Производственная гимнастика монтажников-высотников

– Без сахара, – говорит он, отворачиваясь и надевая ботинки. Я делаю глубокий вдох и осознаю, что все это время даже не дышала.

Пока Вик проходит по коридору, я слежу за ним в зеркале. И только когда он исчезает из моего поля зрения, могу позволить себе немного расслабиться. На прошлой неделе не только я вела себя необычно. Вик был очень внимателен, редко выходил из себя и, осмелюсь заметить, проявлял излишнюю деликатность. Все это лишь подтверждало мои опасения. Я была настолько взвинчена, что с трудом могла есть и спать. И теперь моя работа кажется мне долгожданным отдыхом.

Прежде чем он успевает напомнить мне о необходимости поторопиться, я успеваю собраться с мыслями и закончить одеваться. Я бы предпочла оставить волосы распущенными, чтобы скрыть тени на щеках, но это противоречит правилам безопасности, поэтому я заплетаю их в косу. К сожалению, коллеги уже привыкли к моим оправданиям, связанным с внешним видом, и поэтому я сомневаюсь, что кто-то из них проявит интерес к тому, что произошло. Если мне повезет, сегодняшний день пройдет спокойно, и мне не придется обслуживать много пациентов.

Вик ожидает меня на кухне, и я, как послушная девочка, спешу приготовить ему кофе и налить его в термос. Когда я передаю ему термос, то замечаю, что он смотрит на меня из-под полуопущенных век и подставляет свою щеку для поцелуя. Я касаюсь ее губами и представляю, как ударяю его термосом по голове. Я почти слышу треск, а перед глазами возникает картина: он медленно оседает на пол, а кровь и кофе растекаются по кафельной плитке.

Когда Вик, насвистывая, идет к выходу, я чувствую облегчение, ведь знаю, как удалить пятна крови с межплиточных швов.

Когда я прихожу на работу, уже две медсестры занимаются осмотром пациентов в кабинете. В лазарете в это время никого не было. Я провожу время в своем кабинете, размышляя о том, что произошло за завтраком, и пытаюсь понять, не была ли я слишком груба. Поэтому, когда я поднимаю взгляд и замечаю в дверях последнего человека, которого мне хотелось бы здесь видеть, я почти уверена, что это лишь плод моего воображения.

Что он здесь делает, черт возьми?

– Я заступил на смену, – отвечает он, и я понимаю, что, должно быть, произнесла это вслух.

Я чувствую себя загнанной в угол и даже смущенной и от нахлынувших эмоций спешу отвернуться от него. Однако сдержать их – все равно что пытаться не дать волнам намочить песок: сколько бы я ни возводила преграды, некоторые эмоции все равно прорываются наружу. Если он будет работать бок о бок со мной, никакие мои уловки не помогут. Я встречалась с ним всего один раз, но мне кажется, что он видит меня насквозь. Но что еще хуже, он вызывает у меня желание разрушить все барьеры и показать ему свои самые уязвимые места.

– С каких это пор ты здесь работаешь? – спрашиваю я через несколько мгновений, уже не стремясь убежать от него.

Работа в медицинском корпусе – заветная мечта любого заключенного, но его присутствие здесь может означать лишь одно: Вик решил сменить тактику. Я понимала, что его настроение слишком хорошее, чтобы быть искренним. Теперь он использует этого заключенного, чтобы напомнить мне, кто в наших отношениях обладает властью. И если я хоть немного переступлю черту, то буду наказана.

Заключенный распрямляет плечи и засовывает руки в карманы.

– Я получил разнарядку пару дней назад.

Я невольно сжимаю зубы, чтобы сдержать гневные слова. Думаю, что побои Вика все же возымели какой-то положительный эффект: по крайней мере, они научили меня контролировать сарказм.

– Они могли бы направить вас в медицинский отдел, где лечат пациентов, приговоренных к пожизненному…

– Мне приказали прийти сюда, – покачав головой, отвечает он еще до того, как я заканчиваю фразу.

Затем он слегка улыбается, и я понимаю, что ублюдку доставляет удовольствие наблюдать за тем, как я нервничаю.

– Прекрасно, утро будет долгим, но для начала вы можете разложить все лекарства в шкафу по своим местам.

Я готова пойти на все, лишь бы он не нарушал мое личное пространство. Хотя я сомневаюсь, что он знает значение этой фразы.

Его улыбка становится чуть шире, и я мысленно благодарю охранников, которые должны регулярно проверять периметр между медицинским отделением и лазаретом. Не говоря больше ни слова, я возвращаюсь к своим бумагам и пытаюсь разобраться в последних записях. Однако мой разум словно окутывает туман, и я с трудом осознаю, что только что написала. В голове все еще возникают образы из фантазий о Вике, но теперь к ним примешивается ужас от пристального взгляда заключенного, устремленного на результаты моего саморазрушения.

Соберись, Тесса.

Кончик ручки вонзается в лист бумаги, и я не могу сдержаться, когда он царапает поверхность стола. Приходит время признать – моя жизнь стала хаосом.

Я мысленно вздыхаю, понимая, что этот хаос начался уже давно. С первых дней своей жизни я столкнулась со всеми ее «изюминками». Жестокий отец, мать-алкоголичка, которая оставила меня сразу после моего рождения. Мои родители забрали меня только через два месяца, когда врачи посчитали, что я достаточно окрепла, чтобы вернуться домой. Служба защиты прав несовершеннолетних должна была внимательно следить за моей жизнью, но я всегда словно ускользала из их поля зрения. Мне всегда удавалось оставаться незамеченной, даже в детстве. Неудивительно, что Вик увидел во мне жертву, которой я была с самого рождения.

– С тобой все хорошо? – неожиданно обращается ко мне заключенный.

Я не могу определить, как долго уже сижу и смотрю на этот разорванный лист бумаги. Непонятно, почему это зрелище вызывает у меня такую грусть. Однако, с другой стороны, я не могу объяснить и мотивы многих своих действий, совершенных в последнее время.

– Со мной все хорошо, – отвечаю я, с удовлетворением отмечая, что мой голос звучит безжизненно равнодушно.

Я осознаю, что чувствую то же самое, когда Вик прижимается к моим бедрам. Будто наблюдаю за своей жизнью со стороны, с того места, где ничто и никто не может причинить мне боль.

– Когда вы закончите со шкафом, вам следует сменить постельное белье, – я указываю на стеллаж с аккуратно сложенными бледно-зелеными квадратиками и заставляю себя вернуться к бумагам, которые заполняла. Я уверена, что если продолжу его игнорировать, он сделает все так, как ему велено.

Это утомляет меня. Я провожу в оцепенении несколько минут, прежде чем решаюсь поднять глаза и убедиться, что он выполняет то, что велено. Однако заключенный даже не думал заниматься сменой постельного белья. Он ни на дюйм не приблизился к кроватям, а подошел еще ближе ко мне.