Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема)

Это делает весьма плодотворным изучение адаптивных механизмов, применяемых современными отставшими в своем развитии обществами, которое позволяет наметить определенные границы и даже направление развития хозяйства в данной природной среде в зависимости от его технической оснащенности. Такой подход к изучению конкретной истории древних культур намечался уже у Г. Чайлда [484, с. 193–207]. Развитию его во многом способствовали международные конферендии, посвященные проблемам становления производящего хозяйства (в особенности скотоводства), а также взаимоотношений человека и природной среды (в частности, человека и животных) на ранних этапах истории [712; 775; 776; 777; 531; 403; 778; 532; 404; 844; 844а]. Тем самым изучение процесса эволюции раннего скотоводства стало гораздо более конкретным. В рассматриваемый период появились хорошие сводки остеологических данных, которые позволяют вплотную приблизиться к решению вопроса о том, где, когда и какие именно животные были одомашнены [549; 897; 1057; 563].

Новые данные обусловили тенденцию, в силу которой многие зарубежные исследователи в последние годы стали решать вопросы становления производящего хозяйства с позиций полицентризма. Однако при этом некоторые из них впадают в другую крайность, либо вообще отказываясь от идеи центров возникновения земледелия и скотоводства, либо настолько расширяя границы выделенных центров, что идея центров теряет какой бы то ни было смысл [631; 656; 838]. В особенности это характерно для группы английских исследователей, работающих над проблемами происхождения производящего хозяйства под руководством Э. Хиггса. По сути дела отрицая качественные различия между присваивающей и производящей экономикой, они видят в доместикации не более как интенсификацию охотничьей и собирательской деятельности и возводят ее древность к плейстоцену [657, с. 12]. Впрочем, пытаясь обосновать свою концепцию фактическими данными о месте оленя и овцебыка в хозяйстве населения верхнего палеолита и мезолита [657, с. 13; 692; 1024; 959], они сталкиваются с такими трудностями, что в итоге не идут далее предположения о некоем гипотетическом «контроле за стадами диких копытных». Основываясь главным образом на археологических данных, эти специалисты сознают сложность интерпретации имеющихся в их распоряжении источников, которые не позволяют отличить специализированную охоту от скотоводства. Некоторые из них после известных колебаний все же отдают предпочтение охоте [1026], однако другие склонны рассматривать материалы о специализированной охоте как доказательство раннего скотоводства. Последнее особенно характерно для интерпретации большого количества костей газели на некоторых памятниках верхнего палеолита, мезолита и раннего неолита Передней Азии и Северной Африки.

Вместе с тем надо отметить, что работающие под руководством Э. Хиггса специалисты много делают по усовершенствованию методов изучения первобытного хозяйства. Их исследования, а также специальные биологические и этнографические наблюдения других авторов позволяют лучше понять сам механизм доместикации. Четче становятся и представления о его последствиях [534; 627; 649; 852; 850]. Правда, к сожалению, работы, посвященные становлению производящего хозяйства, имеют ярко выраженный земледельческий акцент. Происхождению скотоводства в них уделяется гораздо меньше внимания (см. об этом [377]).

В советской науке во второй половине 40-х годов наметился отказ от «гипертрофированного автохтонизма». Преуменьшение значения общения и связей в первобытный период сменилось пониманием того, что они представляют одну из внутренних закономерностей развития первобытного общества [175, с. 5; 275, с. 166]. В силу этого допускалось распространение отдельных видов домашних животных и культурных растений путем заимствования [175, с. 9; 275, с. 166; 19, с. 28]. В то же время значение миграций преуменьшалось. Считалось, что доместикация могла произойти и происходила самостоятельно везде, где обитали дикие предки домашних животных и растений, однако в связи с малой разработанностью этих вопросов биологами границы областей их обитания чересчур расширялись (Е. Ю. Кричевский, В. И. Равдоникас, А. В. Арциховский [175, с. 9; 275, с. 15; 19, с. 28]). В 50-е годы указанные взгляды отстаивали М. О. Косвен и А. Я. Брюсов i[165; 47; 48; 49].

С конца 50-х годов в советской археологической науке стало утверждаться мнение о необходимости разграничения первичных и вторичных очагов — возникновения производящего хозяйства. Впервые наиболее четко оно было высказано В. С. Титовым [319], а позже нашло отражение в ряде сводных работ [12; 13; 69; 98; 110; 198; 215; 217; 290; 363]. Одновременно были сделаны попытки выявить соотношение между первичными и вторичными очагами и определить механизм проникновения земледелия и скотоводства в новые районы [319; 320; 342; 334; 335; 169; 336]. Большим подспорьем в этом послужили работы советских биологов, в особенности С. Н. Боголюбского [41] и В. И. Цалкина [351; 353].

Значительным вкладом в развитие марксистской теории исторического прогресса явились работы советских этнографов, которые конкретизировали картину перехода от дикости к варварству, намеченную еще Ф. Энгельсом. Благодаря им понимание качественно новых, в особенности социально-экономических, явлений, порожденных переходом к производящему хозяйству, стало более глубоким [325; 25; 52; 261; 292]. Весьма важные выводы были получены кочевниковедами, показавшими, что кочевое скотоводство развилось на базе предшествовавшего комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства. Правда, механизм и время возникновения номадизма разные ученые — представляют себе весьма по-разному [324; 268; 95; 96; 262; 122; 284; 326; 9; 224; 369; 209; 15].

Вместе с тем эта точка зрения не является сейчас единственной в советской науке. Некоторые зоологи и ныне пытаются отстаивать положение о том, что стадные копытные были одомашнены следовавшими за их стадами охотниками (Л. М. Баскин [23; 24]).

В последние годы вновь была выдвинута идея, согласно которой кочевая экономика, по крайней мере частично, могла возникнуть как результат заимствования домашних животных охотниками (С. И. Вайнштейн [60]). Одним из оснований для этого, как и прежде, служат наблюдения над процессом распространения оленеводства у народов Сибири. Вместе с тем вопрос о происхождении оленеводства до сих пор является предметом дискуссии в советской науке. Некоторые советские ученые считают, что приручение оленя совершилось на юге Сибири самодийцами или же независимо самодийцами и тунгусами (Г. М. Василевич, М. Г. Левин, Л. В. Хомич, С. И. Вайнштейн и др. [62; 64; 343; 59]). Другие настаивают на самостоятельности перехода к разведению оленей в Северной Азии (И. С. Вдовин, Н. Н. Диков, Ю. Б. Симченко [73; 113; 296]). Принятие того или иного решения имеет принципиальную важность для изучения проблемы возникновения скотоводства, поэтому вопрос о происхождении оленеводства будет подробно рассмотрен ниже.

Наконец, безусловным достижением советской науки была и остается разработка учения о хозяйственно-культурных типах (С. П. Толстов, М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров [323; 194; 357]), которое открыло новые возможности для использования этнографических данных для реконструкции первобытной истории. Вместе с тем значение и последствия перехода к производящему хозяйству до сих пор не получили еще достаточно развернутого анализа, учитывающего как общие закономерности развития, так и те особенности конкретной его картины, которые были порождены первичностью или вторичностью процесса. Причем если по отношению к земледелию эти проблемы в какой-то мере все же затрагивались, то вопрос о раннем скотоводстве и его роли в древнейших земледельческих обществах и сейчас остается открытым.

Глава II. Происхождение скотоводства по данным археологии

Источники и методы их анализа

Археология предоставляет два рода источников для изучения ранней истории скотоводства: костные останки и некоторые предметы материальной культуры, причем ценность их различна. Ясно, что наиболее фундаментальные выводы можно получить при анализе костных материалов, тогда как культурные остатки допускают большую свободу истолкования. Поэтому вопрос о методике изучения костных материалов заслуживает специального разбора.

Первым требованием, без выполнения которого костные материалы неспособны служить серьезным историческим источником, является полное описание оотеологических коллекций, и, уж во всяком случае, определение животных до вида. Такие определения, как Bos sp., Ovis/Capra и им подобные, мало что дают, так как далеко не все представители подсемейства быков или же подсемейства коз и овец дали домашних потомков. Так, домашние овцы произошли именно от муфлонов, а не от диких овец вообще. Между тем в литературе часто встречаются утверждения, скажем, о местной доместикации овец, «аргументированные» указанием на находки костей Ovis/Capra. Небрежные остеологические определения были одной из основ для возникновения теории о доместикации северных оленей в верхнем палеолите, выдвинутой представителями «культурно-исторической школы». К сожалению, остеологические критерии доместикации северных оленей, верблюдов и лошадей остаются в основном неразработанными до сих пор. Во всяком случае, ранняя доместикация лошади надежно документирована пока что только на Украине (Дереивка) в силу уникальности обстоятельств находки костных останков [34, с. 106–117].

Морфологические изменения, свидетельствующие о доместикации животных, появляются далеко не сразу, что заставляет искать для изучения более ранней стадии какие-то иные критерии. Последние были суммированы А. В. Арциховским, который отмечал, что «1) позвонки и грудные кости диких животных в стоянках редки, для домашних животных представлены все части скелета; 2) среди диких животных есть очень старые индивидуумы, среди домашних их нет; 3) диких самцов и самок поровну, среди домашних преобладают самки» [19, с. 27]. Позже Г. Польхаузен высказал предположение, что о наличии домашних животных свидетельствует появление «потенциально домашних животных» [3] в необычном для них биотипе, куда они могли попасть только с людьми [879, с. 4]. Наконец, Р. Дайсон, посвятивший данной проблеме специальную работу, выделил два основных критерия. Это, во-первых, тенденция к росту со временем относительного количества костей «потенциально домашних животных»; во-вторых, постепенное увеличение среди них удельного веса костей молодых особей [549, с. 662, 663; 431, с. 221].

3

К «потенциально домашним» обычно, относят те виды, представители которых позже встречены в домашнем состоянии.