Проходящий сквозь стены

Я обернулся, исполненный дрожи волнения. Возле двери, на широко расставленных суставчатых ногах, покачивался «паучок Ананси».

При свете дня он выглядел скорей странно, чем жутко. Куда-то улетучилась его пугающая аура, прежде действовавшая на меня подобно удару дубиной. Багровые глазки, где раньше полыхало яростное стремление сокрушать, были прикрыты мутной пленкой. Страшные крючья поджаты.

И это — мой настоящий отец? Я пробормотал под нос: «Бычьи какие-то приколы» — и перевел тревожный взгляд на Сулейман а. Не рехнулся ли шеф?

— Хотя…— пафосным тоном ведущего шоу «Нежданная встреча» возвестил Сулейман, — значительно лучше он известен тебе в другой ипостаси. — Шеф поощрительно кивнул чудовищу, и оно, простучав конечностями, будто кастаньетами, моментально исчезло за дверью.

Спустя минуту-другую в кабинет вошел, небрежно повязывая вкруг атлетической шеи пестрый платок, улыбающийся и молодцеватый более, чем всегда, лейтенант Стукоток. Новенький блейзер, просторные белые брюки, рубашка, плетеные штиблеты — все сидело на нем идеально и выдавало большого модника, имеющего средства. Шрамы на лице, оставшиеся после укрощения Карлика Носа и пережившие даже транспозицию с превращением в трилобита Ананси и обратно, только подчеркивали его мужественность. Ушки-лопушки, как всегда, задорно торчали.

— Ну, здравствуй, сын! — проговорил он и сделал верхней губой короткое вертикальное движение, словно бы давя между нею и десной крошечный слюнный пузырек.

Совсем так, как делаю иногда я. Да и морда у него, если быть до конца объективным, обнаруживала что-то этакое… знакомое…

Я мало-помалу начал приходить в себя.

— Напарник, не находишь, что гражданин чересчур молод для моего отца? — обратился я к Жерару и демонстративно сунул руки в карманы. Этот красавец когда-то бесчестно поступил с моей матушкой. Потом болтался где-то двадцать лет. Потом успел крепко запудрить мозги уже мне. А сейчас ждет, что я разрыдаюсь от радости? У него что, особо острая форма оптимизма, усугубленного слабоумием?

Новоявленный родитель продолжал демонстрировать белизну зубов.

— Я, конечно, не дамочка, чтобы радоваться подобным комплиментам, но все-таки спасибо. — Он шагнул ко мне, раскрывая объятия. Стало заметно, что одна рука все-таки плоховато слушается. Здорово же его приголубил покойничек Жухрай!

— Поздравляю с замечательной наследственностью, чувачок, — запоздало тявкнул Жерар. — У папочки-то твоего — ни одной морщинки.

— Ага, — сказал я, отстраняясь от Стукотка. — Но знаешь, больше всего мне нравятся крючья на ногах. А еще, конечно, количество и цвет глаз.

— Когда ты по малолетству пугал в деревне стариков, оборачиваясь разными страшилищами, вряд ли был привлекательней, — ворчливо сказал шеф. Приготовленный им сюрприз стремительно терял праздничную окраску. А ему так хотелось выступить благодетелем! Он, еще на что-то надеясь, подмигнул и легким тоном добавил: — Между нами, мальчиками, говоря, вы, комбинаторы, все одинаковые.

— Я хотя бы никого не убивал, — сухо сказал я, глядя самозваному папочке в глаза. — И не бросал женщин, беременных моим ребенком.

Сул от всей души чертыхнулся.

— А как же Жухрай? — беззлобно парировал Стукоток. — Ты здорово пощекотал его ножичком, сынок! Засадил в самый ливер. — Он наконец опустил руки, поняв, что обнять меня не получится. — А женщины… Женщины у тебя еще будут, не расстраивайся. От нас, Стукотков, они прямо без ума. Правда, милая? — крикнул он через плечо. — Войди, уже можно.

— Правда, — сказала, входя, Лада и взяла его за руку. — Знаешь, Поль, у тебя замечательный отец! И такой молодой. Даже странно…

— Ну, Сул, так мы пойдем? — оживленно спросил сияющий Стукоток. — Ребенок поражен и пока не вполне осознал, как счастливо переменилась его жизнь. Пусть чуток оклемается. Скоро увидимся, мой мальчик! — пообещал он мне, увлекая Ладу за собой. — И не говори маме, что видел меня, ладно? Всем привет!

— Ну и барахло у меня папочка, — сказал я громко ему в. спину.

Лада обернулась и укоризненно покачала головой. А Стукоток звучно расхохотался. Будто похвалу получил.

— Родителей не выбирают, — вздохнул Жерар. — Тебе еще, можно сказать, повезло. Мой был гораздо большим козлом.

— Вас что, не учили уважению к старшим? — сердито спросил Сулейман. Он был мрачен и с остервенением теребил бороду. — Козел… Барахло… Когда-то за меньшее непочтительных детей засекали до смерти.

— Шеф! — возопили мы, переглянувшись. — Для нас отец родной — это вы! Других знать не хотим!

Он заметно подобрел, хоть и продолжал сохранять строгое выражение лица.

Мы следили за ним преданными взглядами. Я прижимал ладони к сердцу. Жерар остервенело крутил хвостом. Сулейман откашлялся, прекратил терзать свою роскошную растительность и прошел к столу, с трудом сдерживая торжествующую улыбку. Усевшись, достал из ящика черепаховый гребень и плойку для завивки волос.

— Вы правы, конечно, — сказал он, начав расчесывать бороду. — Дурак он. Я о твоем отце, Павлинчик. Дурак и бабник. Да вдобавок чернокнижием балуется. Но — комбинатор великолепный. Лучше, чем… Ну, не станем о присутствующих. Жалко бросать такое золото. Подберет ведь кто-нибудь все равно. — Он изогнул шею, пытаясь рассмотреть, насколько ровно ложатся пряди.

— Зеркало нужно? — с особыми угодливыми придыханиями пискнул Жерар.

— Что ж, сбегай. У секретаря…

— Не извольте беспокоиться, имеем свое! Паша, организуй!

Я начинал понимать, что бес что-то задумал. Ох, не лишиться бы нам за это голов!

— Живо! — прикрикнул Жерар, одновременно корча в мою сторону страшные гримасы и умильно улыбаясь ифриту.

Действуя как сомнамбула, я вытащил зерцало Макоши и передал Сулейману. Если ему известно, что это такое…

— О! — сказал он; вертя зерцало в руках. Я помертвел. — Занятная вещица. — Он воткнул гребешок в переплетение волос и наконец заглянул в магический овал.

Стало тихо.

Через мгновение его глаза подернулись поволокой. Он сладко причмокнул. Гребень выпал, и пальцы Сулеймана поплыли по воздуху, лаская что-то невидимое для нас, но отчетливо округлое.

— Гурии…— завистливо вздохнул бес. — А я все думал, способны ли ифриты любить…

С этими словами он вскочил на стол шефа и начал следить за его левой рукой. Вдруг подобрался, мощно прыгнул и вцепился зубами в знаменитый черно-зеленый перстень. Сулейман, однако, словно не замечал, что с него стаскивают драгоценность, весь поглощенный тем, что творилось в серебряных глубинах зерцала. Наконец Жерар скатился на пол, держа перстень в зубах.

— Зачем? — только и спросил я.

— «Тысячу и одну ночь» читал? В курсе, что среди джиннов и ифритов встречаются не только рабы лампы, но и кольца?