Проходящий сквозь стены
Шрифт:
— Думаю, сгодится ваш бухарский красавец, эфенди.
Сулейман теребил бороду и щурился на меня с любопытством. Громов и молний, кажется, ничто не предвещало. Поэтому я безмятежно добавил:
— Не помешает также кофе, коньячок и что-нибудь этакое пожрать. Да, к слову, шеф, вы уже решили, кто будет свежевать аспидов?
— Безусловно, — сказал он. — Вряд ли в наше время забвения рукомесел мы отыщем специалиста лучшего, чем почтеннейший Гоу Лем. Да и ему отвлечься не вредно. Иначе, боюсь, старикан зевнет и эту партию. Слона он уже профукал.
Сулейман двинул вперед ферзевую пешку.
К тому времени, когда уровень Мирового океана начал повышаться, человечество уже которое столетие было разделено на две неравные части. Первую, подавляющую по численности, составляло около полутора миллиардов человеческих особей, которых представители второй части презрительно называли «трутнями». Впрочем, они того заслуживали.
С каждым годом незримые стены, разделявшие человечество, росли. И это притом, что существовать друг без друга «мудрецы» и «трутни» были неспособны физически. Одним требовался приток свежей крови и генов (поиску, отбору и рекрутированию молодых сподвижников «мудрецы» уделяли огромное внимание), другим — дальнейшее улучшение качества жизни. Что без деятельности высоколобых было чаще всего недостижимо. «Мудрецы», дабы обособиться от суетного мира, оплота лености и мещанства, вынуждены были скрываться в незаселенные районы, число коих стремительно сокращалось. Однако покоя от вездесущих прожигателей жизни не было нигде. В конце концов «мудрецы» удалились в горы. Оседлали самые малодоступные, морозные и бедные кислородом вершины. Возвели там жилые и исследовательские корпуса. Видоизменили самих себя и в первую очередь собственные легкие, снабдив их дополнительными наружными органами дыхания. А потом появился аппарат свертки пространства — и горные пики с гнездящимися на них «мудрецами» попросту исчезли для «трутней». Навсегда. Их словно бы спрятали в «потайные карманы» континуума. Будто в сказке о заколдованном круге, можно было бродить возле них годами, не видя их и никак не ощущая.
Катастрофа меж тем близилась. Океаны неумолимо наступали, площадь суши, пригодной для жизни, сокращалась. И дальнейший прогноз был абсолютно неутешительным. Перед «мудрецами» во всей неприглядной красе встал вопрос: как поступить с нелюбимыми, но родными братьями и сестрами? Приютить у себя? Где там! Прежде всего, такой массе народа на безопасных вершинах попросту не хватит места. Да и что греха таить? — мизантропия в стане высоколобых цвела махровым цветом. Они даже между собой общались преимущественно через средства связи, предпочитая обретаться в обществе выращенных из собственных клеток клонов-андрогинов и автоматов. Однако оставалось в них что-то и от прежних мальчишек и девчонок, топтавших со сверстниками травы лугов, мхи лесов и асфальтовые площади городов. И вот боги спустились на грешную землю и предоставили людям выбор. Либо, трансформировавшись в подобных дельфинам и тюленям праздных существ, уйти в океаны. Либо остаться гуманоидами, но переместиться в прошлое, к заре человеческой истории. Космос даже не рассматривался. На стороне первого варианта было беспечное и сытое будущее в гладкой шкуре морских жителей. Против него — утрата привычного тела и с годами более чем вероятная деградация до уровня тех же дельфинов, в допотопные времена бывших даже более разумными, чем люди. На стороне второго — сохранение человеческого облика; против — суровое существование бок о бок со свирепыми чудовищами древности. Тем не менее предпочесть рекомендовалось именно прошлое: справившись с мелкими проблемами, «мудрецы» сами вскоре прибудут туда, где и начнут опекать подопечных с новым пылом. Одно лишь было утаено от «трутней». То, что движение против хода времени начисто выметает из человеческого мозга все сколько-нибудь серьезно выходящее за рамки животных инстинктов. Молодость мира беженцы были обречены встретить младенцами. Адам и Ева сойдут на Землю нагими.
(Снимать кожу с Джулии шеф запретил категорически. По его словам, столь великолепного экземпляра человека-змеи не было ни в зверинце Искандара Двурогого зуль-Карнейна, ни даже в коллекции Абу Ибн Сины, мир с ними обоими! И раз уж ему, ничтожному, повезло превзойти великих хотя бы в этом, расставаться с сокровищем он не намерен ни за какие соблазны под солнцем и луной. Оказавшиеся же в нашем распоряжении шкуры двух меньших ламий сведений о том, как протекала эвакуация, не содержали. Надо полагать, трагических событий хватало. Не знаем мы и того, каким было соотношение между выбравшими судьбу «дельфинов» и «троглодитов».)
Мелкие проблемы, заключавшиеся в поиске методов, позволяющих людям, не теряя разумности, перемещаться в прошлое, затянулись. И когда «мудрецы»,
оставив наконец затопленную Землю, явились на закате каменного века к подопечным (вместе с милыми и обжитыми вершинами; о, подвижки земной коры от этих операций были ужасающи и грандиозны!), их ожидала дикая картина. Человечество, выдержав жестокие сражения с животным миром, потеснив могучих неандертальцев, пережив оледенения и переселения народов, оказалось во власти духов и демонов. Сверхъестественные существа, осознавшие, кто может вскоре стать реальной угрозой их благополучию, насели на бывших «трутней» со всех сторон. Прогресс, о котором грезили «мудрецы», методично выполняя план затопления Земли будущего («Перепишем историю с чистого листа!» — таков был лозунг грандиозного терраформирования, уничтожившего мещанскую цивилизацию «трутней»), остановился. Человечество вновь впадало в варварство. К счастью, демоны не имели представления о том, что прокатившиеся по планете землетрясения и извержения вулканов вызваны прибытием к театру боевых действий «гвардейского резерва» человечества. Как и о том, что населяют «потайные карманы» пространства те, кому не привыкать к роли богов. Научив людей бороться с духами, дав им гуманные религии, «мудрецы» взялись-таки за дело, о котором мечтали. Взращивать из потомков «трутней» прекрасную и высокую культуру, от которой не придется прятаться на незримых горных пиках…— Это все, на что способен старый грек, делом жизни которого является не сочинительство, а бухгалтерия, — сказал Менелай Платонович.
Он допил третий стакан воды и передал Сулейману исписанные мелким аккуратным почерком листы. Поработали мы с ним аккордно. Управились с расшифровкой и двойным переводом (шутка ли: рисунок чешуи — в текст на древнегреческом, затем — на русский; а чего стоила адаптация к современной лексике!) за какие-нибудь три часа.
— Теперь я могу быть свободен? — Шеф кивнул.
— Конечно. Да, и, дорогой… Выпишите себе премиальные, какие посчитаете справедливыми.
— Ах, стоит ли?.. — жеманно спросил Менелай Платонович и вскинул руки ладонями вперед, словно бы отталкивая самое возможность получения премии. — Могут возникнуть неучтенные…
— Пустяки, — мягко, но непреклонно возразил Сулейман и, приобняв бухгалтера за талию, начал подвигать к выходу. — Сущие пустяки. Да ведь вы и сами отлично это знаете, старый вы лис!
Они переглянулись, сдержанно хохотнули, и Сул лично раскрыл перед ним дверь.
— Не смею далее вас задерживать.
— Прощайте, молодые люди, — сказал Менелай Платонович, пожал шефу руку и тихонько выскользнул из кабинета.
Подвал был нами оставлен, как только почтеннейший Гоу Лем извлек из широкого рукава халата кривой и широкий, страшноватый ножичек. Даже Сул, повидавший за долгую жизнь разного, заявил, что он уже не столь юн, чтобы интересоваться содержимым змеиных кишечников. Единственным существом, выразившим охоту понаблюдать за анатомированием ламий, оказался Жерар. Да и тот спустя каких-нибудь пятнадцать минут вылетел из-за книжного шкафа с поджатым хвостом и перекошенной мордой и огромными прыжками унесся в клозет блевать.
— Эпическая сила! — тявкнул он с восторгом, едва дверь за Менелаем Платоновичем закрылась, вскочил на стол и пошевелил усами. — Кракены в роли сверхинтриганов! Слушайте, кто-нибудь кроме меня верит этой саге о «мудрецах» с вершин?
Сулейман сказал «гм», а я многозначительно опустил веки.
— Чувачок, твое моргание следует расценивать как «да»? — Очень уж хотелось бесу заполучить союзника. Хотя бы в моем лице. — Или ты просто борешься с дремотой?
— Да. В смысле — верю.
— Да ведь кому и верить, как не нам с тобой, напарник! — пролаял он с воодушевлением. — Видоизмененные легкие Сына Неба мы видели, спрятанный в «карман пространства» горный пик, куда он хотел от нас дернуть, — тоже. Чего же еще? А? Шеф поощрительно кивнул. Дескать, молодцом, продолжай в том же духе. Я изобразил что-то вроде аплодисментов. После чего оба с ожиданием уставились на беса. Сговор меж нами отсутствовал, но причина, по которой мы предоставили Жерару почетное право делать выводы, была, безусловно, одна. Если он ляпнет глупость (которая со стороны всегда виднее), мы со вкусом над ним поржем. Если что-нибудь упустит, покровительственно укажем на недосмотр. Он продолжал:
— На что кракенам зерно и лес, также более-менее понятно: хлорелловая похлебка и пластик «под дерево»— полный кал даже в моем представлении. И…
Он сделал многозначительную паузу и обозрел аудиторию. Сулейман наблюдал за ним сквозь полуоткрытые веки, покручивая на пальце заветный перстень. Я слушал, подперев щеку кулаком. Оба еле заметно улыбались. Бес с вызовом пролаял:
— И осмелюсь заявить, что лично мне теперь абсолютно ясно, с какой целью зачат проект «Русский Гугол».
— В самом деле? — с фальшивым удивлением спросил Сул, а я подложил под челюсть другую руку. — Ну, порази.