Происхождение фашизма

Известный западногерманский историк М. Брошат охарактеризовал концепции братьев Штрассеров как «ярко выраженные социалистические и пролетарско-революционные». Выражая прочно укоренившуюся в буржуазной историографии точку зрения, он утверждал, что «по крайней мере до начала 30-х годов между более революционно настроенной северогерманской НСДАП и мюнхенским партийным руководством оставалась глубокая пропасть»^{236}. Несостоятельность этой идеи достаточно обстоятельно раскрыта марксистско-ленинской исторической наукой. Немало материалов, опровергающих это истолкование содержится и в работах зарубежных авторов разной ориентации, хотя для большинства буржуазных ученых такой взгляд уже успел стать аксиомой.

Прежде всего необходимо отметить неуместность определения «левые» применительно к штрассеровской группировке. Более широкое и активное использование антикапиталистической фразеологии не может служить для этого основанием. Их идейно-политические представления не выходили за пределы воззрений крайне правого националистического лагеря и в существенных моментах совпадали с официальной идеологией нацистской партии. Очень много общего у них и с «идейным богатством» «революционных консерваторов», причем во взглядах «левых» нацистов еще больше ощущается налет архаичности, преклонения перед «здоровыми» порядками средневековья. Идейную близость с «революционными консерваторами» подчеркивал в своих послевоенных воспоминаниях сам О. Штрассер.

Разработанная штрассеровской группой в 1925 г. программа в целом была близка 25 пунктам НСДАП, отличаясь от них лишь двумя чертами. Во-первых, несколько резче звучали антикапиталистические мотивы: речь шла о «социализации» крупных предприятий, ограничении крупной земельной собственности. А во-вторых, штрассеровская программа громко проповедовала идею сословно-корпоративного переустройства общества. Такой «органический» порядок должен был, по мысли авторов программы, ликвидировать классовое деление общества, обеспечить социальную стабильность, загнав все трудовое население в принудительно организованные гильдии, цехи, «товарищества». Совершенно прав Р. Кюнль, когда пишет, что штрассеровская программа «прокламировала возврат к докапиталистическим и раннекапиталистическим отношениям как выход для средних слоев из угрожаемого положения при позднем капитализме»^{237}. Мысль о возврате к «славным» спокойным временам, когда все было устойчиво, когда каждый сверчок знал свой шесток, импонировала умонастроению «старого среднего сословия»: мелких предпринимателей, торговцев, ремесленников, которые испытывали повседневное давление крупного капитала.

Подобные взгляды находили отзвук и у служащих, и у неустроенных «академиков».

Как доказательство «левизны» штрассеровского течения буржуазные историки приводят тот факт, что оно ратовало за активную «рабочую политику», часто апеллировало к рабочим, пытаясь оторвать их от левых партий.

Надо отметить, что «рабочая политика» нацистов в последнее время стала привлекать самое пристальное внимание буржуазных ученых. Их интерес к этой теме в известной мере носит прикладной характер. Это видно хотя бы из тех задач, которые ставил перед своим исследованием американский ученый М. Келе: проверить эффективность «рабочей политики» нацистов, проанализировать, насколько им удалось «искоренить классовое самосознание у рабочих». В фокусе внимания Келе деятельность «левых» нацистов, наиболее активно пытавшихся внедриться в рабочий класс^{238}.

Понимая, что социальный консерватизм братьев Штрассеров находится в противоречии с устоявшейся легендой о них как о выразителях «левых» тенденций в НСДАП, Келе не останавливается перед их развенчанием, а истинным глашатаем такого рода тенденций у него предстает… Геббельс. Тот действительно одно время подвизался в качестве секретаря и ближайшего приспешника Штрассера-старшего, но очень быстро переметнулся на сторону Гитлера. То обстоятельство, что именно Геббельс и ему подобные выступали в роли проводников нацистской «рабочей политики», со всей очевидностью обнажает ее демагогический характер.

Современные буржуазные историки навязывают мысль о том, что нацистская партия в целом первоначально придерживалась «прорабочего курса» в полном соответствии со своим названием. Поворот вправо, в сторону средних слоев и правящих верхов, будто бы произошел вынужденно, потому что не удалось вырвать рабочих из-под влияния коммунистов и социал-демократов. «Поворотные пункты» в истории нацистского движения западные ученые ищут между 1924 и 1930 гг. Чаще всего в качестве таковых фигурируют даты парламентских выборов 1928 и 1930 гг. или начало мирового экономического кризиса 1929–1933 гг. Полагают, что выборы 1928 г., на которых нацисты получили всего 2,6 % голосов, показали неэффективность курса, рассчитанного на привлечение рабочих, и тогда только происходит метаморфоза в сторону национализма и консерватизма за счет «социализма»^{239}.

Нетрудно уловить сходство такой трактовки с антитезой «движение — режим». Только в итальянском варианте она представляла собой противопоставление раннего фашизма режиму Муссолини, а в Германии, где генетическая фаза затянулась, буржуазные историки находят «поворотные пункты» еще до прихода Гитлера к власти. Таким образом настойчиво протаскивается мысль о том, что фашизму изначально были присущи некие «социалистические свойства», которые он терял (правда, не полностью) по пути к власти. В эту схему и вписывается противопоставление штрассеровского крыла Гитлеру и его мюнхенскому окружению.

На самом же деле в основе «рабочей политики» нацистской партии, о каком бы ее течении ни шла речь, лежала идея интеграции рабочего класса в так называемое «народное сообщество», т. е. ту форму организации социальной жизни, которую нацисты намеревались создать взамен веймарских порядков. Интеграция по-нацистски означала жестокое подавление рабочего класса, ликвидацию его социальных завоеваний. В то же время наряду с грубым насилием она включала и солидную дозу социальной демагогии. Предполагалось вытравить у рабочих классовое самосознание, внушить им иллюзорные представления о принадлежности к некоему сословию «трудящихся руки и мозга», которое фактически охватило бы все самодеятельное население и было бы почти идентично «народному сообществу». Различие между Гитлером и штрассеровским крылом в подходе к этой проблеме состояло лишь в том, что нацистский фюрер скептически оценивал возможность «завоевания» рабочего класса до прихода к власти, когда удастся расправиться с его авангардом — коммунистами, тогда как «левые» надеялись, что смогут привлечь рабочих еще в ходе «борьбы за власть». Позиция «левых» нацистов оказалась совершенно нереалистичной. Анализируя политику нацистов по отношению к рабочему классу, А. А. Галкин отмечает, что «при сохранении демократических завоеваний трудящихся им даже при самых благоприятных обстоятельствах не удается дезорганизовать и повести за собой большинство пролетариев»^{240}.

Антикапиталистическая пропаганда «левых» нацистов служила удобным прикрытием подлинных целей нацистского руководства. Кроме того, наличие «левого» крыла создавало для Гитлера выгодный фон, поскольку в глазах верхов он выглядел более умеренным и респектабельным. Опять возникает аналогия с Италией: и там верхи видели в Муссолини сравнительно респектабельного лидера, способного обуздать наиболее непримиримых поборников мелкобуржуазного экстремизма. Этим и объясняется весьма терпимое отношение обычно скорого на расправу Гитлера к штрассеровцам. Г. Штрассер был «устранен» лишь во время «ночи длинных ножей» — 30 июня 1934 г.

В сущности, Штрассер и его люди так же, как и Гитлер, хотели перевести мелкобуржуазный экстремизм в фашистское русло: различие было не в принципах, а скорее в нюансах. Они не столько выражали противоречие между массовым базисом и социальным содержанием фашизма, сколько стремились, играя на этом противоречии, обеспечить себе более мощные позиции во внутрипартийной борьбе. Показательно, что только О. Штрассер и около двух десятков его сторонников в 1930 г. вышли из НСДАП. (Кстати, Штрассер-младший всю жизнь оставался в праворадикальном лагере, а на склоне лет сумел найти общий язык с западногерманскими неонацистами.) Что касается Г. Штрассера, то он осудил своего брата и продолжал сотрудничество с Гитлером.

В рамках нацистского движения штрассеровское крыло выполняло функцию, сходную с той, какую до 1924 г. выполняли сами нацисты в лагере общегерманской реакции, будучи еще недостаточно дифференцированной его частью. Штрассер и К° своей деятельностью способствовали радикализации мелкой буржуазии, разжигали ее экстремизм, придавая нацистскому движению динамическую силу, что привлекало к нему благосклонное внимание верхов, несмотря на их опасения насчет степени управляемости этой динамикой.

Чтобы успокоить монополистических магнатов и крупных землевладельцев, Гитлер дал соответствующее толкование тем пунктам «неизменной» программы, в которых наиболее четко выразился антимонополистический настрой мелкой буржуазии. Как свидетельствовал «советник фюрера по экономическим вопросам» В. Кепплер, уже при первой встрече в 1927 г. Гитлер сказал ему, что экономические цели партийной программы «никуда не годятся». Далее Гитлер сослался на то, что он был слишком молод во время разработки и принятия программы, и признал, что в этой части она фактически неосуществима^{241}.