела очертания вполне вещественного кляпа во рту Ареста. Взаимоприемлемое соглашение было достигнуто через считанные минуты после его извлечения.

Вкратце. Служба безопасности «СофКома» восстает из пепла. Железный Хромец становится ее начальником взамен безвременно почившего Жухрая. Господин Жерар де Шовиньяк (титулом обзавелся, кобелино, подумать только!) — советником по частным вопросам. Зарина Мамедова и Павел Дезире — консультантами. Оклад содержания каждому кладется более чем приличный. Причем первые взносы на счета свежеиспеченных сотрудников (говоря о взносах, кобель восторженно закатывал глаза и гулко глотал слюну) вот-вот будут перечислены. Нужно лишь завизировать кое-какие бумаги у исполнительного директора Софьи Романовны. Да, кстати! На родине у Кракена медицина и биологическая инженерия (то есть клонирование, генетическое модифицирование, нанотехнологии… продолжите самостоятельно) развиты настолько блестяще, что обеспечить полноценными человеческими телами особ, остро нуждающихся в таковых, не составит большого труда. Конечно же, такое заявление повергло беса в совершеннейший щенячий восторг! А Зарина, не спи она в это время, наверное, впервые в жизни испытала бы оргазм. Напоследок Арест раскрыл партнерам страшную тайну. Заключалась она в том, что мозг одного из новоявленных консультантов (и мы все знаем его имя!) заражен имплантатом. Мобильным агентом «Гугола».

— С его помощью тебя дурачили в первые дни плена, — убеждал меня Жерар. — Через него же происходила слежка, когда ты выполнял поручение Кракена в «Скарапее». Изъят имплантат не был. Потому как предполагалось со временем использовать тебя еще многократно. В других столь же щекотливых заданиях. Но теперь он стал ни к чему.

— Вот как? — сказал я, следя взглядом за большущим, худым и длинноногим насекомым, что с маниакальным упорством билось снаружи в оконное стекло. Что-то чрезвычайно важное манило его сюда, в квартиру.

— Вот как? — повторил я. — Отчего же?

— Оттого, что мы стали союзниками, Пашенька! А в корпоративном бизнесе нет места недомолвкам, возне за спиной… ну и так далее. Вот… Извлечь агент можно было прямо тут же. У Ареста имелся с собой на такой случай специальный зонд. В кармане брюк, представляешь?!

— Какая редкостная удача! — саркастически заметил я, прошел к окну и впустил терпеливую букашку внутрь. Вместе с нею в кухню ворвались шумы и запахи свежего летнего утра. Букашка снизилась. Перебирая голенастыми конечностями по паркету, словно танцуя, легкая, как лепесток, устремилась в направлении Жерара.

Бес скосил на нее глаз — и вдруг сделал стремительный нырок головой. Клацнули зубы. Наскоро облизнувшись, он сообщил:

— Вкусно, да мало.

Я с треском захлопнул окно. Нельзя в нашем мире быть красивым и хрупким. Сожрут.

Разумеется, эти ослы сглотнули ложь Кракена за милую душу. Они были так заворожены его болтовней, а особенно обещаниями, что поверили бы, объяви им Арест, что я Буратино, Дюймовочка, выращенный в Аргентине посмертный ребенок Адольфа Гитлера и Марлен Дитрих, а также пластилиновая ворона в одном лице. Они бы и не тому еще поверили! Давно известно, что золотая лихорадка — худший из психозов…

Говорить мне о предстоящей операции не стали. Чтобы не травмировать.

Сволочи заботливые!

Подвижная группа по обеззараживанию моих извилин действовала без промедления. Бес сожрал головку лука, упаковку селедочных спинок в соусе «Piquant», пачку «Димедрола», запил кефиром, водочкой, поднатужился—и процесс выработки наркоза начался. Когда этого долбаного энтузиаста алхимии стало распирать от газа, словно воздушный шарик, нападение состоялось. Лишь только я вырубился, Кракен запихнул мне в нос какую-то причудливую хреновину наподобие хитро изогнутой двузубой вилки, усаженной на концах телескопических зубьев усиками. Усики шевелились.

Кракен облизал безымянный палец и тронул засветившийся сенсор на торце «вилки». Зонд тотчас приступил к работе. Он звонко пикал и дергался как живой — но вдесятеро энергичней дергался я сам. Продолжалось это так долго, что Жерар уже начал подумывать, будто Кракен решил угробить меня под благовидным предлогом. Отмщая мою славную джигитовку с кнутом и другие проделки, разнообразившие уходящую ночь. Убеев, видимо, решил так же. Он хрустнул пальцами и сухо предупредил Ареста: «Мне это не нравится, амиго. Еще минута такого дансинга святого Витта, и я на тебя рассержусь!» Кракен затрепетал и залепетал — как вдруг все закончилось. Зонд обмяк и выпал. Жерару показалось, что в сплетении усиков что-то находилось, но тут у меня хлынула носом кровь, и стало не до того. Впрочем, вскоре кровотечение прекратилось. Стащив испачканную одежду, меня обтерли влажной тряпочкой и отнесли на кровать, предварительно согнав с нее Зарину. Все равно деточке пора было домой. Пока дела с «СофКомом» не улажены окончательно, Сулейману вовсе незачем знать, что любимица уходит от него навсегда.

Убеев же направился к Софье. Во-первых, как уже говорилось, без ее визы все устные договоры стоили не больше бумаги, на которой написаны. Во-вторых, Овлан Мудренович, однажды улицезрев ее обнаженные бедра, воспылал к этой фантастической женщине безумной страстью. Он желал ею обладать, обладать как можно скорее; он желал этого даже пламенней, чем официального вступления в должность и получения на руки рекордного аванса! Ибо сатириаз в пожилом возрасте где-то сродни золотой лихорадке…

— Схарчит она Убеева, не подавится, — подумал я вслух. — Раз такая крутая.

— Ой ли? Овланчик — это ведь не ты. Даже не я. Блюдо практически несъедобное. Вроде сухого рыбьего хребта. На вкус пробовать категорически противопоказано. Да и в руки брать следует с повышенной осторожностью.

— Конечно, ждут его там…— процедил я. — Чтобы в руки взять. Измаялись все.

— А то как же, — убежденно гавкнул бес. — Жду-ут! Как пить дать. Думаешь, если ты сказал телохранителю, что Софью необходимо увезти из дому, все произошло по твоему слову? Ага, сейчас! Да она пробудет в отключке сутки минимум. Знай же, что перед тобой самый могучий магистр месмеризма и гипнотизма под этими грешными небесами! — Жерар хихикнул. Я молчал, и он вновь посерьезнел. — Пойми, девушка не с бухты-барахты грохнулась в обморок. Это я ее упокоил. Может, я никудышный демон, но приводить в бессознательное состояние подвыпивших дамочек умею великолепно. На счет «один». Будь уверен, Паша, до вечера она будет нетранспортабельна. Абсолютно. Подробности того, что случится, если Софью начнут беспокоить, тебе, с твоей тонкой душевной организацией, знать ни к чему. Скажу только, что тому, кто возьмется за это, я не завидую.

Х-хе. А пробудить красавицу ото сна способна некая волшебная фраза. Плюс ряд чуть менее волшебных манипуляций, о сущности которых тебе знать не стоит тем более. — Заявив так, бес начал подмигивать, двигать бровями и скалить зубки, намекая, что секрет секретом, но догадаться можно. Понизив голос до заговорщицкого шепотка, тявкнул:

— Моему старичку-бодрячку они, сам понимаешь, известны…

Я прикончил вино и налил снова. Что-то в случившемся мне здорово не нравилось. То есть не нравилось мне вообще все, но было кое-что особенное, приводившее меня в ярость и одновременно в апатию. В апатичную ярость. В сонный гнев. Скажете, нонсенс? Как бы не так! Меня переполняла потребность разрушать и, может быть, даже убивать — но совершенно отсутствовало желание делать это. Вот если б кто-то попросил, приказал, дал конкретную цель… Я б горы свернул. Может, подумал я, к бесу обратиться? Вдруг ему нужно срочно кого-то прикончить?

Я потер липкими пальцами липкий лоб. Да что за хреновина со мной сегодня творится? Впервые в жизни захотелось выслужиться. Стать хорошим холопом. Верным рабом. Исполнительным таким… Блин!

Напряжением воли я заставил себя вернуться к ускользающей мысли о том, что мне что-то не нравится. Что? Что, дьявол меня раздери?! Ну конечно, «операция» по извлечению имплантата. Его же во мне не было. Быть не могло — в принципе!

— Был, — сказал бес.

Ага, значит, ко всему я еще и высказываю вслух мысли. Превосходно.